Роман о девочках (сборник)
Шрифт:
Я получаю большое количество писем от граждан различных возрастов и профессий, от рабочих, солдат, интеллигентов, моряков и даже от пенсионеров. И все эти люди спрашивают меня, где можно было бы услышать мои песни в авторском исполнении. Писем этих очень много – и это позволяет мне думать, что мои песни нужны людям, что они приносят им радость. Но, к сожалению, я почти никогда не могу ответить моим корреспондентам. Я даже не могу писать им, что мне запрещено петь, потому что никто официально не запрещал мне петь, ибо никто и не разрешал. Вокруг меня образовался вакуум, и хотя есть доля справедливости в упреках, адресовавшихся мне, но тем не менее песни последних лет являются новым этапом в моем творчестве, с которым я
Если у вас, по ознакомлении, возникнут какие-либо вопросы, пожелания, замечания, я был бы рад встретиться с вами лично.
С уважением, Владимир Высоцкий.
<18 декабря 1969 года>
Москва – Париж, М. Поляковой
Дорогая Милица Евгеньевна!
Это первое письмо, которое я пишу Вам. Не сомневаюсь, что будут и другие, и много!
Недавно я снова перечитал Ваше письмо нам с Мариной, которое Вы написали нам летом – очень теплое и милое письмо с фотографией отца Марины в роли Гришки Кутерьмы. Прочитал и очень удивился – как же так я до сих пор Вам не написал?
Марина очень много мне рассказывала об отце. Так много и хорошо, что у меня впечатление, будто я видел его и хорошо с ним знаком, так же, как мне кажется, что и Вас я встречал очень часто, хотя мы виделись всего 2 раза. Я даже расстроился, что никогда никто не напишет о Вашем муже, потому что он был очень талантлив и прожил такую яркую жизнь. Марина сказала мне, что я немного его напоминаю, и, если это так, то мне очень приятно, потому что я хотел бы быть похожим на него.
Марина очень любит отца, так же, как он любит Вас. А я, конечно же, живу наполовину ее чувствами и смотрю на людей ее глазами и отношусь к ним, как она. И мне хорошо оттого, что Вы всегда рядом с ней, а, значит, немного и со мной.
У Вас – прекрасные дети, Милица Евгеньевна! Для <меня>, конечно, особенно прекрасна – одна, но все они – очаровательны.
Конечно, жаль, что мы так мало смогли видеться в Москве, но я надеюсь на встречи с ними в будущем. И обязательно с Вами. Вероятно, летом. Чтобы Вы отдохнули здесь. А потом, если все выйдет так, как мы с Мариной придумали, – мы сможем встречаться еще чаще. Мне бы этого очень хотелось.
Пожалуйста, постарайтесь не болеть и не слишком уставать с детьми. Их ведь теперь у Вас – 9, включая внуков: небольшая колония в Maisons Laffit.
Я обнимаю Вас, желаю прежде всего здоровья, хорошего настроения и счастья.
И поцелуйте Марину, хотя я думаю, что достаточно много делаю это в письмах к ней. Но… я думаю, она не обидится.
До скорой встречи.
Володя.
Зима 1969/70 годов,
Одесса, т/х «Грузия», А. Гарагуле
(Записка)
Я, конечно, вернусь, Толя! Попробую – весь в друзьях! Попробую – весь в мечтах! Или в делах! А это тебе!
НуТоля! Мне очень плохо! Толя! Худо мне! Наверное, надо кончать! Кончать все!
<25 мая 1970 года>
Москва – Париж, М. Влади
(Фрагмент)
Любимов пригласил артиста «Современника» репетировать роль параллельно со мной. Естественно, меня это расстраивает, потому что вдвоем репетировать невозможно – даже для одного актера не хватает времени. Когда через некоторое время я вернусь в театр, я поговорю с «шефом», и, если он не изменит своей позиции, я откажусь от роли и, по-видимому, уйду из театра. Это очень глупо, я хотел получить эту роль вот уже год, я придумывал, как это можно играть… Конечно, я понимаю Любимова: я слишком часто обманывал его доверие, и он не хочет больше рисковать, но… именно теперь, когда я уверен, что нет больше никакого риска, для меня эта новость очень тяжела. Ладно, разберемся…
28 августа 1971 года,
Москва, Ф. Раневской
(Записка)
Дорогая наша, любимая Фаина Георгиевна! Выздоравливайте! Уверен, что Вас никогда не покинет юмор, и мы услышим много смешного про Вашу временную медицинскую обитель. Там ведь есть заплечных дел мастера, только наоборот.
Целую Вас и поздравляю, и мы ждем Вас везде – на экране, на сцене и среди друзей.
Володя.
<Март 1972 года>
Москва – Одесса, С. Говорухину
Дорогой мой, любимый друг Славик! Наконец-то выпал случай тебе написать. Заболела Марина, лежит, а я сижу дома, проблемы и дела мои ждут своего часа и торопят, и подгоняют, но я их отложил и занялся неотложным – пишу тебе и лечу жену.
У меня много событий, в основном не очень хороших. Например: утвердили меня в картину «Земля Санникова», сделали ставку, заключили договор, взяли билеты, бегал я с визой для Марины, освобождение в театре вырывал с кровью у директора и Любимова, а за день до отъезда Сизов – директор «Мосфильма» – сказал: «Его не надо!» «Почему?» – спрашивают режиссеры. «А не надо, и все! Он – современная фигура» и т. д. в том же духе. А рядом сидящий Чухрай, чья смелость и принципиальность кончились вместе с культом личности, этот Чухрай, который накануне говорил мне: «Вы, и только вы, и никого более, иначе нет фильма!» – на этот глупый аргумент дирекции сразу заявил: «Да нет! Он у нас не утвержден!» Словом, билеты я сдал, режиссеры уехали все в слезах, умоляли меня пойти хлопотать и так далее. Я начал деятельность, просил всяких приемов, воздействовал через друзей; не знаю, чем все кончится, обещали принять, поговорить, повлиять, изменить и т. д.
Видишь ли, Славик, я не так сожалею об этой картине, хотя роль интересная, и несколько ночей писал я песни, потому что (опять к тому же) от меня почему-то сначала требуют тексты, а потом, когда я напишу, выясняется, что их не утверждают где-то очень высоко – у министров, в обкомах, в правительстве, и денег мне не дают, и договора не заключают, но, возвращаясь к началу фразы, нужно просто поломать откуда-то возникшее мнение, что меня нельзя снимать, что я – одиозная личность, что будут бегать смотреть на Высоцкого, а не на фильм, и всем будет плевать на ту высокую нравственную идею фильма, которую я обязательно искажу, а то и уничтожу своей неимоверной скандальной популярностью.