Ромео во тьме
Шрифт:
Однако Бог хоть и внимал решению Совета, но как-то рассеянно. Он думал о чем-то другом. Словно бы?…Да, ему в голову пришла иная мысль.
Он жестом попросил тишины, затем наклонился к Душе и тихо сказал:
– У меня есть другое наказание для тебя.
Душа с надеждой посмотрела на Отца.
«Боюсь, оно будет хуже, чем просто Забвение. Боюсь, что вместо величайшего триумфа, который ты сама себе замыслила, это станет самым суровым испытанием, которое когда-либо выносила человеческая душа. Я решил дать тебе то, что ты хочешь».
При этих словах все замерли. В Чертогах вдруг стало очень холодно.
– Да, я дам тебе достойное тело. У него будут таланты, и способности, и красота – все то, что ты хочешь…
– О, Боже!!! Спасение! Спасибо! Спасибо!– Душа обезумела от счастья, метнулась навстречу Богу, чтобы прильнуть своей тенью к нему. Отец величественным жестом остановил ее порыв. Дьявол с интересом ждал, что же будет дальше. Неожиданное решение брата моментально породило тысячи авантюрных мыслей и надежд в изощреннейшем уме Дьявола. Жизнь глупой души в обличье гения – что может быть слаще для Сатаны?
«Лакомства изысканней не сыщешь!» – Мурлыкнул он себе под нос.
– У него будут невероятные способности, которые ты так хочешь. – продолжал Отец. – Но он будет несовершенен, как и все люди. Он будет способен на все! Но при этом ты будешь маяться в его великом теле до самой его смерти, если, конечно, не сделаешь его истинно великим. Вопреки моей воле. И без помощи моего брата.
Душа не совсем поняла, что Господь имел в виду, но отчетливо осознала, что, должно быть, это и есть конец. Бог не сказал ей, чего будет лишен ее человек. И тот момент, когда она поймет, чего же именно ему не хватает, скорее всего, и станет последним.
Больше ни одной мысли у нее не было. Только страх.
– Теперь я должен спросить моего брата и Совет. Вы, вынесшие приговор забвения, согласны ли поменять его на наказание, избранное мной?
– Да, да, согласны! Это будет не только наказание, но и испытание! Да будет так! Так! – Послышалось отовсюду. Сатана с улыбкой поднял правую руку, сжал кулак и вытянул вверх большой палец.
Бог кивнул и коротко приказал:
«На Землю. Немедленно. Тем временем мы с Братом обсудим кое-какие условия пребывания души 6871 на Земле».
Тут же в Чертог стремительно влетели два Херувима Провожатых, подхватили Душу и потащили прочь.
Знакомый Ангел тут же поднялся со своего места и улетел в свою обитель, не в силах справиться со своей печалью.
ГЛАВА 2
1.
«Посмотри, какой прелестный!»
«Боже, посмотри на его глаза! Это же ангел, чистый ангел!» Медсестры передавали младенца друг другу, и каждая, очень бережно принимая в руки крошечный сверток, вздыхала от изумления и умиления. Этот младенец, и правда, был похож на ангела. Огромные глаза цвета зимнего неба, такие же глубокие и ясные. Окаймленные пушистыми ресницами, они с удивлением взирали на женщин в белых колпачках, склонявшихся над его лицом. На круглом, уже упрямом подбородке угадывалась благородная ямочка. Из-под чепчика колечками выбивались темные прядки волос, еще мягких словно пух. Лицо ребенка как будто имело печать небесных сил, до того оно было прекрасно.
«Наверное, все ангелы поцеловали его перед тем как прислать на Землю!»
«Он, наверняка, счастливчик! Такой красавец! Я бы так его и назвала: Счастливчик!»
Его назвали Ромео.
Все, что отпечаталось в его сознании из раннего детства, были суетящиеся люди в черном, рыдающая мать, распластанная на полу в спальне, горы цветов и красивая черная машина, в которой ему не разрешили покататься. Тогда он узнал, что папа умер.
Сейчас он, конечно, понимал, что в семье тогда произошла трагедия. Но он не помнил отца, поэтому не тосковал по нему.
Слишком красивым он не вырос. Так ему, по крайней мере, казалось. Он был невысокого роста, чем пошел в миниатюрную мать, и свой незначительный рост он считал самым досадным недостатком. Его лицо казалось ему каким-то детским. В его двадцать два года никто бы не дал ему больше семнадцати. Но, по большому счету, его недостатки были надуманы им самим. Мать обожала его, маленькие школьницы, юные сверстницы, молодые соседки и зрелые дамы в супермаркетах замирали от восторга, когда встречались взглядом с его глазами, цветом и глубиной похожими на зимнее небо, сиявшими из-под темных шелковистых волос.
Недостатки были ему нужны: они дарили независимость. С малых лет у него все получалось слишком легко и слишком успешно, и тогда мама говорила, что так происходит только благодаря тому, что она рядом, поддерживает его. Мама всегда решала, когда и чем ему следовало заниматься. И выходило, что все, за что бы он ни брался с ее подачи, сразу же получалось так ладно, словно бы он учился этому всю жизнь. В школе, а потом университете он был круглым отличником, причем заучкой не слыл, так как никогда не засиживался за уроками. Он также был капитаном школьной команды по бейсболу, несмотря на небольшой рост, а еще – победителем городских соревнований по шахматам, имел высокий разряд по плаванию, талантливо играл на гитаре, быстро учил языки, играл в университетском театре. Он имел довольно высокий нежный голос, которым чарующе пел романтические баллады, и прекрасную память, что позволяла ему за час выучивать с десяток сонетов Шекспира наизусть.
И все это только лишь потому, что все эти занятия предлагала ему мама?
Если бы его спросили, то он сразу ответил бы, что так оно и есть.
И он ненавидел себя за это! Он был маменькиным сынком, и это устраивало и убивало его одновременно. Он хотел бунтовать! Но бунт свершался только внутри, только в душе и никогда не вырывался на поверхность. У него еще ни разу не хватило смелости ослушаться мать или сделать ей что-нибудь поперек.
Ему необходимо было как-то доказывать самому себе, что он способен хоть на что-нибудь без участия матери. Что вообще в мире может что-то происходить без ее участия: иногда ему казалось, что даже солнце всходит благодаря ей, и звезды зажигаются исключительно потому, что ей нравится смотреть на их призрачный голубоватый свет.
Он холил и лелеял каждый прыщик, что вскакивал на его лице, потому что это происходило вопреки тщательному уходу за кожей, к которому мама жестко приучила его, чуть ли не с пеленок. Впрочем, именно поэтому прыщи случались весьма редко.
Тогда он придумывал себе тайные недостатки, о которых мама якобы не знала, и постоянно надеялся, что вот сейчас что-то не получится, в конце концов! Вопреки ее желаниям. Вопреки ее участию. Но все получалось. И он все крепче убеждался, что она права, и только рядом с ней он способен не только на впечатляющие достижения, но и просто на разумные поступки. Возможно, он бы потерпел позорное фиаско в высшей математике или ядерной физике, но эти обласпти, как раз, интересовали его меньше всего. И он никогда не пробовал.