Ромео
Шрифт:
— Кто-то действительно подбросил мне записку. Но это мог сделать кто угодно…
— Что было написано в вашей?
Сара была в смятении. Почему Эмма так упорно приписывает Ромео авторство, когда говорит об этих посланиях?
— Это было несколько необычное выражение соболезнований. И еще что-то насчет… родства душ. Я порвала ее. Выбросила. — Она поколебалась. — А сегодня утром я нашла у себя в машине дешевенький медальон в форме сердца. Машина была не заперта. Возле моего дома сейчас слоняется всякий сброд — фанаты, как их называет Аллегро. Господи, они даже
— Вы, конечно, заявили об этом в полицию, — сказала Эмма. — Показали им медальон.
— Нет. Что из мухи слона раздувать? У полиции своих проблем хватает. Мелани ведь ни разу не получала записок от Ромео, верно? И те, другие… женщины тоже?
— Вы кого пытаетесь убедить — меня или себя? — мягко произнесла Эмма.
Сара уже с трудом выдерживала все нарастающую головную боль.
— Почему вы так уверены, что писал именно Ромео? — спросила она. — Вы ведь не знаете. Ваша записка даже не была подписана. По-моему, вы преувеличиваете значение этих невинных шалостей. Если Ромео так стремится напомнить о себе, почему же не дал понять, что именно ему принадлежат и записка, и медальон? Неужели ему не хотелось лишний раз появиться на газетных полосах? Что-то не верится.
— О’кей, успокойтесь.
Сара вскочила с кресла и заметалась по комнате.
— Успокоиться? Сейчас вы мне напомнили моего приятеля Берни. Так вот: я не могу оставаться спокойной. Я готова рвать и метать. Во мне все пылает. Я вне себя от бешенства… — Она вдруг резко остановилась. На нее словно снизошло озарение. Сара поняла, что ей нужно делать. И это было единственное, что она действительно могла сделать. Если хотела спасти свой разум.
— Эмма, я выступлю в вашей программе.
— Что? Зачем?
— Зачем? Чтобы высказать этому негодяю, который убил мою сестру, все, что я о нем думаю. Я хочу сказать ему, что он подлый, мерзкий, отвратительный извращенец. Боже, как бы мне хотелось вырвать у него из груди его поганое сердце… — Крик сорвался с ее губ.
Эмма протянула к ней руку, чтобы попытаться утешить, но Сара резко отмахнулась.
— Когда? Когда я смогу выступить? — Ей нужно было торопиться. Пока она не сорвалась.
Эмма колебалась.
— Завтрашний вечер мы отвели под футбольный матч. Вторник тоже забит.
Сара поняла, что журналистка намеренно тянет время, пытаясь охладить ее пыл.
— О’кей, среда, — настаивала Сара. — Во сколько?
— Мы… начинаем запись в два.
— Передача выйдет в эфир в среду вечером?
— Да, в десять.
— Вы будете анонсировать ее заранее?
Эмма слабо улыбнулась.
— Можете не сомневаться. Мои продюсеры будут в восторге от идеи вашего участия. Но я со своей стороны все-таки прошу вас, Сара, еще раз все хорошенько обдумать. Вы должны быть уверены в том, что хотите этого.
— Я хочу лишь одного: покончить с этим кошмаром. К сожалению, это не в моих силах. — Сара направилась к двери. На полпути она остановилась и, обернувшись, спросила: — Почему на кладбище вы утешали Роберта Перри? Какое он имеет к вам отношение? — В ее тоне явственно угадывались
Эмма пожала плечами.
— Утешать — это, вообще-то, не мое призвание. Но этот Перри мне показался таким несчастным. Я… пожалела его. Он так убивался…
— Вы знали, что он был пациентом Мелани? Что именно он обнаружил ее труп? Перри утверждает, будто… — Сара осеклась. Что она делает? Ведь это будет преступлением перед памятью сестры, если она позволит Эмме вещать с телеэкрана о том, что доктор Мелани Розен имела интимные отношения со своими пациентами!
Эмма собиралась что-то сказать, когда в дверь постучали. Не успели они с Сарой и рта раскрыть, как дверь распахнулась. В библиотеку вошел Билл Деннисон.
— А, вот ты где, Сара, — с теплотой в голосе произнес он, мельком взглянув на Эмму. Та метнула в него колючий взгляд.
Но Деннисона это ничуть не смутило.
— Сара, Стэнли сказал мне, что ты здесь. Я так рад. Признаться, я боялся, что ты запрешься в своей квартире и будешь скрываться ото всех. А тебе сейчас как никому требуется дружеское участие. — Деннисон тут же и продемонстрировал его, подойдя к Саре и слегка обняв ее.
От его прикосновения у Сары защемило сердце. Ожившие воспоминания… вина, страх, стыд, сбившись в тугой комок, подкатывают к горлу… душат, давят. Она с трудом проглотила ком, но во рту остался горький привкус.
— Я должна идти. — Она высвободилась из объятий Деннисона и выбежала из комнаты. Бросилась прочь из этого дома.
— Сара, подожди, — окликнул Деннисон. Он догнал ее уже на улице.
— Сара, пожалуйста. — Лицо его выдавало сильное душевное волнение, когда он, поравнявшись с ней, крепко схватил ее за руку. — Не отвергай меня. Позволь тебе помочь.
Хлоп, хлоп, хлоп, хлоп. Как ритмичная барабанная дробь.
— Остановись, Билл. Пожалуйста… — Голос маленькой девочки. Мольба ребенка.
— Не стоит так расстраиваться, Сара. Я пытаюсь тебе помочь. Я же не сделал тебе больно. Мы ведь просто играем.
Просто играем. Играем. Играем.
— Остановись. Пожалуйста… — Опять в сознании прорезывается голос маленькой девочки. А в нем — паника, ужас.
Деннисон всем своим видом выражает участие.
— Все в порядке, Сара, — утешает он ее. — У тебя типичная реакция на стресс. Посттравматический синдром. В сложившейся ситуации это вполне объяснимо…
Она резко высвободила руку.
— Что можно объяснить, если все бессмысленно? — крикнула она, задыхаясь от злости и собственного бессилия.
Она крепко зажмурилась. Не видеть его. Прогнать печаль и страх. Задавить кошмар, который, словно вирус, начинал подтачивать ее силы.
Чернота. И в ней — одинокий мерцающий предмет, парящий над бездной.