Роман межгорья
Шрифт:
Саид-Али только развел руками, посмотрел на Лодыженко, который дружески улыбался, будто говоря: «Порядок полный, иначе и не могло быть!»
— Конечно, — ответил смущенный Мухтаров. — Там виднее, а я коммунист… Вот только к Синявину надо было бы послать кого-нибудь из ферганцев.
— К Синявину должен поехать ты сам. Я тоже не радовался бы такому поручению, но если надо — значит, надо ехать. А кому же, как не тебе? Среди нас инженеров нет. Что ему скажу я или Баткулов, Щапов? Тебе и карты в руки. Значит, так, договорились: поручить инженеру Мухтарову лично пригласить на строительство инженера Синявина. Водхозу предлагаю Синявина не освобождать
Мухтаров уже готов был согласиться с Гафуром Ходжаевым, но все-таки не хотелось ему приглашать к себе в помощники чужого по духу человека. Это будет не помощник.
Шесть других инженеров, предложенных исполкомом, без споров совещание решило зачислить в штат. Это были молодые люди, окончившие высшие учебные заведения и приехавшие сюда по рекомендации центральных организаций. Саид-Али предложил инженера Мациевского, и руководители Урсатьевского железнодорожного узла нехотя согласились отпустить на строительство этого ценного работника.
Кто-то из местных работников упомянул об инженере-строителе Преображенском. Он никому не был известен, никто его не рекомендовал. Однако специалисты были нужны, и Саид-Али особенно не возражал против приема. Строительство должно получить инженеров — будешь ли тут выбирать. Мухтаров вспомнил о своей встрече с Преображенским в парке, когда Любовь Прохоровна познакомила их, и неясно ощущаемую антипатию к этому рыжему субъекту отнес за счет обстоятельств, в которых ему пришлось встретиться с инженером.
Так включили Преображенского в штат строительства.
XI
Теперь для жителей Намаджана дни проходили куда заметнее. Все настойчивее распространялись слухи о строительстве в Голодной степи. И люди при встрече, говоря о своих делах, непременно вспоминали об этих удивительных новостях.
Извечный намаджанский покой был нарушен.
До последнего времени Любовь Прохоровна не представляла себя занятой какой-либо работой. Ей казалось, что она создана только для прогулок в городском парке и, с тех пор как вышла замуж, ни о чем другом и не думала. А тут вдруг в голову полезли новые мысли.
— Женик, а я сумела бы что-либо делать на этом строительстве? Почему-то хочется, чтобы и у меня были заботы, как у тебя… Хочется быть среди людей, — мечтательно говорила Любовь Прохоровна, провожая мужа на службу.
— Любик, голубушка! — откликался Евгений Викторович на слова жены. — Тебе нужно… собственно, я убеждаюсь, что это нужно не только для тебя, а для нас обоих… для семейного уюта… Понимаешь, Любик, это уже закон бытия. Прошу простить мне, я так нечутко отнесся к тебе, когда ты напомнила однажды о ребенке…
Храпков обнимал одной рукой свою жену и толстыми губами чмокал ее в безразлично подставленную щеку.
— Только для уюта, Женя? — спросила она, задержав мужа, всегда озабоченного своими служебными делами.
Задумавшись, он остановился у дверей, развел руками.
— Тебе, вижу, хочется, чтобы я об этом целую лекцию прочитал?.. Собственно… что я болтаю? Извини, Любик! В голове мерещится лекция, которую должен сейчас читать. Там, знаешь, в тезисах у меня есть и забота о материнстве, святом материнстве… А «уют» — чтоб ему пусто было! Просто слово вырвалось. В конце концов, если бы ты захотела где-нибудь работать…
— Благодарю, Женя, уже перехотелось. Это я так, иди уже. Наслушалась всяких разговоров об этом строительстве, вот и сорвалось слово…
Муж ушел. А она так и не поняла — во что он поверил из сказанного ею, а что взял под сомнение. Пошел задумчивый. «Забота о материнстве, святом материнстве!» — говорит он в лекциях для каких-то безыменных женщин…» — назойливо вертелось у нее в голове, когда осталась одна. И она представила себя слушающей эту лекцию. Неужели есть женщины, которым нужны такие наставления чужого мужчины? Но ведь они могут спросить у лектора: «А у вас есть семья, жена со святым материнством?..»
Любовь Прохоровна почувствовала, что краснеет, и уткнулась в подушку, желая избавиться от наседавших дум. Но мысли не уходили. Вот уже третий год они муж и жена и лишь теперь так откровенно заговорили о ребенке, об этой «заботе», о каком-то ином счастье…
Но, независимо от этих разговоров, знакомство с мужественным, умным, образованным человеком казалось ей необходимым, как воздух. Любовь Прохоровна постоянно испытывала потребность уйти из дому: днем — в книжный магазин или просто побродить по городу, а вечером — на пруд, в парк. Безлюдный дом напоминал ей об одиночестве, пугал своей пустотой, холодной постелью и тяжелым затхлым воздухом. Она рвалась на простор, чтобы как-то унять одолевающие ее страшные мысли.
«Святое материнство»!
Заботиться о «святом материнстве» ее муж советует чужим женам, наверное и узбечкам. И в этом почувствовала она какую-то злую иронию.
В этот день и произошло то, что давно уже должно было случиться.
Мухтаров раньше обычного вышел в парк, на островок. Он должен был уехать в Чадак на второй или на третий день после решения бюро. Ему надо было побеседовать с новыми инженерами, договориться о помещении для конторы строительства в Уч-Каргале. Инженеры пока еще находились в Ташкенте, в Коканде, в Урсатьевской. Он помнил и о том, что должен посетить Синявина, но все откладывал эту поездку, рассчитывая проехать туда из Чадака, а пока еще решил посоветоваться, поразмыслить. Думая об инженере, Саид-Али совсем позабыл о Любови Прохоровне. Он шел медленно, наслаждаясь прохладой в тени густых тополей, и вдруг встретил молодую женщину.
Он смутился, но встрече был рад. Крепко пожав друг другу руки, они некоторое время стояли молча. Любовь Прохоровна, не выпуская руки Мухтарова, глядела на него восторженно и удивленно.
Саид-Али любовался ее лицом, зардевшимся, как у девушки, разрешившей юноше впервые прикоснуться к своей руке. «Она так красива!» — думал он, предчувствуя, что впредь не сможет довольствоваться такими случайными встречами с Любовью Прохоровной. В его руках — ее нежные пальчики. Он чувствовал, как ускоренно пульсирует кровь, трепещет женское сердце! Это — «чужая жена» и прекрасная женщина. Молодая, чуть загоревшая под лучами благодатного восточного солнца, стройная и нежная, со звонким, точно музыка, смехом…