Роман Нелюбовича
Шрифт:
Интересно, а какая политика у редактора Арбатова? Фамилия у него прямо столичная. Надеюсь, претензии к моим рассказам будут провинциальные.
Я вышел на улицу, постоял в раздумьях. Возвращаться домой не хотелось; снова лежать на диване и смотреть на стены – нет, насмотрелся. А чего тогда? Походить по городу, посидеть в кафе, дойти до местной речушки с пугающим названием Пужанка. Кто ей, интересно, имя такое дал? Самого бы так обозвать.
Мимо проехал чоппер: хромированные дуги, литые диски, высокий руль. Я посмотрел ему вслед с завистью. Люблю мотоциклы – в любых видах и комплектациях. Купить бы такой. Для местных дорог, конечно, больше подойдёт эндуро или наш российский
Я вдруг загорелся идеей: а если в самом деле купить? Плюнуть на все нужды, отодвинуть планы в дальний угол. В конце концов, что такое холодильник и телевизор, и масса других мелочей, которые нужны в хозяйстве, но без которых, говоря честно, можно обойтись? Ведь для меня мотоцикл не просто тоска по ветру в лицо или тяга к стремительному порыву железного коня по дикому бездорожью – это свобода, возможность глотнуть больше воздуха и замереть на выдохе, и забыть о глупых буднях, которые затягивают тебя в безнадёгу, как в трясину. В городе такое немыслимо в силу многих объективных причин, но сейчас, когда власть города больше не довлеет надо мной, почему бы не позволить себе этого? Сколько у меня на банковской карте?
Я присел на стул, достал телефон. Кажется, пока я болел, приходила СМСка с балансом по пенсионной карточке, надо поискать.
– Вам опять кофе?
Передо мной стояла официантка в зелёной косынке. Размышляя о покупке мотоцикла, я и не заметил, как вновь очутился в уличном кафе возле редакции. Вот что значит сила привычки.
– Нет, мне, пожалуйста, стакан кипятка и чайную ложечку. У меня ещё с прошлого раза вкус вашего кофе во рту остался.
– А чайную ложечку зачем?
– Чтоб кипяток помешивать.
– Такого в меню нет! – сурово ответила официантка. – Или заказывайте чего-нибудь или уходите.
Я предпочёл уйти. Не очень-то добрые воспоминания связаны у меня с этим кафе: сначала изжога, потом бывшая – сплошные проблемы.
Я погулял по городу, дошёл до вокзала, посмотрел, как отходят электрички от перрона. Надо же, я могу сесть на любую из них и вновь оказаться в родном городе. Всего каких-то пять часов – и снова привычные улицы, пробки, метро, Серёга Копытов… Позвонила мама, рассказала о своих новостях, я рассказал о своих. Хотя чего там рассказывать? – всё по-прежнему, ничего не меняется, даже погода. Зашёл в привокзальное кафе, съел два бутерброда с сыром. Подумал купить четвертиночку водки, пожал плечами, отказался. Не буду, зачем? Где одна четвертиночка там и вторая, а настроение такое, что и тремя не обойдёшься.
Мысли о мотоцикле остыли и ушли на второй план; идея хорошая, но накладная, да и не это сейчас главное. Вспомнилось приглашение от Геннадия Григорьевича. Литпосиделки, или как там у них – литературный клуб? Да, кажется так. Не нравятся мне подобные собрания, слишком уж они смахивают на местечковость, но… Хочешь, не хочешь, а надо: себя показать, других посмотреть. За свою литературотворческую жизнь, я понял главное: без общения с себе подобными шансов подняться над собственными ошибками мало. Практически нет. К тому же интересно как на тебя посмотрят, как оценят, что скажут.
Я достал листок с адресом, прочитал: улица Вокзальная, тринадцать. Время до четверга ещё было, но чтобы не плутать потом по пужанским улицам, лучше найти этот дом сейчас. Я посмотрел по сторонам, увидел мужчину с двумя большим сумками, наверное, местный челночник.
– Друг, не подскажешь, где здесь Вокзальная?
– А дом какой?
– Тринадцать.
– А, так то библиотека. Иди прямо, не промажешь. Зданьице приметное.
Я пошёл. Здание и впрямь оказалось приметное: одноэтажное, штукатуренное, с высокой крышей под старым шифером, перед фасадом небольшой палисадник с кустами шиповника. Оно выделялось из общего ряда почернелых бревенчатых домов, полуприкрытых от взгляда сплошными заборами, как бельмо… Нет, бельмо – это не правильно, библиотека всё-таки. Как маленькая серебристая рыбка в стае глубоководных крабов. Да, что-то вроде этого.
На табличке было написано: библиотека имени И. В. Камешкова. Я попытался вспомнить литератора с подобной фамилией – вряд ли библиотеку назовут в честь какого-нибудь конструктора или агронома – но память молчала, и я махнул рукой: бог с ним.
Дверь была приоткрыта, но заходить в библиотеку я не стал. Становиться её читателем я не собирался, а вливаться в круг членов клуба пока рано. Надо ещё посмотреть, что это за клуб, что за люди, не обжечься бы, а пока можно возвращаться.
По пути домой я зашёл в магазин купить рыбы. Увидев меня, продавщица скривила губы, и мне стало неловко: наверное, вспомнила, моё последнее посещение. Помятый, небритый. Непрезентабельный у меня был вид, самому противно, и не больно хочется напоминать о себе лишний раз. Но делать нечего, этот магазин самый ближний к моему дому, идти в другой – крюк на полкилометра, придётся терпеть.
Я положил на прилавок деньги, стараясь делать вид, что моего пришествия трёхдневной давности вовсе не было.
– Рыбы, пожалуйста. Свежей.
– Есть минтай, пикша.
– Сайды мне. Для кошки.
Продавщица открыла холодильник, вынула несколько рыбин.
– Грамм триста хватит?
Я кивнул. Она завернула рыбу в бумажный кулёк и сказала:
– Я своей кошке рыбы совсем не даю. Это очень вредно.
– Что вы говорите.
– Да, вредно, – повторила продавщица. – Я куриные головы покупаю, отвариваю их минут десять и потом остужаю. И ещё молока немного даю. И уж точно никаких вискасов. От них вреда ещё больше. У меня у соседки кошку этим вискасом кормили. Так представьте себе – сдохла!
Лучше бы я снова пьяным пришёл. Вот объясни мне, Господи, почему я должен выслушивать этот бред? Ладно бы мы с этой продавщицей друзьями были, так ведь нет, я даже имени её не знаю.
Продавщица подождала, что я отвечу, не дождалась, и, фыркнув, бросила кулёк с рыбой на прилавок. Я поблагодарил, взял кулёк и ушёл. В следующий раз надо не пожалеть ботинок и сходить в другой магазин.
Подходя к дому, я услышал звуки ударов молотка. В вечернем воздухе они раздавались как выстрелы – сухие и резкие. Отворив калитку, я увидел Аркашку. Он стоял возле беседки и обухом топора вгонял в неё гвозди. Беседка моя выпрямилась и более не походила на Пизанскую башню. Да, так практичнее, можно теперь чайку попить, не опасаясь, что вся эта деревянная конструкция рухнет на голову. Но с другой стороны, очарование италийских мотивов уходило прочь, и от этого становилось немножко грустно.
– Привет.
Аркашка обернулся ко мне, кивнул.
– Погодь малость, с обвязкой закончу.
Он был трезв. Я обратил внимание, что его несуразность и бомжеватость пропали. Он стал чистенький, ухоженный, как все. Обычный. Это явно бросалось в глаза и от этого тоже становилось немножко грустно. Я не желаю ему зла, нет, но тот образ, который я увидел и принял в день нашего знакомства, исчез, а на месте исчезновения всегда образуется пустота.
– Вот, хозяин, принимай работу.
Я осмотрел беседку, оценил: да, хорошо, крепко.