Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки
Шрифт:
Грустно… И смешно… Весь следующий день нашкодивший «работничек» стыдливо просидел в своём углу и вечером тихонько свалил на поезд. Не особенно что-то верю я в его «глубинную» совесть, а думаю, что трясся он всего лишь от того, что вломят его, немытого зверька, всесильному Шахету…
С тех пор мы навеки усвоили один важный «жизненный урок» – никогда не пей с незнакомыми людьми! И в особенности с «человекоподобными». Этому железному принципу свято и сурово мы следуем и по сей день много-много «дивных» лет!
Ножи на Багратионовской
И ещё чуть-чуть о ножах… Шикарный барабанщик и улыбчивый
Это было одно из самых кошмарных мест, где довелось нам «жить-поживать» за бесконечную московскую одиссею. И дело не в нашей очень небольшой комнатёнке, которая была уж не из самых наших ужасных, нет. Как-никак, а рядышком с метро, пускай и Багратионовская, одно, но большое окно – гордость Жени и наша (ибо хоть и в сарае, но буржуйский стеклопакет), под боком восточный рынок, шальная Горбуха и даже пьяный Парк Фили.
Но соседи… Может, это карма какая-то, наше наказание уже здесь, на Земле? Всегда эти ненормальные, лезущие во всё, готовые убивать за очередь в душ, придирающиеся ежеминутно по самому неприличному вопросу… (Примеров приводить не буду, ибо по натуре эстет и практически властитель дум и баловень искусств).
В одной из мрачных комнат, что ближе к нам, проживала бесцветная тётушка с потугами на интеллигентность, по всему видно, училка из хохляцкой провинции. Ну, знаете, эдакая смесь постоянного сетования про «цены такие здоровущие» и утомительного втягивания в разговоры, вроде: «Так обожаю Чайковского, особенно «Лебединое», а вы как к «Лебединому», а?». Ну и её угрюмая дочурка годов о двадцати пяти, ещё ничего себе, но уже старая дева, злая как бобик, и посему замуж «не угодит» уже никогда.
Это, разумеется, были цветочки. А вот ягодок было три. Три грымзы. Национальность их я определить не берусь, скорее всего, некие молдаване с опасной примесью чего-то татарского. Законченные ведьмы, похуже сестричек Соледад старого колдуна Кастанеды. Огромные, рослые, одинаковые, чёрные, горластые, жадные, скандальные суки. Вместе втроём они появлялись крайне редко, так как по «родственной» очереди одна из сестриц регулярно оттаскивала накопленное бабло и шмотьё на жаркую родину.
Я и брателла Русь за всё время героической эпопеи в столице Родины вдоволь нажились в одной комнате и на одной подстилке почище Джаггера с Ричардсом. И по вековому опыту знаю, что, несмотря на нашу склонность к неумеренному употреблению бодрящих и вострящих воображение напитков, люди в быту мы тихие. А все эти наши «хеви-металы» и «ви-джейства» на темы советского кинематографа всегда производились на громкости, близкой к умеренной, и только в пределах собственной берлоги. И разнообразные дикие выкрики в терцию, да языческие песнопения прекращались за порогом законно отведённой комнатухи и неподсудных «двадцати трёх нуль-нуль». А посему юридически, да и просто тупо по-бытовому, придраться было не к чему, ну не к чему, уважаемые граждане судьи!
Мегеры выжидали долго… Уж слишком мы были аккуратные: на кухне за собой уборочка, мусор – да ни в коем разе, выносится, не появившись, в общем, мы им страшно не нравились, да чего там, они просто возненавидели нас! И не мытьём, так всяким катаньем, потихоньку-полегоньку ими была выработана изощрённая техника доёб…вания до «этих волосатых музыкантиков»…
Стоило кому-то из нас занять хоть на минуту общий, разумеется, душ, как тут же одно из трёх чувырл выскакивало и начинало дубасить в дверь на тему: «Да что ж это такое, невозможно ни постирать, ни помыться!!!».
А надо добавить к общей светлой красоте этой картины, что грязь в коридоре, на кухне, в ванной и «прочих, с позволения сказать, удобствах» была настолько чудовищной, что после первой же попытки как-то вернуть лицо этой ночлежке, мы потерпели крах – просто не существует таких сил человеческих и здесь спасёт только напалм.
И тараканы… Они ретиво бегали стаями, человек по тыще, и если ты не ровен час выходил в тёмный коридор или до душа, то… Бр-р-р… Но! Не хочу выставлять себя нетленным святым, однако ни одной пакостной животинки подобного сорта никогда не появлялось в нашей комнате, это совершенно необъяснимо, но так необыкновенно лестно. Ведь «таракандель» – тварь традиционно дьявольская и со вкусом проживает лишь рядом с ему сочувствующими, а стало быть, не так уж мы и окончательно-то плохи, ура!
Но сколько ни оттягивай неотвратимый финал, а о кровавой развязке мне рассказать-таки придётся… Донимали нас долго, нудно, гадко, а, стало быть, профессионально. И в один из вечеров, когда мы с Русланычем «употребили» особенно лихо, много и душевно пели, и Русь подался совершить вечернее омовение (дело было типичным российским нудно-душным летом), он снова нарвался на главную из адских сестер. На её несчастье я выключил ненадолго ласкающий ухо «Джудас Прист» и услышал, как снова злостно обижают моего беззащитного брата…
Вы знаете, у меня есть одно, уж не знаю хорошее или не очень, свойство души, которое усиливается в подпитии многократно – это обострённое чувство несправедливости. Впадая в него, я перестаю идти на компромиссы, даже если наверняка знаю, что разрушится моя несуществующая карьера, или я сейчас выясню отношения «любви и дружбы» до самого конца.
Итак! Я взял два длинных ножа (читатель, ты только не подумай, что я зациклен на этой самой зловещей теме расчленёнки, это всего лишь второй и последний фантасмагорический эпизод в моей жизни, поэтому-то я и расположил их рядышком, чтобы принять позор одиножды за оба случая), вышел в полутёмный коридор и произнёс проникновенным тоном маньяка: «Слушай ты, тётя, это мой друг и я не позволю обижать его, это понятно?!!». Ну и для того, чтобы наглядно закрепить произведённое впечатление, я вонзил один тесак в крышку общественного холодильника, а второй в его белую прохладную бочину.
Думаю, мои «убийственные» слова и «устрашающий» тон, казавшиеся мне невероятно ужасными и эффектными, не произвели на неё ни малейшего впечатления. Впрочем, как и всегда, когда мне приходится так по-детски стращать хулигана, негодяя и хама. «Не верю!» – говорит подонок – «Не верю, по Станиславскому не верю!». В общем, верю только наивный я сам.
Но ножи в холодильнике… Покачиваясь, как две шпаги в загнанном быке, которого атаковал жестокий тореро, они светились так ярко под луной и авторитетно говорили лучше всякого гневного спича!