Роман с демоном
Шрифт:
Женщина накинула на выбеленные хрустящие волосы разноцветный платок и повязала концы кокетливым бантиком, прикрыв дряблую багровую шею.
— Я уже иду! — сказала она любимице и надела шуршащий дождевик из прозрачного полиэтилена.
В подъезде внезапно наступила тишина, затем собачка заскулила — тоненько и жалобно.
— Что случилось, девочка моя? — всполошилась хозяйка и выскочила в подъезд. — Кто тебя обидел?
Собачка крутилась рядом с дверью квартиры напротив, 45-й. Она поворачивалась то в одну, то в другую сторону, будто вознамерилась схватить себя
Женщина подошла ближе.
— В чем дело, Джуля? Что ты вытворя… Дверь 45-й квартиры еле заметно качнулась, и стало видно, что она незаперта.
— Странно… — сказала женщина.
В 45-й жила Света — тихая и скромная девушка лет двадцати пяти. Квартира осталась ей после бабушки. Родители с младшим братом жили неподалеку, на Малой Грузинской, прямо напротив костела.
Света вела спокойный и размеренный образ жизни — непохоже, что дверь забыли закрыть в угаре пьяной вечеринки. Девушка работала бухгалтером в небольшой частной фирме, и грабить ее не имело смысла, поскольку взять было нечего.
«Но тогда… почему?» — подумала женщина и после недолгого колебания нажала кнопку звонка. В квартире послышалась мелодичная трель, и снова воцарилась тишина. Женщина позвонила еще раз. И еще. И снова — никакой реакции.
Тогда она осторожно толкнула дверь и вошла. В маленькой прихожей было чисто и уютно; соседка немного успокоилась и двинулась дальше, выкликая:
— Света! У тебя все в порядке?
Она открыла дверь, ведущую в спальню, и замерла на пороге. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — в порядке далеко не все. Точнее — ничего не в порядке.
На кровати, широко раскинув ноги и нелепо вывернув голову, лежала обнаженная хозяйка квартиры. Ее белое, с легкой синевой, тело прочертили кровавые борозды: три поперечные — на животе и три продольные — на груди. Шея была перерезана от уха до уха. На подушке запеклась бурая корка крови.
Женщина почувствовала слабость в коленях. Дыхание остановилось, и в груди все сжало, словно раскаленными тисками. Последнее, что она увидела перед тем, как потерять сознание, — это большая буква «М», написанная красной краской над изголовьем кровати.
Нет, не краской, — вяло подумала она, ощущая подступающую дурноту.
Кровью.
20
Рюмин проснулся в прекрасном настроении. Собственно, он почти и не ложился — немного подремал, не раздеваясь, в кресле.
Вернувшись домой, он открыл диск, найденный на тыльной поверхности «Голубых танцовщиц» , и обнаружил немало интересного. Как и предполагал капитан, к делу об убийстве Ингрид это не имело никакого отношения, зато представляло огромное значение для него лично. И тем более — для господина Рудакова.
О могущественных покровителях Михаила Наумовича и строгих окриках полковника Надточего можно было забыть. Навсегда.
Этой ночью Рюмин лишний раз убедился, что даже самые большие глупости происходят не случайно — он получил такой карт-бланш,
Капитан скопировал содержимое компакта на свой компьютер, а потом — переписал его на три диска, создав резервные копии. Одну из них завернул в вощеную бумагу и спрятал под кровлей башенки; другую собирался отправить по почте самому себе, а третью — Северцеву.
Все складывалось как нельзя лучше, и капитан надеялся, что теперь прокурор будет гораздо сговорчивее и без долгих колебаний выдаст ордер на арест господина Рудакова М.Н. А уж расколоть человека, сидящего в следственном изоляторе, куда как легче, нежели заставить говорить фаворита сильных мира сего.
Рюмин поставил свой любимый сборник — «100 самых великих хитов кантри» — и, пританцовывая, вылез на крышу. Жестяная миска была пуста, самого Сезара нигде не было видно.
«Наверное, не только у меня этой ночью были неотложные дела», — решил капитан и, наполнив миску молоком, вернулся в «пентхаус». Он снял свитер и футболку и отправился в ванную бриться.
Рюмин любил бриться опасной бритвой — острым, как лазерный луч, «Золингеном». Это заставляло отвлечься от посторонних мыслей и полностью сосредоточиться на процессе — иначе идеально выправленное лезвие, почуяв близость сонной артерии, норовило полакомиться свежей кровью.
Капитан нанес на лицо обильный слой пены и стал осторожно снимать ее — взмах за взмахом. Кожу приятно щипало; щеки и подбородок после опасной бритвы оставались идеально чистыми и гладкими, словно грудь нимфетки.
Рюмин уже предвкушал момент, когда он смоет остатки пены и протрет лицо ароматными кубиками льда с ромашкой, а потом — щедро побрызгается любимым «Бёрберри» и, распространяя пряный запах барбариса, отправится варить настоящий кофе (не ту коричневую бурду, которой всякий раз пытался угостить его Заселян), как вдруг раздался телефонный звонок.
— Черт! Совсем не вовремя! — проворчал капитан и взглянул на часы.
Без четверти восемь. Кто мог звонить так рано? Ответ был очевиден — по крайней мере, для человека, носившего в кармане удостоверение в красном переплете, а под мышкой табельный «Макаров».
Рюмин положил бритву на стеклянную полочку под зеркалом и взял трубку. На левой щеке еще оставалась пена, и капитан приложил телефон к правому уху, хотя обычно этого не делал.
— Да! Рюмин! Слушаю! — машинальной скороговоркой сказал он.
Звонили из дежурной части МУРа, и, чем дальше слушал капитан, тем мрачнее становилось его лицо.
— Адрес? — отрывисто сказал он. — Понял. Скоро буду.
Про кофе можно забыть. На это не было времени. Рюмин вернулся в ванную и взялся за бритву. Руки предательски дрожали, и капитан решил, что рисковать не стоит. Он насухо вытер лезвие полотенцем и положил «Золинген» в задний карман джинсов, — старая привычка, оставшаяся еще с тех времен, когда оперативников обязывали сдавать после работы оружие. Смыл пену и взял из подставки бестолковый электрический «Браун», годившийся лишь для неполовозрелых юнцов — Рюмин иногда использовал его, как триммер, подравнивая щетину.