Ромео стоит умереть
Шрифт:
— Эй, Чуд, погулять хочешь? — спросил Олег.
Чуд демонстрировал обиду и даже не повернул голову на хозяйский голос. Причем Олег чувствовал, что обижается пес скорее не за себя.
— Нашелся тут дамский угодник, — хмыкнул парень, — но не надейся, что я стану тебя уговаривать. Будешь сидеть до утра дома. Ничего, потерпишь, раз уж хочется показать характер!
Олег умылся, затем лег на кровать и повернулся лицом к стене. На душе было тяжело, словно гранитную плиту положили. Что-то действительно шло совсем не так, и даже наперекосяк. Хотел бы Волков, чтобы жизнь была записана карандашом на листе бумаги, тогда можно просто стереть несколько последних дней, в формулу которых закралась ошибка, и прожить их заново. Но увы, это невозможно.
«Извинюсь перед Алисой и Юлей. Зря я на них набросился… Но потом… завтра…» — Олег широко зевнул. Глаза закрывались сами собой, и он заснул.
Сон был тяжелым, как душное пуховое одеяло. Олег все пытался выбраться, но не мог, только напрасно барахтался, ворочался, стонал… Ему мерещилось, что кровать обступили какие-то люди, лица которых он не может различить. Они пихали ему в рот и уши вату, вновь и вновь набрасывали на голову тяжелое одеяло, которое он все пытался сбросить. И эта муть длилась бесконечно, точно поставленная на повтор запись.
Очнулся он от ощущения холода и чего-то мокрого. Это Чуд стащил с хозяина одеяло и, позабыв об обидах, вылизывал ему лицо и лаял.
— Что? Уже утро? — Голова была тяжелая-тяжелая, впрочем, после такого-то сна и не странно…
В окно ярко светило солнце. Волков посмотрел на мобильник и обомлел: десять часов! Ничего себе! Он умудрился не услышать звонок будильника и проспал! Но, что еще хуже, сегодня в академии должно было происходить какое-то важное собрание… на которое уже можно не торопиться.
Пес заскулил и просительно посмотрел на хозяина.
— Ладно, все равно опоздал, так что теперь уже неважно. Авось не заметят… Ну выведу я тебя, выведу…
В ванной Волков долго стоял под холодным душем, но ватное ощущение в теле и головная боль не проходили. Пришлось вытереться, наскоро одеться и повести рвущегося на улицу Чуда гулять.
Известно, что из всех законов чаще всего срабатывает именно закон подлости. Так случилось и на этот раз. Уже выгуляв собаку и обрадованный тем фактом, что не встретил на пути никого из начальства, Олег буквально натолкнулся на комендантшу.
— Волков! — Она придирчиво оглядела его с ног до головы. — Что это вы здесь делаете? Почему не на собрании?
— Я… — Он смутился. — Проспал, так получилось. А потом нужно было выгулять Чуда.
— Неприятно слышать, что собака для вас важнее учебы. Но выбор, конечно, за вами.
И она ушла, цокая каблучками. А Олег поплелся к себе в комнату, гадая, донесет комендантша о его прогуле или нет. По всему выходило, что непременно донесет.
Так и случилось. Когда Олег все же появился в академии, охранник велел ему подняться к директору.
— Ну что, Волков, — Наталья Михайловна просматривала какие-то бумаги и не подняла на вошедшего взгляда, словно он был недостоин даже этого, — мы с вами встречаемся уже второй раз за очень короткое время. И обычно это очень плохой признак, я не одобряю ситуаций, когда кому-то из студентов приходится уделять столько внимания. У вашего отсутствия на собрании есть серьезные причины?
— Нет, — хмуро сказал Олег. Говорить про то, что он проспал, было слишком по-детски, к тому же он догадывался, что для директрисы это не выглядит серьезной причиной.
— С тебя снято пять баллов за нарушение дисциплины в тот момент, когда от тебя ожидали особенно взвешенного и ответственного поведения. На завтрашнем совете мы рассмотрим возможность твоего дальнейшего пребывания в академии. Вопросы?
Олег перекинул трость из руки в руку:
— Нет, все понятно.
— Свободен. — Наталья Михайловна, так и не взглянувшая на посетителя ни разу за все время этой короткой аудиенции, сделала рукой царственный жест, обозначающий «выметайся».
Волков вышел из кабинета и аккуратно прикрыл за собой дверь. Если забрать документы сегодня, можно еще хотя бы формально сохранить лицо, притвориться, что его не выгнали, он сам ушел, решив, что ему не по пути с инициатами. Конечно, это являлось бы ложью, зато хоть немного помогло бы истекающему кровью самолюбию.
— Олег Волков? Не уделите ли мне немного времени? — послышался неподалеку хорошо поставленный мужской голос.
Преподаватель теории знаний Вадим Петрович Мельников поманил Олега к оконной нише. Благодаря широкому подоконнику и бархатным занавескам приятного зеленого цвета здесь образовалось удобное приватное место, используемое студентами и даже преподавательским составом для бесед, не требующих свидетелей.
Не ожидая ничего хорошего, Олег последовал за Вадимом Петровичем.
— Садитесь. — Профессор кивнул на подоконник и сел сам.
Сейчас, когда ему не было нужды разыгрывать бедных первокурсников, на Мельникове был безупречный костюм того благородного стального оттенка, который никак нельзя отнести к скучному серому, черная шелковая рубашка без галстука и явно очень мягкие, удобные ботинки. А вот лицо преподавателя выглядело настолько обычным, не выдающимся ни единой деталью, что взгляд скользил по нему, лишенный возможности за что-либо зацепиться. Наверное, из Вадима Петровича вышел бы идеальный шпион или актер: так он умел меняться, таким незаметным был, не отыгрывая никакой роли. Вот и сейчас рядом с Олегом сидел скорее прекрасный костюм, чем человек.
— Никогда не пренебрегайте возможностью чему-либо научиться, — сказал Вадим Петрович, рассеянно глядя на ониксовую запонку на своем рукаве. — Вот, например, вы преподали нам всем отличный урок: никогда не полагайся на первые впечатления. Поначалу вы показались мне самым трезвомыслящим и перспективным человеком на курсе. Казалось бы, даже ваша специализация подтверждает наличие математического ума и способность к логическим построениям. Но увы, теперь все мы видим, что это не так.
Олег чувствовал себя слишком плохо, чтобы выслушивать отповедь.