Ромэна Мирмо

де Ренье Анри

Он сделал резкое протестующее движение. Она не дала ему говорить:

— Дорогой месье Пьер, с вашей стороны очень мило, что вы обратили внимание на то, что меня нет в Аржимоне, и мне это очень лестно, но мне было совершенно необходимо написать эти письма и дать о себе знать месье Мирмо. Мне необходимо было также ответить этой бедной княгине Альванци… Вы знаете, той, у которой муж убил этого молодого офицера…

Они дошли до конца аллеи. Мадам Мирмо умолкла. Они молча прошли несколько шагов, потом мадам Мирмо продолжала:

— Это довольно странная история, как хотите! В сущности, бедная княгиня не может прийти в себя от этой смерти, которую она невольно причинила; потому что, в самом деле,

я уверена, что она решительно ничем не вызвала этой драмы. Сам этот Креспини малоинтересен. Он подстроил настоящую западню и получил по заслугам. И все-таки, несмотря на это, я чувствую, что несчастная княгиня глубоко страдает, настолько, что я даже не знаю, не испытывает ли она к этому юноше, сама того не сознавая, нечто вроде посмертной любви, только потому, что он умер, и умер из-за нее. Ах, женщины такие странные! Никогда не знаешь, что на них подействует, что их тронет! Но вот, Берта нас увидела. Здравствуйте, Берта!

Мадам де Вранкур, сидевшая на скамейке в саду, встала навстречу прибывшим. Молодые женщины поцеловались. Берта де Вранкур обняла Ромэну за талию, и они направились к замку, беседуя. Пьер де Клерси шел за ними. Вдруг он нагнулся. Роза, которая была у мадам Мирмо за поясом, упала и лежала на песке аллеи. Он бережно ее поднял и на ходу разглядывал ее у себя на ладони, которую она пятнала своими широкими пурпурными лепестками.

II

Если Ромэна Мирмо два дня не заглядывала в Аржимон, то это действительно потому, что она писала письма мужу и княгине Альванци, но ее отсутствию была и другая причина, в которой она, впрочем, только смутно сознавалась самой себе. Хоть она и не вполне отдавала себе в том отчет, зрелище счастья Берты де Вранкур и Андрэ де Клерси вызывало в ней легкое чувство раздражения.

Разумеется, ни малейшей зависти к своей приятельнице Ромэна Мирмо не испытывала. Это было совершенно не в ее характере. Она была не из тех несчастных женщин, которые кажутся себе еще более несчастными, когда сравнивают свою участь с чужой. Ромэна ничуть не считала себя жертвой. Она принимала жизнь как она есть и к несовершенствам своей личной жизни относилась без всякой горечи. После одиноких и печальных лет юности ее брак с Этьеном Мирмо был обстоятельством скорее благоприятным и не принес ей, в общем, слишком тягостных разочарований. Выходя замуж за Этьена Мирмо, она вполне сознавала, что ее ожидает и на что она идет. Она отлично знала, что будет вести жизнь изгнанницы, что всегда будет обитать в далеких странах, куда ее забросит карьера ее мужа. Она по доброй воле согласилась на это будущее, и не в ее нраве было бы брать назад свое согласие и придираться к судьбе.

Все же эта судьба могла бы быть совсем другой, если бы месье и мадам Мирмо относились друг к другу с большей нежностью; но этого не было, и оба с этим мирились. Впрочем, месье Мирмо, хоть довольно быстро и остыл к своей жене, не переставал выказывать ей большое уважение. Месье Мирмо был человек неразговорчивый и любезный, увлекавшийся своим делом, которое позволяло ему удовлетворять свои ориенталистские вкусы. Ромэна, в силу своего воспитания, была вполне способна понять такого рода страсть. Она помнила за своим отцом подобного же порядка увлечения и узнавала у месье Мирмо иные мании месье де Термона.

Это создавало достаточно хорошие условия для того, чтобы совместная жизнь месье Мирмо и Ромэны была терпима, и таковой она и была. Любовь в ней сменили дружба и приятельские отношения. К тому же эту любовь, которой ей не хватало в замужестве, Ромэна вовсе не собиралась искать на пути приключений, хотя бы самых нероманических и самых буржуазных. Называя ее «глубоко порядочной», месье Клаврэ был прав. Ромэна Мирмо была порядочной по природе и по

убеждениям. Она считала, что есть женщины, созданные для любви, и им она прощала все безумства, на которые их может толкнуть любовь; зато на тех, кто лишен этого любовного призвания и ищет в любви только удовлетворения тщеславия и заполнения праздности, она смотрела скорее неприязненно и свысока. И из этих двух категорий женщин Ромэна Мирмо отнесла бы себя ко второй, перестань она быть тем, чем она была, то есть вполне порядочной. Впрочем, того, что она не рождена для любви, ей нисколько не было совестно, разве что, может быть, немного жаль. Во всяком случае, ни в душевном, ни в физическом отношении она не считала себя ниже других и поэтому не таила никакой зависти к более счастливым.

Ромэна Мирмо была снисходительна к страстным женщинам… Она нисколько не была скандализована тем, что Берте де Вранкур захотелось удовлетворить свою потребность любить и быть любимой. Ромэне казалось вполне естественным и законным, что, заброшенная мужем, Берта пыталась украсить свою Жизнь взаимным чувством. Единственное, в чем она могла бы упрекнуть Берту де Вранкур, так это в некоторой неосторожности, которую та себе позволяла, чему Ромэна сама была свидетельницей, как, например, в тот день, когда она у них завтракала и Берта на балконе, в присутствии мужа, слишком нежно пожала руку Андрэ де Клерси.

Поэтому, узнав, что месье де Клерси проведет август месяц в Аржимоне, Ромэна Мирмо сразу же учла опасности, связанные с его пребыванием там. Нет ничего пагубнее для любовников, чем соблазнительные удобства деревенской жизни! Ободренные уже давней безнаказанностью и успокоенные доверчивостью месье де Вранкура, Берта и Андрэ могли перестать следить за собой. Ромэна Мирмо дала себе слово прочесть своей приятельнице наставление на этот счет, не прямо, но теми глухими намеками, которые женщины понимают с полуслова. К тому же, пользуясь близостью Ла-Фульри, эти мудрые советы можно было бы возобновлять.

Беря на себя эту роль, Ромэна Мирмо повиновалась столько же чувству действительной дружбы к Берте де Вранкур, сколько инстинктивному отвращению ко всяким драмам, осложнениям и историям. У нее не было свойственного большинству женщин вкуса к двусмысленным положениям, риску и неожиданностям. Она отнюдь не исповедовала культа героев романа, и ее жизненный идеал не заключал в себе ничего трагического. Интрига не прельщала ее ни в одном из своих видов, и у нее не было никакой охоты оказаться замешанной, хотя бы в качестве свидетельницы, в бурные или необычайные события. Такого рода перспективы ее не привлекали и не возбуждали в ней ни интереса, ни любопытства. Недавний случай с княгиней Альванци только укреплял ее в этом чувстве. Он ее глубоко взволновал и смутил. Как? Так, значит, подобного рода катастрофы все еще случаются, и не в книгах, а в действительности! Правда, положение Берты де Вранкур и Андрэ де Клерси не представляло ничего исключительного, но все-таки в нем заключались некоторые опасные стороны, и достаточно было какой-нибудь злополучной случайности, чтобы сокровенная драма выступила наружу.

С этими опасениями Ромэна Мирмо приехала в Аржимон, готовая вмешаться, если такое вмешательство показалось бы ей необходимым. Она сумела бы призвать Берту де Вранкур к осторожности и бдительности. Но она вскоре же убедилась, что ее страхи напрасны, настолько полная и неожиданная перемена произошла во всем поведении Берты де Вранкур, перемена, которая меньше удивила бы Ромэну, если бы та лучше знала характер своей подруги.

Действительно, не из страсти к приключениям и не из любви к риску стала Берта де Вранкур любовницей Андрэ де Клерси. Полюбив его, она повиновалась глубокой потребности женской природы, инстинктивной потребности утешать, охранять, жертвовать собой.