Роман в формате хэппи-энд
Шрифт:
В последнем письме вы выражаете надежду, что я привезу с собой целый ворох новых рассказов. А вот и нет! Кроме того, что я вам уже послал, есть только один рассказик. Пробовал, правда, писать какую–то большую серьезную вещь, но понял, что получается полная ерунда. Бросил.
Все, что казалось значимым и важным, уместилось в итоге в пять страниц. Может, куда–нибудь и отважусь вам их показать.
А рассказик посылаю.
А
Так что до свидания. Увидимся в Питере. Или не увидимся… Как вы захотите.
Ваш Сергей
Провинциальная история
Городок, в котором живет Настя, стоит на берегу знаменитой реки, в том месте, где течение делает величественный поворот. Этот берег крутой, а на противоположном, пологом — заливные луга.
И пишет Настя в основном пейзажи: сады на окраине города, деревянные домики старого центра, реку или как цветет сирень в городском парке… Вроде бы просто, а всмотришься, и волнует. Настя работает в библиотеке и работы развешивает там же: пусть люди радуются. Один новый русский хотел купить ее картину для дачи, но Настя не отдала: кто там на даче ее увидит! К тому же картину он хотел купить самую любимую, где девушка сидит, обхватив колени, на крутом берегу.
Все вокруг говорят, что ей надо учиться. Но куда там!.. Наверное, поздно. Да и в институт не поступишь, конкурс ужасный. Нужны репетиторы, взятки, откуда у нее такие деньги? Она уж так…
…Москвич Дима, когда их познакомили, сначала не знал, что она рисует. Она ему просто понравилась.
— Ты симпатичная! — сказал он, глядя прямо в глаза. — Не замужем? Может, погуляем? Ты где работаешь? Я зайду…
Настя пожала плечами: заходи, если хочется. Но погулять вряд ли удастся. Он со знанием дела кивнул: знаем, знаем. Ваше дело поломаться, наше дело — уломать!
На следующий день он зашел в библиотеку. Оглядел небрежно стены, полки, двух школьниц, зубрящих Лермонтова, остановился взглядом на картинах, но тут же отвернулся: что тут может быть развешено! Ясно, что не Репин.
Присел напротив Насти за регистрационный столик, закинул ногу на ногу и принялся трепаться.
Что он там в Москве… Живет на Арбате… Машина, все дела… А брат у него — бизнесмен с бензином. А это, сама знаешь… И что он Пугачеву видит каждый день близко. А Серега Безруков, который из «Бригады», — вообще лучший друг. И вообще…
И главное, парень–то симпатичный. И мог бы Насте понравится. Но, видимо, наслушался в своей Москве, что тут, в провинции — одни дурочки, пальцем шевельни — валятся к ногам, как груши. Вот и несет его, как Хлестакова.
— Скоро заканчиваешь? — спросил он. — Может, посидим где?.. Надеюсь, ресторан у вас есть?
— Не получится, — сказала Настя. — Ко мне сейчас дети придут
Он недоуменно вскинул бровь: какое еще творчество? Настя не стала объяснять.
— Ты на сколько к нам приехал? — помолчав, спросила она.
— На две недели.
Настя кивнула: ясно. И сказала:
— Знаешь, ты со мной время напрасно не трать. Ничего не выйдет. Поищи другую, если хочешь развлечься. У нас всякие есть.
Он возмутился: за кого она его принимает! Он вовсе не то имел в виду! И остался на занятие студии.
Он не сразу разобрался, что к чему, но постепенно понял, что картины на стенах — Настины, и что в студии она учит детей рисовать, и дети, затаив дыхание, смотрят ей в рот. Тогда он и пейзажи рассмотрел по–другому, внимательнее. И притих.
А когда дети стали расходиться, сказал:
— Что же ты молчала? Я кое–что в живописи понимаю. Знаешь… Тебе надо в Москву… Учиться… Хочешь, я поговорю?.. У меня ведь дядя, родной мамин брат…
— Министр в Кремле? — улыбнулась Настя.
— Я серьезно! — обиделся Дима.
На следующий день Настя повела ребят на берег реки на этюды. И Дима увязался с ними. И уже не трепался. Сидел в сторонке. Слушал ее объяснения… О красоте. О гармонии цвета. О душе картины. Думал о чем–то… Кидал камушки в воду.
И назавтра опять пришел в библиотеку. Взял подшивку журналов. И до вечера просидел за столиком, слушая, как она разговаривает с посетителями. И глаза у него были задумчивые и растерянные.
А Настя думала о том, что все они, столичные, такие: с виду самоуверенные и трескучие, а копни — и окажется, что они издерганные и неуверенные в себе. Может, это у них от ритма жизни? Или, потому, что связь с родной природой нарушена? Вот и Дима как–то потерялся. Как будто считал, что может нравиться девушкам только из–за того, что москвич. А по–другому не может.
В тот день вечером Настя сделала прическу.
Так прошли две недели: он каждый день приходил в библиотеку, сидел, слушал, смотрел, как Настя работает. Когда никого не было, они разговаривали. Иногда он смущаясь, приносил цветы. А вечером провожал ее домой. Смотрел задумчивыми глазами. Иногда Настя замечала, что он хочет сказать что–то важное, но каждый раз его что–то удерживало. Настя не сердилась. Она все понимала. У них там своя жизнь, свои проблемы. Жилье, работа. А она… Все непросто. Ей с ним хорошо — и ладно.
В день отъезда Настя пришла проводить его на вокзал.
— Ты прости меня, — сказал Дима. — За то, как я вел себя в начале.
Настя легко кивнула: ладно, кто старое помянет…
— Теперь про тебя, наверное, судачить будут?.. Но ты не думай… — Дима опять хотел что–то сказать, но сбился и не сказал.
Настя дернула плечом: что там, пустяки.
— Это тебе, — сказала она. — Картина на память, как ты просил. «Девушка на обрыве». Между прочим, моя любимая.
Дима смутился, поблагодарил и уехал.