Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки
Шрифт:
Там, на площадке для курения, трёпа и отдыха «старослужащих» в барабан для пущих акустических свойств было набита затейливая смесь из старых гимнастёрок и отслуживших портянок. Тут же спонтанно был организован академический оркестр из пары гитар и импровизированной ударной установки. Незамедлительно были громко и с надрывом исполнены хиты Чайфа про «Ой-ёй!» и «нетленки» Наутилуса о прощании с несбыточной Америкой.
И только я освоился с необычной перкуссионной группой, как чья-то сильная рука доверительно легла мне на плечо. Я вздрогнул от неожиданности и замер, ожидая наряда вне очереди за недостойное будущего советского офицера стиляжье поведение.
Позади меня объявился
И представьте себе, у этого по-хорошему чокнутого офицера была своя секретная комната, в которой стояла сияющая, словно весеннее Солнце, полностью экипированная и собранная новёхонькая барабанная установка! Какое счастье, что ненормальные «наши» люди есть и будут всегда и везде, даже на абсурдной этой службе, и как же от этого хочется петь, плясать и ЖИТЬ!
Дав нам неумело погреметь железом, он ловко взобрался за барабаны и сам лихо заиграл очень чёткие и смачные синкопы, заражая нас восторгом и восхищением. Это был его тайный, маленький мир, куда он мог спрятаться от неизбежного маразма службы, изводящего одиночества и этого крошечного пятачка земли, с которого он, быть может, и не соскочит уже никогда. Его лицо светилось счастьем – наконец-то было с кем поделиться и излить мятежную душу поэта!
Только для одного этого чудесного открытия я готов был отслужить хоть ещё и не один безумный месяц на этих дурацких, но таких «героических», да чего там, просто «краснознамённых сборах»!
Картошка и папироски
Хотел было написать пространное эссе о путешествии на «картошку», но вспомнилась только какая-то совершеннейшая глупость и «крупной эпической работы» не получилось…
Жили мы, кажется, в «Доме колхозника» – занюханном и снаружи и внутри заведении «камерного типа» с кроватками, типа «любовь со скрипом». На полу всегда хрустели песок, земля и окурки, в пространной комнате с нами жила крыса, которая постоянно хрумкала нашим печеньем, куда бы мы его в отчаянии не запрятали. Даже запертый ящик стола не был для неё препятствием – наутро пакет был привычно пуст! И как она туда забиралась?!
Когда я написал «мы», я имел ввиду мужескую часть нашей благородной экспедиции – наши робкие и не очень девчонки расселились по вредным и сугубо корыстным бабулькам. А в благородные своды защищаемого государством исторического памятника «Дома колхозника» заселились исключительно я, мой верный собутыльник Макс Лоскутов и два крепких деревенских паренька Лёлик и Паня.
Симпатии этих суровых ребят, прибывших на практику из другой, альтернативной деревни, разделились сразу. Мрачноватому Пане приглянулся брутальный Макс, и они общались как-то душевней. Ну а раздолбай и весельчак Игорян сразу нашел общий язык с Лёликом – знатным хохотуном и любителем травить байки.
Ещё до отъезда нас заботливо предупредили о предстоящем знакомстве с местными фирменными котлетами, которые могут шокировать утончённый городской вкус. В первый же заход в столовку Лёлик выдал почти «петросяновскую репризу»: «О, котлетки! Знать, свинья подохла!». Крупногабаритный повар, он же и раздатчик был настолько смущён и обижен такой несправедливостью, что смог только лишь нечленораздельным интонированием выразить недовольство этим чудовищным поклёпом.
И действительно, на вид «котлеточки» смотрелись весьма невзрачными субстанциями и аппетита ну никак не разжигали в вечно голодном студенческом сердце. Но при осторожной попытке употребления они оказались вполне себе съедобными, а вот подвох-то заключался вовсе не в этом, а в том, что подавалось это простое, но крайне питательное блюдо практически каждый денёк и через неделю осточертело так, что заходить в местный общепит совсем расхотелось.
Поздними, полными сладкой жути, вечерами, нашим разнопёрым квартетом мы устраивали захватывающие чтения страшилок стереотипного «пионерлагерного» содержания. Особенно сильно и как-то трогательно по-детски пугался Лёлик, и умоляюще просил прекратить нестерпимую пытку ужастиками убогого содержания. В отместку он тоже простодушно попытался запугать нас, состряпав собственный самопальный «хоррор», предлагая такую сугубо мистическую ситуацию: «Представь, что к тебе бабушка умершая явилась, такая вся в похорональном…». Естественно, что затейливое «в похорональном» развеяло в пух и прах наивную попытку устрашить циничную аудиторию, что моментально разразилась разудалым гоготом.
Разумеется, не мог не запомниться и маленький субтильный препод с хитреньким лицом и причёской молодого Хазанова, который зачем-то начал со мной доверительно беседовать, обильно используя нецензурные завихрении, что крайне дико ему не шло. Ну, дескать, мы тут все мужики, на тяжких трудах, словом, грубое гусарское братство! Когда он наконец-то почувствовал моё демонстративное неиспользование «свойских и молодцеватых матюгов», то крайне смутился, и процент бравых грубостей снизился вполовину.
В далёкой деревеньке этой было всё, как у настоящих «рассейских» людей – местные дуболомы по ночам разъезжали с диким рёвом на тракторах, ломились к нашим девкам, пытались отметелить и нас, но, в общем и целом, всё почему-то обошлось. Скорее всего, спасительная прививка в лице «почти своих» Лёлика и Пани давала нам крошечные привилегии на тонкий момент праздного мордобития.
Иллюстративен пикантный случай, когда томным вечером наши невольные телохранители вальяжно прогуливались с «позволения сказать, дамами» из числа деревенских красоток. К ним подкатили двое жутких «местных» – это были реально самые опасные выродки, для которых не то что отделать до полусмерти, а и подрезать любого и совершенно без повода, было парой пустяков. Эти подонки деловито завели разговор о немедленной передаче с рук на руки «бывалых» девах, надо отметить, крайне развёселого поведения. «Светским барышням» по большому счету было всё равно, с кем провести кульминационную часть досуга, поэтому они благоразумно отошли, тихонько покуривая и осторожно посматривая на разборки титулованных самцов.
Шли напряжённые переговоры с применением дипломатического шантажа со стороны Лёлика и Пани в стиле: «Ну вы чё, пацаны, сами же потом в нашу деревню поедете, а там как после всего этого гостить-то будете?». Звероподобные аборигены же не боялись никого и ничего и были настолько агрессивны, что «дамы сердца» начинали с любовью и обожанием ласкать взглядами более витальных конкурентов.
И тут Паня (а, может, и Лёлик, уже не помню) прозорливо предложил самому «беспредельному» упырю отойти в сторонку и побеседовать приватно. Здесь, оказавшись на нужном расстоянии, когда слова парламентеров были недосягаемы для «милых девушек», он выдал то, что уже давно бы разумно предложил раньше: «Ну ты чё, не понимаешь, что ли? Я ж не могу при них-то, неудобно… Да забирай ты их обеих, они мне на х…й не нужны!». Вот какие шекспировские драмы разыгрывались на волшебных сельских просторах!