Роман с натурщиком

Хаусман Филис

— Да, все так, Шон, все так… не буду лгать и отрицать.

— Тогда откуда же взялся другой мужчина? И отчего?.. Ага, понимаю, он не свободен. Он женат, и потому между вами ничего не могло быть…

— Нет, он не женат — по крайней мере, я об этом не знаю.

— Сирил? — раздался сдавленный шепот.

— Шон, это так трудно объяснить! Я его не знаю и, возможно, никогда не встречалась с ним. Просто… просто он прислал мне несколько записок.

— Записок?!

— Да, несколько анонимных любовных посланий. И не где-нибудь, а во время заседаний суда присяжных. Я обнаруживала

их на стуле, возвращаясь в зал после перерыва. Господи, Шон, если бы ты видел, сколько в них ума, изящества… интеллигентности… И любви. Посуди сам, как я могу стать твоей женой, если есть кто-то, с такой легкостью завоевывающий мою душу? Как я могу быть верной супругой, если моя душа и ум будут принадлежать кому-то, но не моему мужу?

Шон ошеломленно смотрел в лицо Сирил:

— Так ты отказываешь мне только потому, что какой-то ученый педант прислал тебе несколько интеллигентных записочек?

— Да. То есть нет… Я хочу сказать, что не могу идти замуж за человека, которым не восхищаюсь всецело и до конца. Забудем о моих родителях и их проблемах, речь идет о нас и только о нас, Шон. И дело не в одних записках, а в том, что за ними стоит. Я всегда критически относилась к Мартину, но сегодня вечером он задел меня за живое своим лозунгом «Возрожденной мужественности». Это то, что я всегда искала: человек, в полной мере пользующийся всеми возможностями, которые предоставляет ему космос, его цивилизация. Человек, желающий приобщиться ко всему окружающему. А ты — ты заведомо равнодушен ко многим, очень многим вещам, без которых я не мыслю свою жизнь.

— По-твоему, я слишком большая тупица, чтобы приобщиться к этим твоим благам цивилизации? — жестко, с горечью в голосе поинтересовался Шон.

— Нет, я вовсе так не думаю — и в этом корень всех бед! Ты совсем не тупица: тупица не смог бы научиться говорить по-французски и по-испански так, как умеешь ты.

— А может быть, это лишь дешевый фокус? Шутка природы, вроде тех умственно отсталых чудаков, которые проделывают в голове всевозможные операции с десятизначными цифрами или подбирают на слух сложнейшие фортепианные концерты?

— Не прибедняйся, Шон! Я говорю лишь о том, что тебя не интересуют возможности, которыми ты мог бы воспользоваться при твоем уме и способностях. Твой коренной порок — отсутствие амбиций. Тебе нравится забивать молотком гвозди, и на большее ты не замахиваешься… Нет, дай мне закончить! — решительно подняла она руку, когда Шон попытался что-то возразить. — В этом истинная причина того, что я не иду за тебя замуж. Я знаю, что завтра буду больше себя сегодняшней, и мне нужен мужчина, который так же рос бы вместе со мной. Мне нужен мужчина, который учился бы у меня и в свою очередь чему-то мог сам меня научить. Чему ты будешь учить меня, Шон, когда я освою все твои постельные приемы?

«Боже, это же удар ниже пояса!» — с ужасом поняла вдруг Сирил.

— Шон, постой, я не то хотела сказать, — залепетала она, но Шон уже выпрямился и с отвращением разжал свои руки.

— Именно то, и я рад, что ты все же об этом сказала, — медленно заговорил он, возвышаясь над ней как башня. — Ну что ж, по крайней мере мы расставили все точки над «i», Сирил.

Ты права, у нас нет шанса на счастливую семейную жизнь потому, что ты не любишь меня. Если бы ты любила меня, ты стала бы моей женой, невзирая ни на мою профессию, ни на прочие мнимые и реальные различия между нами. Знаешь, когда первые несколько дней в суде ты упорно не обращала на меня внимания, я подумал, что вот наконец-то та женщина, которая не покупается на внешность, женщина, которая видит в мужчине мужчину — и ничего более. Я не пытался в отношениях с тобой строить из себя нечто большее, чем представляю на самом деле. Увы, финал тот же. Как и Франсуаза Дюпре, как и упомянутые тобой бабы из зала суда, ты видишь во мне всего лишь прельстительный кусок мяса. И от этого, черт бы вас всех побрал, становится тошно!

Сирил стояла как оглушенная, пока Шон лихорадочно натягивал на себя брюки, майку, пиджак, засовывал ноги в так и не расшнурованные ботинки. И только когда он решительно двинулся к выходу, Сирил, вздрогнув, поспешила за ним.

— Прощай, Сирил, — сказал он, внезапно обернувшись у входной двери. — Желаю тебе всего хорошего в жизни, но боюсь, что с твоими установками тебе суждено до конца дней оставаться одинокой и никем не понятой. Мне тоже… на какое-то время. А там… Ну что ж, мой папаша в таких случаях говорил: «Какую бы рыбку ты ни поймал, в море плавает еще лучшая».

Сирил дернулась, как от пощечины, от этого грязного и циничного намека.

— Стой! — взвизгнула она, когда Шон взялся за дверную ручку. — Забери свою рубашку! Я не желаю, чтобы в доме оставалось хоть что-нибудь твое!

— Сохрани на память о той правде, которую ты не пожелала услышать! — взорвался Шон, отталкивая ее от двери и выбегая прочь.

— Чтоб ты провалился, Шон Стивенс! — закричала Сирил, бессильно барабаня по закрывшейся двери. — Вместе со своим папашей и его идиотскими пословицами!

Сорвав с себя шелковую рубашку, она бросила ее на пол и стала топтать, а потом, скорчившись, повалилась на пол сама и зарыдала в голос.

10

Когда судейский пристав объявил о том, что можно садиться, Сирил на мгновение охватила паника: ей показалось, что и неведомый корреспондент тоже бросил ее. Похолодев, она ощупывала пальцами щель между сиденьем и спинкой, пока не нашла-таки сложенный в квадрат листок. Сегодня он оказался засунутым особенно глубоко, и если бы Сирил так упорно и отчаянно не искала это послание, то скорее всего просто не обнаружила бы его.

Трясущимися от волнения пальцами она разгладила листок и прочла. Один раз. Другой. Лоб ее прорезала складка. Сирил ничего не понимала:

«Хоть в зале при свечах сияет день,

Под маской каждого лица таится тень».

Красиво, поэтично. И загадочно. Удивительно непохоже на полные юмора и оптимизма предыдущие послания.

В это время Дэниэл Стерн представил первого свидетеля, Юрия Гринберга, научного руководителя своего подзащитного, и Сирил сочла необходимым проявить внимание к процессу.