Роман, сочиненный на каникулах
Шрифт:
— Пускай! — сказал подполковник. — Наплевать! Кто он такой, подумаешь!
Тут Тинклинг пустился в опасное предприятие — сделал замечание своему противозаконному другу, и тот согласился взять назад вышеупомянутые мрачные выражения.
— Что же нам остается делать? — продолжала Элис, как всегда, кротко и рассудительно. Нам нужно воспитывать, нам нужно воображать по-новому, нам нужно ждать.
Подполковник стиснул зубы. Спереди у него но хватало четырех и еще куска от другого зуба, и его два раза таскали к злодею-дантисту, но подполковник убегал от своих конвоиров.
— Как это воспитывать? Как воображать по-новому? Как ждать?
— Воспитывать взрослых, — ответила Элис. — Мы расстанемся сегодня вечером. Да, Редфорт, — обратилась она к подполковнику, потому что он засучил рукава, — расстанемся сегодня вечером! И давайте во время будущих каникул — ведь они скоро начнутся — подумаем о том, как перевоспитать взрослых и показать им, какою должна быть жизнь. Давайте скроем свои мысли под видом романов. Ты, я и Нетти! Уильям Тинклинг пишет разборчивей и быстрее всех, поэтому он перепишет наши сочинения. Согласны?
Подполковник хмуро ответил:
— Ничего не имею против. — Потом спросил: — А как насчет воображения?
— Мы будем воображать, — сказала Элис, — что мы дети; мы не будем воображать себя взрослыми, — ведь они должны нам помогать, а не хотят и совсем нас не понимают.
Подполковник, все еще очень недовольный, проворчал:
— А как насчет ожидания?
— Мы будем ждать, — сказала маленькая Элис, взяв за руку Нетти и глядя на небо, — мы будем ждать, верные и постоянные до гроба, пока жизнь не изменится, да так, что все нам будут помогать и никто не станет над нами смеяться, а феи вернутся. Мы будем ждать, верные и постоянные до гроба, пока нам не исполнится восемьдесят, девяносто или сто лет. А тогда феи пошлют детей и нам, к мы поможем им, прелестным бедняжкам, если они будут воображать по-нашему.
— Так и сделаем, милая! — сказала Нетти Эшфорд. обнимая ее обеими руками за талию и целуя. — А теперь пусть мой муж пойдет купить нам вишен, — деньги у меня есть.
Я самым дружеским образом пригласил подполковника пойти со мной вместе, но он настолько забылся, что в ответ на приглашение лягнул ногой, потом бросился животом на траву и принялся выдергивать ее и жевать. Впрочем, когда я вернулся, Элис уже почти удалось рассеять его дурное настроение, и теперь она утешала его рассказами о том, как скоро всем нам будет по девяносто лет.
Пока мы сидели под ивой и ели вишни (по-честному, потому что Элис выдала каждому его долю), мы затеяли игру в девяносто лет. Нетти стала жаловаться, что у нее, старенькой, болит спина, так что она даже захромала, а Элис спела песенку по-старушечьи, но песенка была очень красивая, и всем нам стало весело. Впрочем, не знаю, взаправду ли весело, но, во всяком случае, уютно.
Вишен была целая куча, а Элис всегда брала с собой какой-нибудь хорошенький мешочек, коробочку или сундучок со всякими вещицами. В тот вечер она взяла с собой крошечную рюмочку. И вот Элис и Нетти сказали, что они сделают нам вино из вишен, чтобы выпить за нашу любовь, на прощанье.
Каждый получил по целой рюмке, и вино оказалось превкусное; и каждый произносил тост: «За нашу любовь, на прощанье». Подполковник выпил свое вино последним, и мне сейчас же пришло в голову, что оно сейчас же ударило ему в голову. Так иди иначе, но, опрокинув рюмку, он стал вращать глазами, а потом отвел меня в сторону и хриплым шепотом предложил, чтобы мы оба «все-таки похитили их».
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я своего противозаконного друга.
— Похитим наших жен, а потом пробьем себе дорогу, не задерживаясь на поворотах, и прямо — марш к Испанскому океану! — ответил подполковник.
Может, мы и сделали бы такую попытку, хотя, по-моему, из нее все равно ничего бы не вышло; но мы оглянулись и увидели, что под ивой только месяц светит, а наши милые, прелестные жены ушли. Тут мы залились слезами. Подполковник разревелся вторым, а успокоился первым; но ревел он здорово.
Мы стеснялись своих красных глаз и полчаса с ними возились, — все старались их побелить. Подвели себе глаза куском мела — я подполковнику, а он мне, — но потом в спальне увидели в зеркало, что получилось ненатурально, не говоря уж о воспалении. Тут мы завели разговор насчет девяноста лет. Подполковник сказал мне, что у него есть пара башмаков, на которые нужно поставить подметки и каблуки; но едва ли стоит говорить об этом отцу, потому что подполковнику очень скоро стукнет девяносто лет, а тогда будет удобнее носить туфли. Еще подполковник сказал, уперев руку в бок, что уже чувствует, как стареет и у него начинается ревматизм. А я сказал ему то же самое о себе. А дома, когда родные говорили за ужином (они вечно пристают то с тем, то с другим), что я начал горбиться, я так обрадовался!
Этим кончается вводная часть, которой вы должны были верить больше всего.
Часть II
Сочинение мисс Элис Рейнберд [2]
Жил-был один король, и была у него королева; и он был самый мужественный из мужчин, а она была самая очаровательная из женщин. Король был по профессии государственным служащим. Отцом королевы был деревенский доктор.
У них было девятнадцать человек детей и постоянно рождались новые дети. Семнадцать человек этих детей нянчили младшего, грудного ребеночка: Алиса, старшая, нянчила всех прочих. Возраста они были разного: от семи лет до семи месяцев.
2
Семи лет. (Прим. автора.)
Теперь перейдем к нашему рассказу.
Однажды король шел на службу и зашел в рыбную лавку купить полтора фунта лососины — кусок не слишком близко к хвосту, — потому что королева (она была хорошая хозяйка) попросила его прислать домой лососины. Мистер Пиклз, торговец рыбой, сказал:
— Пожалуйста, сэр: а не угодно ли вам еще чего-нибудь? До свиданья.
Король шел на службу печальный, потому что до дня получения жалованья оставалось еще очень много времени, а некоторые его милые детки уже выросли из своих платьев. Не успел он уйти далеко, как вдруг мальчик, посыльный мистера Пиклза, догнал его и спросил:
— Сэр, вы не заметили старушки у нас в лавке?
— Какой старушки? Я никакой старушки не заметил, — ответил король.
Надо вам знать, что король потому не заметил никакой старушки, что эта старушка была для него невидима, а видима только для мальчика мистера Пиклза. Может, это получилось потому, что мальчишка так возился и так брызгался водой и с такой силой швырялся рыбами, что, будь она для него невидима, он испортил бы ей платье.
Тут как раз прибежала и старушка. Она была одета в богатейшее платье из шелка, переливающегося разными цветами, и пахла сушеной лавандой.