Роман о Лондоне
Шрифт:
Молодая спутница, видимо, оставила его одного.
Кто-то громко звал Репнина. Его ждали, пора было трогаться в путь. Они снова расселись по машинам, и караван отправился дальше в местечко Тинтеджел. Приехали туда рано — было еще далеко до полудня.
На главной улице местечка как раз выгружались туристы, с надувными лодками, веслами, резиновыми подушками, алюминиевыми садовыми столиками. С зонтами для защиты от солнца, огромными, подобно шатрам, с черными резиновыми поплавками для ныряния и плаванья под водой.
Леди Парк снова льнула к Репнину. С детской непосредственностью она бормотала по-русски: «Будет
Это маленькое местечко Корнуолла живо напоминало Репнину такие же местечки в Бретани. Те же узенькие улочки. Те же окна. Маленькое здание почты. И только в церкви здесь не показывали палец или руку какого-нибудь святого в серебряном ларце, зато вдоль всей улицы были чайные. Едва ли не на каждом доме красовалась табличка: Tea, tea, tea.
И хотя Ольга Николаевна прогуливалась под руку с ним, припав к его плечу с дочерней нежностью и время от времени окликая своего мужа каким-нибудь вопросом: «Направо сворачиваем или налево?» — Репнин не спускал взгляда с генеральши, которая шла с Покровским в нескольких шагах впереди него. Поразительно, что эта англичанка казалась ему совершенным образцом русской красоты. (Хорошо поставленная походка, отработанная парижским модным домом, где она служила манекенщицей, придавали ей особую горделивую осанку и делали ее моложе лет на десять.) В ней не было ничего ни от амазонки, ни от танцовщицы канкана, ни от античной спартанской бегуньи, такую женщину только и можно было увидеть в России, мельком, в окне проходящего поезда.
Как бы сквозь нее Репнину открывалась внизу под обрывом даль океана и руины дворца короля Артура — вообще-то это не были руины дворца короля Артура, но сентиментальные англичане их так называли. Он видел эту лондонскую красавицу в рамке скал, застывших каменным водопадом, если только может быть каменный водопад. Возвышавшийся справа утес был рассечен до самого основания порывами ветра и бури. Волны в том месте достигали пещер на берегу, которые использовались в Корнуолле туристами в качестве раздевалок. (И женских, и мужских.)
Указывая рукой на развалины, шотландец воскликнул: The ruins.
На что генеральша, обернувшись и, видимо, желая блеснуть остроумием, проговорила: «We all go to ruins». — «Все мы будем руинами». Женщинам это показалось забавным, и они повторяли на все лады высказывание генеральши — и госпожа Петерс, и госпожа Крылова, и Ольга Николаевна.
Огромный шотландец остановился у какой-то стены. За ним остановилась вся группа, и он стал объяснять: именно здесь разыгралась драма Тристана.
Они продолжали спускаться к морю.
Через минуту-другую шотландец снова их остановил. И снова указал рукой на что-то. На этот раз это были раскопки. По форме они напоминали античный театр, расположенный под открытым небом, свидетелем бессмертной любви Изольды.
— И это все, что осталось от дворца! — воскликнул огромный шотландец. — Хоть неизвестно теперь, кому он в действительности принадлежал, как неизвестна и судьба Тристана. Впрочем, мы знаем одно: сей рыцарь британский, когда вспыхнула война, оставил любимую женщину, чтобы верой и правдой служить своему королю!
Госпожа Петерс, утомившись, опустилась на какой-то камень и заметила шотландцу, что он не совсем верно
Ольга Николаевна толковала трагическую историю этой любви гораздо проще. Тристана и Изольду оставили одних на корабле, оба они были очень молоды. Изольду в то время выдавали замуж за незнакомого ей человека, и никто не спрашивал ее согласия на этот брак. При этом ей дали выпить колдовское зелье. Приворотное любовное снадобье. Молодые люди, предоставленные самим себе, потеряли самообладание. (Ольга Николаевна употребила при этом обожаемое англичанами и англичанками выражение: self-control.)
Генеральша Барсутова громко рассмеялась. Нельзя забывать и про луну. Про лунную дорожку на воде. Это же лунная магия! Против этого не устоишь!
При этих ее словах все расхохотались. Один только Покровский не смеялся, отметил Репнин. За его спиной внезапно подал голос доктор Крылов: вовсе не Тристан нужен был этой Изольде — бубнил он своим бас-баритоном — ей надо было заняться любовью, ха-ха-ха!
Его смех напоминал кваканье лягушки.
На самом деле Репнин почти не слушал разговоры вокруг, он был потрясен правильными геометрическими формами обнажившегося в ходе раскопок фундамента былых сооружений. Достаточно сведущий в математике и геометрии, как артиллерийский офицер, Репнин не мог не восторгаться этими очертаниями. Фундамент был, конечно, подлинный. Значит, все же есть надежда, что в предании о великой любви содержится хотя бы крупица правды? Казалось, сама природа старалась сохранить красоту этих древних развалин. Все они заросли высокими пахучими травами и полевыми цветами. Живая изгородь вечнозеленых кустарников окружала их со всех сторон.
Шотландец дал знак трогаться, и только Покровский, отстав от компании, как заметил Репнин, остался стоять, засмотревшись в пучину и не участвуя ни в общем разговоре, ни в веселье. Они двинулись дальше по расселине, все больше напоминавшей брошенную каменоломню и ведущей к тому мысу, куда, по преданию, причалил корабль с грешными влюбленными, — сейчас океан окатывал его волнами, венчая камни нимбом белой пены.
Даль океана, открывавшаяся перед ними, отливала густой синевой, подступая к берегу бездонными глубинами. В двух десятках шагов от прибрежных скал океан волновался тяжелыми, могучими волнами. Развалины остались позади, и берег был совершенно пустынен, пустынной была и гладь океана, уходившая к самому горизонту.
Сэр Малькольм еще раз привлек внимание общества к оставшимся позади развалинам: видят ли они вон там некое подобие ворот, как в Микенах, — это был въезд во дворец короля Артура. Он и по сей день отлично виден, но неизвестно, куда они вели и что за ними было, этого никто и никогда уже не узнает.
Вдруг генеральша Барсутова, спускавшаяся перед Репниным и Ольгой Николаевной, поскользнулась на камнях и остановилась. Покровский поддержал ее под руку, что-то участливо нашептывая ей, но шум волн заглушал его голос. Однако от Репнина не укрылось, как при его словах лицо ее озарилось радостью. Он вместе с Ольгой Николаевной подбежал к ней на помощь, генеральша схватилась за щиколотку левой ноги, стараясь с улыбкой превозмочь боль.