Роман с закрытыми глазами, или Каждое мгновенье о любви
Шрифт:
Она звонко засмеялась. От этих слов почему-то по телу Алехандро пошла холодная волна, закружилась голова, и в животе начал разгораться огонь.
– Ты считаешь, что я мёртв? – ледяным тоном спросил он.
– Ты считаешь, что послание картины адресовано тебе? – неясно сказала Стефанель.
При этих словах Алехандро резко развернул Стефанель лицом к себе.
– У-у-у, да ты взволнован! Значит, тебе виднее, что на ней изображено! – серьёзно, но спокойно сказала Стефанель.
– Меня бросает в дрожь от этой картины, – оттолкнув Стефанель, ответил Алехандро. – Меня лихорадит, когда я на неё смотрю! Меня лихорадит, когда я думаю о ней и о её смысле! – голос Алехандро переходил на крик. – Как будто моё существо сопротивляется пониманию, как будто это то, чего не должно быть в моей жизни, что ломает мою жизнь и пытается повернуть в другую сторону. Меня лихорадит, когда я думаю о тебе. Ты – это то, что не должно существовать в моей жизни! Ты – это то, что её ломает! – Алехандро кричал. – Ты – это то, что лишило меня покоя и сна! Я не знаю, как мне жить! У меня не получается жить, у меня ощущение, что я не владею собой и своей жизнью. Самое страшное то, что я не знаю, как жить без тебя. Самое страшное в том, что мне хорошо и спокойно только с тобой. Именно это спокойствие, когда ты рядом, и пугает. Ты считаешь, что я мёртв!
Так вот, я скажу тебе, что ты ошибалась! Я любил свою жизнь, и мир любил меня и мои рассказы! Ты у меня отняла всё! Я искал тебя по острову – не знал для чего! Теперь я чётко понимаю это! Ты забрала мою душу, а сейчас я заберу твою!
Алехандро в бешенстве кинулся на Стефанель, сорвал с неё рубашку и принялся ей яростно душить девушку. При этом Алехандро не мог смотреть на неё. Её глаза были по-прежнему глубокими и спокойными, как море за бортом, в них читалась надежда на сострадание и понимание. Она сначала пыталась кричать: «Алехандро, я люблю тебя! Мне трудно дышать!» Но он был глух и слеп, он повернул её спиной к себе, чтобы не видеть её глаз. Стефанель билась в его руках, пытаясь ухватиться за жизнь, но руки Алехандро сильно перетягивали рубашку, обвитую вокруг горла девушки. Вскоре тело Стефанель ослабело и без жизни упало под собственным весом. Лицо Алехандро было красным от ярости и усилий. Он отпустил натяжение и позволил телу упасть к его ногам, потом упал на колени и сам, накрыв собой ещё тёплую Стефанель. Снова воцарилась тишина. Прошло несколько минут. Два тела, мёртвое и живое, недвижимо лежали друг на друге на яхте, покрытой красными цветами. Вокруг только море, вокруг только небо и берег где-то вдалеке. Алехандро решительно встал, в его глазах был холод, взгляд замер. Он поднял обнажённое тело Стефанель и, не глядя на неё, выбросил за борт. После этого, не оглядываясь, он пошёл к штурвалу и придал яхте полный ход вперёд к берегу.
Что же произошло с Алехандро дальше? Детали неизвестны. Его след был утерян. Спустя несколько месяцев после смерти Стефанель его тело было найдено дома на полу. В крови содержалась большая доза кокаина. Когда стали искать наследников его имущества, то единственным претендентом оказался дальний родственник Серджио, который проживал на Сицилии. Серджио был бедным монахом в небольшом монастыре в Агридженто, и о наличии родственника-миллионера в Испании он едва ли знал. Как-то, когда он ещё был «в миру», его мать промолвила между делом о том, что есть, мол, некий Алехандро, которого никто из его итальянских родных ни разу не видел, но который, по слухам, был сказочно богат и эгоистичен. Когда Серджио узнал, что на него ниоткуда вдруг свалились миллионы, то чуть не умер. Причём по какой причине: от счастья или печали – он оказался на пороге Поднебесной, Серджио не понял. Тем не менее, отдышавшись и придя в себя, он вдруг передумал завершать свой путь по направлению к Спасителю, а собрал чемоданчик и отправился в Испанию. По приезде, обойдя владения богатого умершего родственника, Серджио не мог промолвить ни слова, у него подкашивались коленки. Когда он, невероятно утомлённый экскурсией по своему имению, присел за письменный стол и просто так машинально отодвинул нижний ящик, он обнаружил стопку рукописей. Серджио принялся читать. Чем больше он читал, тем напряжённее становилось его лицо, и тем реже было дыхание. Дочитав до конца, Серджио будто окаменел, не в силах пошевелиться. По щеке покатилась слеза. Набожный Серджио сел на колени, закрыл глаза и стал усердно молиться Деве Марии и всем святым, кого знал, о спасении души умершего и о направлении его души по пути истинному. Серджио молился ровно один день и одну ночь. Окончив молитву, его лицо воссияло. Во время молитвы бедный монах, как ему показалось, услышал глас Божий, повелевавший основать монастырь во имя любви, чтобы все ищущие, нашли её в этом месте.
Так тому и быть. Аминь.
…они мелькают передо мной день и ночь. Меня это сводит с ума. Стоит мне закрыть глаза и погрузиться в сон, как они приходят ко мне и начинают обнимать и целовать меня. Они говорят, что всегда будут любить меня, несмотря ни на что. В голове кружатся образы и фразы: «Милый, я так тебя люблю… Ты навсегда в моём сердце… Несмотря на то, что мы не можем быть вместе, я всё равно люблю тебя… Любовь не знает расстояний, условий, времени и преград… Любимый, родной, хороший… Милый… Думаю о тебе… Только ты… Спасибо за любовь…» Кругом лица, сплетения рук, смешение запахов, прикосновений и голосов. Сколько их было в моей жизни, – все приходят ко мне и говорят нежные слова. Пять… десять… двадцать… пятьдесят… Лица смешались, я сбился со счёта! Какие они все красивые и юные! За какие провинности я обрушился им на голову? Какие провинности? Они просто ангелы, сама чистота и добродетель! А кто тогда я? Я улетаю… всё плывёт перед глазами…
…О Боже! Что это за болезнь со мною приключилась! Я схожу с ума! Когда я открываю глаза, то вижу Её. Она стала белой вороной. Почему она изменила цвет своего оперения и сняла все украшения? Она ничего не говорит. Стоит мне приблизиться к ней, она исчезает. Её взгляд остался прежним – тихое, спокойное и ласковое море. О, как нежны были её руки! Как прекрасен был её запах, я в нём тонул и забывал себя. А может, наоборот, находил. Почему она со мной не говорит? Я кричу, чтобы она меня услышала, я молю, чтобы она меня простила, но она меня не слышит! Всё, что мне нужно, это её прощение, это её любовь или проклятие, если она меня ненавидит! Честность! Её лицо мило и приветливо, будто она меня по-прежнему любит! Как это возможно! Почему они меня любят? Почему они меня не проклинают? За что меня можно любить, когда я самым бесчеловечным образом отправил столько невинных девушек на тот свет! Я не достоин их любви, я достоин проклятия! Они должны с небес наложить на меня проклятие, чтобы я всю жизнь страдал в нищете и гонениях и чтобы умер в лесу, разорванный дикими животными, а потом был съеден падальщиками. Я не могу принять их любовь, она меня унижает. Да, я понял, любовь моих жертв меня унижает. Они, святые, делают мне, убогому, снисхождение, проявляют добродетель. В общем-то, это правда – я убогий. Но нет, мне не нужна их любовь, мне не нужно ваше благородное сострадание и пожертвование! Если вы не способны быть честными с собой и выбираете играть в благородство, то я достаточно силён, чтобы быть честным.
Проклинаю себя от своего и от вашего имени! Проклинаю свою душу! Пусть она никогда не будет любимой! Мне не нужна ничья любовь – я её не достоин…
…кажется, я лечу вниз… подо мной море… пахнет морем и холодом… точка.
Часть третья
«Раскрой сердце всему существу, всей жизни, всем переживаниям, всем людям и себе самой. Тогда действительно полюбишь».
Запах моря, солнце, загорелые и счастливые люди – это именно то, что нужно было Афродите, чтобы убежать от мест, напоминавших о Патрике. Ей было просто необходимо сменить обстановку и посмотреть на море, искупаться в лучах ласкового солнца, поговорить с облаками. Залечить глубокую рану и вернуться в себя.
Она летела над морем и не могла отвести взор от барашек, резвящихся на глади воды. Они поочередно напрыгивали друг на друга, а потом отбегали назад и прятались под водой. Казалось, звери играли в салки. Среди них был самый большой барашек, тот ещё задира. Он без устали нападал на своих друзей, заставляя их глубоко занырнуть под воду, а потом и он растворялся в пучине, будто его и не было. Афродите казалось, что барашки весело подмигивали, как бы заигрывая с ней, отчего на её лице появилась улыбка. Вдруг самолёт влетел в тучное облако, которое скрыло от глаз девушки эти игры. Она снова осталась одна, без своих новых друзей. Образ Патрика был по-прежнему с ней повсюду. Звучал его голос, был слышен запах, а губы хранили вкус его поцелуя. Поскорей бы прилететь. Здесь, в замкнутом пространстве, одной было особенно тяжело. Если вдуматься, то она и не была одна, их было двое – Она и Он остались наедине друг с другом без права бегства на долгие часы полёта. Афродита разговаривала с Патриком, а он молчал. Она пыталась рассмешить его, а он не смеялся. Она плакала, а он не реагировал. Она кричала, пела, выла, умоляла – безрезультатно. Его молчание было невыносимо, чудовищно. Его образ никак не покидал её, он был необыкновенно плотным и живым. Да, Патрик жил в ней, выместив часть её самой, а может быть, и не часть. Афродите казалось, что он вытеснил её полностью, что её не было. Она чувствовала себя вновь маленькой девочкой, забившейся под стол в тугом клубочке, прячась в слезах от боли и обиды на родителей. Не было возможности вылезти из-под стола, там опять будут ругать в самое сердце, до боли, до крови – ни в коем случае нельзя вылезать из убежища. В таком тугом клубочке, сжавшись до судорог в мышцах, Афродита пребывала весь полёт. Под тёмными очками без перерыва текли слёзы, выливая боль, отчаяние и все жизненные эмоции наружу. Она молилась, чтобы вместе со слезами из неё вылился его образ. Мечтала забыть его, выплакав всю жидкость до конца. Этот слёзный дождь стал предвестником урагана, который начинал накручивать воронку в области живота.
В первый же день по приезде Афродита пошла на пляж, настроение было паршивое. Внутри ураган набирал силу. Как ни удивительно, но её внешнее окружение абсолютно совпадало с внутренним. Дул сильный ветер, лил дождь, и шторм яростно накручивал на себя серое море. Было ощущение, будто внутренний ураган Афродиты беспощадно закручивал в свою воронку всё счастье окружающего мира: и голубизну моря, и яркое солнце, и бездонное высокое небо, и весёлых людей на пляже, и заводную музыку – всё превратилось в сплошной ураган серо-коричневого цвета. Девушка сидела на лежаке одна на пляже, укутавшись в полотенце, чтобы не замёрзнуть. Да уж, хуже некуда. И надо было лететь за тридевять земель, чтобы вот так мерзнуть на пляже. По щекам девушки покатились слёзы, они тут же смешивались с солёным дождем и соединялись с движением серо-коричневого урагана. Казалось, будто настоящая красота, счастье и любовь этого места недоступны для девушки. Будто что-то не допускает её прикоснуться и вдохнуть это счастье полной грудью, стать частью его. Счастье закрыто, заморожено, недоступно. Небо, серое и тяжёлое, скрывало свою голубую истину. Море бурлило и пенилось, не позволяя погрузиться в свою мудрость. Солнце без просвета скрыто за небом. Вот такой нарисовался пейзаж – всё не так, как ожидала Афродита. Девушке казалось, что ураган вобрал в себя все последние капли радости и счастья. Осталась только тяжелая, давящая и крутящая серо-коричневая масса, которая продолжала засасывать все остатки Богини, Любви и Красоты. Афродите казалось, что она на самом дне, на самом краю, что больше не может.
Девушка просидела на холодном безлюдном пляже, закутавшись в полотенце, дотемна, глядя в одну точку где-то в области горизонта. Афродита не могла ни о чём думать, мыслей не было, не было и ощущения времени. Когда стемнело, она пошла в бар, взяла бутылку рома и вернулась на тёмный пустынный пляж. Ночью шторм особенно страшный. Не видно границы между чёрным и бурлящим небом и таким же чёрным и бурлящим морем. Небо отражает море, а море отражает небо и вместе они сливаются в единство пугающей, серо-коричневой безграничной массы. Будто там, где начинается моренебо, начинается пропасть – стоит ступить, и ты пропал.
Афродита сидела на мокром песке, рыдала и пила. Алкоголь лился по венам и артериям, переливаясь в мельчайшие сосуды и доставляя боль и горечь до каждой клетки, до каждого органа. Всё. Казалось, не осталось ничего, кроме серо-коричневого урагана. Больше нет сил. Афродита уснула.
Ночью ветер ещё больше усилился. Дождь шёл сплошной стеной, которая была настолько плотна, что, подобно бетонной стене наглухо закрывала всё, что было за ней. Деревья ломало под грузом ветра. Море бурлило и пенилось. На фоне этой картины, будто воссозданной из поэмы Данте, на небе пели ангелы. Пели песню катарсиса. Их песня была еле слышной, но всё же, прислушавшись, можно было уловить нежную и добрую мелодию среди всеобщего разрушительного пейзажа. Небесное хоровое сопровождение создавало атмосферу торжественности и значимости морской бури и урагана. Будто ангелы благословляли природу, давая ей силы не сломаться и внушая уверенность в светлом будущем.