Роман в формате хэппи-энд
Шрифт:
— А что ж, она тебе нравится? — подумав о чем–то некоторое время, спросила она.
Ларин раздраженно дернул плечом: какая разница, нравится или нет. Тетка кивнула. Она поняла.
— Тогда ты дурак, — заключила она. И пояснила: — Дурак, что уехал. Потому что девушки подобные вопросы задают только в одном случае: когда хотят, чтобы их отговорили. Причем отговорил именно тот, кого они спрашивают!
Ларин хотел было вспылить, но отчего–то не вспылил. А вместо этого задумался. И через полчаса, несмотря на позднее время, бегом пустился на последнюю электричку в город.
…Дверь в квартиру ему открыл Никин папа.
— Ника нездорова, — мрачно сообщил папа, вглядываясь в отчаянное лицо гостя. — А вы, как я понимаю, Ларин. Наслышан… Да и, честно говоря, наводил справки. Как раз хотел с вами поговорить, — они прошли на кухню и присели к столу. — Время позднее, поэтому я в двух словах. Наш банк открывает представительство в Аргентине. В штат нужны юристы. Я отправляю туда Нику младшим юрисконсультом. Могу и вам предложить ту же должность. Ничего особенного не ждите. Оклад — средний по отрасли. Но по нашему опыту, срок повышения в таких филиалах — три месяца. Проявите себя — через три месяца станете просто юрисконсультом, и дальше — вперед, вплоть до управляющего. Не проявите, — папа развел руками.
— И нечего здесь расплываться в улыбках! — он сердито прихлопнул ладонью по столу. — Буэнос — Айрес — это вам не Лондон и не Париж! Работать придется круглые сутки. Все! Ответ — завтра. А теперь идите. Ника все равно уже легла в постель. И учтите! Это последняя помощь, которую вы с Никой от меня увидите, — крикнул он в спину Ларину. — Так и знайте! Я хочу, чтобы из вас люди получились, а не папины дети!
=====**
25 июня, воскресенье
п. Холмогоры
Архангельской области
Марина!
Спасибо за письмо. Было очень приятно узнать, что у нас в редакции все по–прежнему.
Вы, скорее всего, правы, и в последнем рассказе присутствует некоторая ходульность: пожалейте богатых, им тоже живется непросто. Но, между прочим, мой ближайший школьный товарищ (математик по образованию) — теперь банкир. Чем–то похожий на Никиного папу.
А вообще, в нашем обществе скопилось слишком много антагонизма и ненависти. Одни говорят: «У–у–у! Эти богатые». А те в ответ: «У–у–у! Этот совок!»
Неправильно!
На мой же взгляд, больше всего рассказы портят счастливые концы, которых требует наш читатель.
Впрочем, всерьез думать об этом нет возможности, потому что у нас тут развернулась настоящая война. Между сторонником прогресса Йоханом Ван дер Брамсом и приверженцами старых методов — архангельскими животноводами.
Мой Йохан ходит с вытаращенными глазами и взъерошенной шевелюрой.
Поначалу Брамсу показалось, что можно решить проблемы местного сельского хозяйства внезапным штурмом, но выяснилось, что это не так. Пришлось запастись терпением и упорством. В первые недели он приходил в ужас от того, как невозмутимо–философски, а с его точки зрения, наплевательски, здесь все относятся к делу, от того, что все его усилия что–то изменить вязнут в благожелательно–добродушном апофигизме. Но теперь решил гнуть свою линию, несмотря ни на что. А на местную философию: мол, как–нибудь само все образуется, Бог не выдаст, свинья не съест, — просто не обращает внимания.
Он сердится и негодует, тормошил местное руководство и всем отравляет жизнь.
На него теперь смотрят уже не так ласково, как прежде. Во взглядах раздражение и даже злоба.
В ответ на его требования и даже угрозы улыбаются с вежливым презрением. Мол, приехал, умный. А у нас так всегда делали. И отцы наши, и деды. Это у вас там хорошо: компьютеры, лекарства… А ты бы сам попробовал в наших условиях. Когда зимой минус сорок… Да метет… Да сортир во дворе… Посмотрели бы мы тогда на тебя.
«Как же так! — негодовал Брамс. — Зачем же тогда вы меня пригласили, если не хотите у меня ничему учиться?» Наши отводят глаза…
Путем закулисных расспросов мне удалось уяснить, что в рамках проекта европейцы собираются бесплатно поставить в Холмогоры небольшую сыроварню по последнему слову техники. Но для европейцев передача опыта — это главное, а сыроварня, каких в Голландии тысячи, — это всего лишь довесок. А для наших — наоборот. Главное — сыроварня. А назойливый хлопотливый Брамс — неизбежное к ней дополнение.
И что ему, больше всех надо?
А главное, не пьет, подлец! Разве с таким договоришься?
Ко мне то и дело ходят делегации местных доярок и фельдшеров. Одни говорят: «Объясни ты этому Ване, что не будут наши коровы жрать по ихнему рациону. У них желудки по–другому устроены». А другие, наоборот: «Что он нам все про санитарию да гигиену! Да на их кормах любая корова давали бы по 10 тонн молока! Стой хоть по колено в дерьме!» Я только развожу руками.
Но оказалось, что Йохан считает свою миссию делом чести. И не согласен просто так проедать деньги европейских налогоплательщиков..
Он кстати, происходит из старинного фермерского рода, который на протяжении столетий составлял славу Голландии. Как образец удачливого, расчетливого, тучного фермерства … Нам это даже трудно представить. Его фамилия знакома каждому голландцу и произносится с гордостью. Наравне, скажем, с названием фирмы «Филипс» или маркой грузовика «ДАФ».