Роман с убийцей
Шрифт:
Лерыч вспомнил Антонову, как тогда в тот вечер повстречались с ней. Ведь замужняя же баба. Ребенок был. Ну и шла бы домой. Не стала бы к нему цепляться, и ничего бы не было. А теперь еще и неизвестно, кому из них хуже. Да, она на том свете. А он на этом, только жизнь у него теперь изломана, да так, что не поправишь. Озлобился Лерыч на женщин, сказал Паше:
– Знаешь, Паша. Все бабы – шлюхи. Только жизнь мужикам портят. Если разобраться, не один хороший человек из-за них пропал.
На душе у Лерыча сделалось тоскливо. Был в его жизни единственный человек, кто жалел его по-настоящему.
Он закурил папиросу, в которую в табачок была добавлена травка. Затянулся сам, Паше дал. А Паша не гордый. Сам не спросит, а коль дают, не отказывается. И вот уже в голове сделалось так легко, и память уносит в прошлое, восстанавливая все до мельчайших подробностей.
– Веришь, Лерыч, я ведь ее по ресторанам водил. Как королеву. То в один, то в другой, только выбирай. Раз приходим с ней в один ресторан. Садимся за столик. Ну там выпивка, закусочка всякая. Одним словом – сидим. А там какие-то спортсмены гуляли. Сидят человек шесть козлов одни без баб. Водки выпили, шишки видать зачесались. И вот вижу я, один на мою Танюху глаз положил. Пялится урод да еще как. Того и гляди, прямо здесь натянет Танюху мою. Потанцевать пригласил. Потом еще. Видно понравилось. Только музыка, он встает и опять идет. Тут я не вытерпел и осадил его. Хватит – говорю.
Лерыч одобрительно закивал.
– Правильно. Если хочет потанцевать, пусть свою бабу приводит. Надо было ему еще по хлебальнику дать.
Паша заулыбался. В глазах вспыхнул такой азарт, какого Лерыч еще ни разу не замечал за ним. Всегда считал Пашу лохом, а он оказывается не так прост.
– А я ему и врезал, – с гордостью изрек Паша, ткнув кулаком перед собой, словно там все еще была рожа того ненавистного спортсмена. – Когда он попер на меня, я взял со стола графин и ему по кумполу, – сказал и вздохнул. – Жалко.
Лерыч не понял.
– Ты его еще жалеешь?
Паша помотал башкой.
– Да ни его. Водку жалко. Так и не допил я тогда ее. Графин вдребезги. Водка по полу растеклась. Этот кабан плюх в нее рожей и лежит. А его приятели, козлы, вскакивают и на меня. Морды у всех здоровенные.
Лерыч посочувствовал.
– Да, скажу я тебе, ситуация безвыходная. Знаешь, в этом случаи тебе надо было кого-то из них сделать окончательно.
Паша заржал как идиот. Видно слишком хороший косячок забил Лерыч. Поплыл Паша в вихре минувших событий.
– Я тоже так подумал. Схватил со стола первое, что под руку попалось. Оказалась – вилка. И всадил одному из них под ребро, насколько смог. Вот мне срок и повесили. Мужик тот, оказался каким-то большим спортивным начальником.
– Постой, а баба тут при чем? – спросил Лерыч, притушив докуренную папиросу. И окно открыл, чтобы в мастерской анашой не воняло. Приятели художники ничего, не выдадут, но если кто-нибудь из господ офицеров зайдет, тогда несдобровать.
Паша еще сунул морду в пакет, вдохнул пару раз запах клея, и потом только сказал:
– А при том. На суде моя Танюха сказала, что это я устроил в ресторане дебош и первым полез в драку.
– Ну да? – не поверил Лерыч.
Паша со злостью кивнул.
– Говорю, как было.
– Чего ж она так подло поступила? – возмутился Лерыч. Паша на это только рукой махнул.
– Разве этих баб поймешь. Может, она влюбилась в того козла. Борисов его фамилия. У него денег много. А с меня ей какой навар? Все равно посадят. Когда я уже тут срок отбывал, мать прислала письмо. Танька, сука, за того мужика замуж выскочила. Вот так оно в жизни, – горестно вздохнул Паша, пряча пакет в карман. – Разве это справедливо?
Видя, что Паша чуть не заплакал, Лерыч поспешил утешить приятеля.
– Конечно, не справедливо. И знаешь что… за такое твою Танюху надо прикончить.
– И прикончу, – разошелся Паша. – Вот только выйду, и ей хана. А заодно и ее муженька на тот свет отправлю. Они там тешутся, а я тут… Обидно. – Зек отвернулся и заплакал.
Через три дня Пашу отпустили на свободу. Кончился его срок. И перед тем, как уйти, Мареев зашел к Лерычу в мастерскую проститься.
Лерыч посмотрел на него. Непривычно было видеть приятеля не в грязной зековской робе, а хоть и в старенькой, но чистой одежде. Вроде как и не он это. Вот только щетина на лице. Ее хоть на дню по два раза брей.
– Не хочешь на дорожку? – шутливо спросил Лерыч, кивнув на банку с клеем, стоящую на столе вместе с краской.
Паша улыбнулся.
– Не, – помотал он головой, потом сделался вдруг серьезным. – Бывай, Лерыч. Мне тебя будет не хватать. Ты один тут человек, – покосился он на остальных художников, сидящих за большим столом. Перед каждым лежали дощечки, на которых они старательно выводили лики святых.
Лерыч молчал. Так сделалось тоскливо на душе. Везет Паше. Сегодня же будет дома. Да и чего там ехать от Рязани до Москвы. Если бы Лерыча отпустили, бегом бы побежал. Но ему еще долго трубить тут.
Зная, что Лерычу посылки ждать не от кого, Паша сказал на прощанье:
– Если чего надо, напиши. Я пришлю, – пообещал он. И ушел.
В окно Лерыч видел, как он, одетый в поношенный спортивный костюм с сумкой в руке, пошел по дорожке к воротам.
Глава 18
С утра Лерыча вызвали к заместителю начальника колонии по режиму майору Луцику.
В кабинете кроме самого Луцика находился еще гражданский, рыжебородый толстячок с улыбающейся сальной рожей. Как только Лерыч вошел, рыжебородый уставился на него так, словно зек для него вещь, которую тот собирался купить. Осмотрел Лерыча со всех сторон и кивнул Луцику. Что означал этот кивок, Лерыч узнал, когда майор вдруг сказал:
– Вот что, Безруков. Ты у нас считаешься лучшим художником…
Лерыч воспринял сказанное Луциком как заслуженную похвалу. Хотя зачем ему похвала майора, когда так было на самом деле, и в колонии все это знают. Его картины частенько выставлялись в художественной галерее города. А начальство колонии не раз хвалили за такого художника.
– Ну вроде бы, – ответил Лерыч, как бы окончательное суждение насчет себя оставляя все-таки за майором, чтобы не рассердить того.
Луцик присоединился к общему мнению по поводу Лерыча и сказал безапелляционно: