Роман Нелюбовича
Шрифт:
Добравшись до библиотеки, я постоял немного, посмотрел на часы – начало седьмого. Наверное, уже собрались. Сердце, всю дорогу молчавшее, начало стучать коротко как хронометр: тук-тук-тук-тук. Я приложил ладонь к груди, утихомиривая этот бой, сделал несколько глубоких вдохов. По вискам потекло, под мышками взмокло. Господи, на кой хрен мне это надо?!
Поднялся на крылечко, толкнул дверь.
– Вы куда?
Передо мной стояла худенькая старушка в полинявшей кашемировой кофте и в суконной юбке до пола – этакая модница из шестидесятых. Секунд десять она щурилась на меня, потом поднесла к глазам очки и всплеснула руками.
– Ой, так вы,
Старушка, видимо, не доверилась моей природной смекалке и в довесок к словам показала рукой, куда следует идти, я кивнул в знак благодарности и пошёл в указанном направлении.
Я ожидал увидеть нечто вроде актового зала, где главные приметы – невысокая сцена и сплошные зрительские ряды. Ничего подобного. Скромное помещение, три десятка стульев свободно расставленные веером от стен к центру, портреты классиков. У задней стены микрофонная стойка и ваза с цветами на журнальном столике. На окнах тюлевые занавески, перетянутые зелёными ленточками. Можно подумать, я попал на утренник в детский сад, только вместо малышей собрались взрослые дяденьки и тётеньки. Кто-то сидел, кто-то стоял у окон, две дамы ягодного возраста шептались возле столика, одна из них показалась мне знакомой. У двери спиной ко мне стояла девушка, слегка облокотившись плечиком о косяк. Тонкая, изящная, тёмные волосы собраны на макушке в хвост. Я поздоровался и она обернулась.
Большие ярко-голубые глаза, практически бездонные, губы полные и чуть приоткрытые…
– В такой глуши и такая красота! – не удержался я от восклицания.
И осёкся. Вполне невинная фраза в иной ситуации способная вызвать улыбку и даже дать начало сближению двух человек, прозвучала как самая настоящая пошлость. Я осознал это сразу, потому что глаза незнакомки наполнились пренебрежением и сделали эдакий жест: взгляд сначала как бы приподнялся разочарованно, потом совершил полукруг налево и опять вернулся ко мне, при этом голова слегка качнулась… Эта девушка знает себе цену и знает, какое впечатление производит на мужчин. И мужчины её уже порядком допекли. Я покраснел: сказал так сказал.
– Извините, – потупился я и, чувствуя, что теряюсь, спросил. – Извините, вы тоже пишите?
Очередная глупость, но она следовала из предыдущей и была предсказуема. Девушка помолчала, может быть думала, стоит ли отвечать такому дураку, и всё же ответила:
– Предпочитаю читать.
Я выдохнул и ухватился за её ответ как за соломину.
– Читатель? В наше время это редкость.
– Ну а вы, надо полагать, писатель.
Она говорила легко, с вызовом, с насмешкой, едва ли не издеваясь надо мной, но голос её хотелось слушать.
– В некотором роде. Хотя мне больше нравится именовать себя «литератор». Старомодно, но в моём понимании писатель – это тот, кто зарабатывает на жизнь писательством. Пишет все эти бестселлеры и прочее. А я не зарабатываю, поэтому я – литератор.
– Оригинально.
– Что вы, какая оригинальность. Обычная дань реальности. Мне бы возможность, так я слово «писатель» вовсе запретил. Что оно, по сути, означает? Что человек что-то пишет. Но, извините, на заборе тоже пишут. Поэтому я бы вернул исконно русское название «сочинитель». Сразу понятно – человек сочиняет.
– А на заборах не сочиняют?
Я оценил её иронию.
– На заборах уже констатация свершившегося факта, к сочинительству это не имеет никакого отношения. То же самое можно сказать в адрес некоторых журналов и газет, особенно настенных.
– Интересное мнение. А где вы учились?
– Учился?
– Ну да. Школа, институт.
Я уже начал было возвращать себе былую уверенность, но своим вопросом она поставила меня в тупик. Где я учился… У меня весьма богатая учебная биография, начиная с детского сада и заканчивая моей любимой пожарной охраной, но ни одно из образовательных учреждений я не закончил. Хотя вру: армейскую школу я прошёл до конца – все два года.
– Ну… в школе, допустим, учился. Это имеет значение?
– В общем-то, нет, если не учитывать того, что вот уже минут пять вам делают знаки, а вы не замечаете. Если бы мои ученики были такие же невнимательные, я бы ставила им двойки.
Она кивнула в сторону стульев. В первом ряду у окна, полуобернувшись к нам, сидел Геннадий Григорьевич и лёгкими жестами руки пытался привлечь наше внимание. Я кивнул ему приветственно, хотя, признаюсь, мне сейчас было не до редактора и не до его знаков.
– Вы работаете учителем? – спросил я, вновь поворачиваясь к девушке.
– Великолепная проницательность.
– А по какому предмету?
– Русский язык и литература.
– Мой любимый предмет. Пригласите меня как-нибудь на урок, с удовольствием поприсутствую.
– Сейчас каникулы.
– Тогда после каникул.
Чем дольше мы говорили, тем меньше мне хотелось, чтобы этот разговор закончился, но, увы, всему приходит конец, и девушка вздохнула:
– Идите же наконец. Или вам будет плохо.
– Действительно, – согласился я, – нельзя заставлять ждать редактора газеты, особенно если у тебя есть на него планы.
Она улыбнулась, но промолчала, а я так и не понял, насколько она оценила мою очередную глупость.
Лавируя между стульев и уворачиваясь от обращённых ко мне вопросительных взглядов, я добрался до Геннадия Григорьевича.
– Знал, что вы придёте, – сказал он уверенно и указал на стул рядом. – Садитесь. Специально для вас занял.
Я сел. Вопросительные взгляды продолжали меня ощупывать. Я положил на колени сумку с ноутбуком, забарабанил по ней пальцами, чувствуя, как потихонечку начинаю утопать в раздражении от настырности этих взглядов; ещё немного и утону совсем, но Геннадий Григорьевич спас меня. Он встал, поднял руку, призывая к тишине, хотя зал и так выдерживал молчание, и произнёс:
– Друзья мои! Хочу представить вам гостя нашего клуба: Нелюбович Роман Евгеньевич. Прошу, как говориться, любить и прочее. Повестка сегодняшнего дня остаётся прежней, но если останется немного времени, мы с удовольствием послушаем его произведения.
Раздались лёгкие хлопки, и взгляды из вопросительных перешли в разряд оценивающих, особенно со стороны женской половины собрания. Я посмотрел в сторону двери. Моя удивительная незнакомка разговаривала с молодым мужчиной. Высокий, элегантный, на шее чёрный платок, узкие расширенные книзу брюки, ботинки с удлинёнными носами – совершенный декаданс прошедшего столетия. Мужчина сложил руки на груди, именно сложил, а не скрестил, и, разговаривая, обводил зал взглядом. На миг наши глаза встретились и словно споткнулись друг о друга. Он вздрогнул и быстро отвернулся, а я почувствовал слабость, собственную слабость… или даже ущербность. Я не понял, откуда взялось это чувство, потому что до этого оно никогда ко мне не приходило и мне стало немного неуютно.