Ромэна Мирмо
Шрифт:
— Эта скотина Понтиньон опаздывает. Гоняется за какой-нибудь юбкой, свинья! А между тем он мне обещал быть точным, только сейчас он не в своем уме.
И Гомье, поджидая Понтиньона, повел речь о женщинах.
Ораторствуя, он расхаживал по гостиной, заполняя ее своей внушительной особой. Вдруг он заметил на столе кожаный футляр и машинально открыл его. Там лежал револьвер, который добрый месье Клаврэ подарил Пьеру ввиду его поздних возвращений. Гомье вынул его и стал рассматривать.
— Черт возьми, месье Клаврэ человек с толком; из этой штуки, если иметь верный глаз и хладнокровие, не промахнешься.
Подняв оружие, он делал вид будто целится. В эту минуту открылась дверь и показался Понтиньон. При виде направленного на него револьвера Понтиньон отскочил назад с таким забавным испугом, что Гомье расхохотался
— Да входи же, трус… Как это тебя угораздило так запоздать?
Понтиньон состроил кислую мину.
— Меня угораздило, меня угораздило… во-первых, что я не люблю, когда играют с этими штуками, и не имею ни малейшего желания остаться с пулей в животе… Послушай, Клерси, вели ему спрятать этот револьвер, иначе я уйду.
Пьер де Клерси взял у Гомье оружие и сунул его в ящик стола. В эту минуту вошел старый Лоран, неся чай и портвейн. Успокоенный Понтиньон подошел к подносу и налил себе рюмку портвейна, потом посмотрел ее на свет и щелкнул языком.
— За ваше здоровье, милые мои.
Гомье пожал плечами и указал на Пьера де Клерси.
— Можешь пить за его здоровье. Он, по-видимому, в нем нуждается. Не знаю, что с ним такое, но ты полюбуйся на эту физиономию из папье-маше. Ну и вид же у тебя, мой бедный Клерси!
Пьер де Клерси не слушал. Он смотрел на Гомье и Понтиньона со странным чувством удивления. Как он мог сдружиться с ними, сделать их товарищами своей молодости? Понтиньон и Гомье вдруг показались ему вульгарными и пошлыми, и он сразу почувствовал себя далеким от них, таким чуждым их строю мыслей, их манере держать себя! Он видел их как-то по-новому ясно, и от этой ясности они отнюдь не выгадывали. Они чудились ему как бы в отдалении, лишенные всякого дружеского обаяния. Их слова доносились до него так, как если бы этих людей отделяла от него атмосфера безразличия, даль забвения.
Между тем Гомье хлопнул Понтиньона по плечу.
— Ты мне так и не ответил, плут, почему ты опоздал. Ах, бабник!
Понтиньон, казавшийся рядом с толстым Гомье маленьким и тощим, поджал губы, потом, отступая назад, принял вид таинственный и самодовольный.
— Ну да, я опоздал, и опоздал из-за женщины, но не по той причине, как ты думаешь.
Он сел в кресло, заложив пальцы за проймы жилета. И продолжал:
— Я опоздал, потому что принц поручил мне предупредить Клару де Брив о своем отъезде. Он не хотел говорить ей этого сам… Принц такой деликатный, и это очень мило со стороны человека, который может ни с кем не стесняться! Так вот, принц мне сказал: «Понтиньон, вы человек хладнокровный и тактичный, я доверяю вам осведомить мадемуазель Клару де Брив о моих проектах и намерениях. Я возлагаю на вас нелегкую задачу, но я уверен, что вы справитесь с ней как нельзя лучше».
Гомье затопал от восторга.
— Какой все-таки шикарный тип этот принц Лерэнский, а, Клерси?
Пьер де Клерси сделал неопределенный жест, который Гомье истолковал как знак одобрения. Гомье спросил:
— Ну и что же?
Понтиньон надувался от гордости.
— Ну, я, не долго думая, вскочил в автомобиль принца и велел себя везти к госпоже Кларе де Брив.
Понтиньон сделал паузу, налил себе еще рюмку портвейна.
— Дело было не так просто, и вначале разговор клеился плохо. Клара принялась поносить принца на чем свет стоит. Я не вмешивался. Потом она сломала веер, разорвала платок. Затем начала плакать, впала в истерику и хотела убить себя. Я глазом не моргнул. Был тверд как железо, дорогой мой! Видя это, она успокоилась, и мы стали беседовать. Я ей изложил мотивы принца, его великие замыслы, объяснил ей положение. Понемногу она вняла моим доводам и стала кроткой, как овечка. Она согласилась на все, о чем ее просили, с условием, чтобы принц заплатил ее долги. На этот счет принц дал мне инструкции. Итак, вопрос улажен, но надо будет рассмотреть счета этой особы. Это по твоей части, Гомье, ты у нас финансист. Вот почему, обещав быть у Клерси в три часа, я поспел только к четырем. Добавим, что я не воспользовался добрым расположением, которое мне выказывала покинутая красавица, и это мне надо поставить в заслугу, потому что у нее, должно быть, очень красивое тело, чтобы не сказать больше.
И Понтиньон, довольный своим рассказом, осушил рюмку портвейна, которую себе налил.
Пьер де Клерси изумленно слушал своих друзей. Он чувствовал себя бесконечно
Гомье продолжал:
— Теперь, старина Понтиньон, надо, чтобы ты объяснил, по какому делу мы явились. Клерси, внимание, необходимо поговорить.
Гомье уселся на ручку кресла. Понтиньон расположился верхом на стуле.
Понтиньон начал рассказывать.
Несколько недель тому назад Гомье и он имели честь быть представленными Фердинаном де Ла Мотт-Гарэ принцу Лерэнскому.
Принц сразу же их очаровал. Предоставив своему отцу, герцогу Пинерольскому, домогаться прав и преимуществ, связанных с его проблематическим происхождением, и культивировать свою популярность среди «Тысячи чертей», принц был не столько занят своими обязанностями, сколько своими удовольствиями. Однако он не лишен был известного обаяния. Тридцати пяти лет от роду, красивый мужчина, недурной оратор, он обладал довольно представительной наружностью, что не мешало ему быть при случае приятным товарищем и славным малым. Он бодро сносил затруднения, которые постигали его нередко, потому что отец был скуповат. Находясь иной раз в очень стесненном положении, он не слишком страдал от этого, будучи убежден, что рано или поздно судьба ему улыбнется. Пока же он пользовался обстоятельствами как умел. А тут как раз представлялось одно такое обстоятельство, для чего, как он поведал Ла Мотт-Гарэ, ему требовались два энергичных молодца, скромных и надежных, могущих помочь ему в затеянном им большом предприятии, от которого он ожидал гигантских барышей. Лучше всего, если бы это были интеллигентные молодые люди, преданные ему душой и телом, ничем не связанные, безукоризненно честные и немые как рыбы, потому что все дело было основано на некоей секретной комбинации, о которой они будут отчасти осведомлены.
Слушая принца, Понтиньон и Гомье трепетали. Принц был как раз тот человек, который был им нужен, а они как раз те сотрудники, в которых он нуждался. По рекомендации Ла Мотт-Гарэ он пригласил их к завтраку. Раньше чем подали десерт, дело было порешено. С тех пор Гомье и Понтиньон уже не расставались с принцем Лерэнским. Он таскал их за собой из одного ночного ресторана в другой. В одном из таких заведений, на Монмартре, он и открыл им наконец тот великий проект, к которому хотел их привлечь.
С этим проектом Гомье и Понтиньон были знакомы лишь в общих чертах, но то, что они о нем знали, приводило их в восторг, и они слепо верили принцу.
Он им поведал, что даст им возможность развить «всю их энергию». Для них такая перспектива была магической. Им было все равно, из чего сделана палочка заклинателя. Она чертила обольстительнейшие круги, и в них они прыгнули без оглядки. Они были поистине околдованы и готовы были идти за этим колдуном хоть на край света.
Именно на край света и требовалось сопровождать принца Лерэнского. Осуществление его великого проекта предполагало прежде всего длительное путешествие по Южному Китаю. Только по возвращении принц должен был открыть своим спутникам тайну, глубина которой их ослепит. Впрочем, он не скрывал от них, что намеченная экспедиция требует энергии, что придется преодолевать великие трудности, двигаться по малоисследованной, ненадежной стране. Нужна будет выносливость, придется полагаться только на себя, усыплять подозрительность мандаринов, бороться с недоброжелательством населения. Но зато что за великолепная школа! А впоследствии — какое обширное поле деятельности! Гомье и Понтиньон найдут здесь применение своим финансовым и инициаторским способностям. В конце возвещаемых треволнений принц давал узреть, в золотой дымке, торжество предприятия, великого замысла, апофеоз богатства и успеха.