Ромео

Тайтл Элис

Вагнер скомкал бумажную салфетку, лежавшую у него на колене, и швырнул ее на стол.

— Теперь уж не узнаем, верно?

Я сгораю от желания. Мне все мало. Не могу остановиться. Мысленно зову тебя, даже когда бываю с другими. И гоню их прочь, едва успев соблазнить.

Из дневника М.Р.

8

После похорон Фельдман устроил поминальный ужин в своем доме на Ноб-хилл — в основном,

для коллег Мелани. Все они были потрясены ее смертью. Фельдман пытался уговорить Сару прийти на ужин, хотя бы заглянуть на несколько минут, но она категорически отвергла его предложение. Ее агрессивность была своего рода защитной реакцией и помогала ей выстоять в сложившейся ситуации. Теперь, когда все связанное с похоронами было позади, она мечтала лишь о том, чтобы вернуться домой, принять горячую ванну, забраться в постель и не вылезать оттуда по меньшей мере пару дней. Отгородиться от внешнего мира. Пока не придет в себя. Ха!

И только когда Берни уже свернул на ее улицу, Сара вдруг передумала и попросила отвезти ее к дому Фельдмана. Берни был, мягко говоря, удивлен.

— Ты уверена в своем желании, Сара?

— Я ни в чем не уверена, Берни.

Он остановил машину у обочины и обернулся к Саре.

— Я знаю, Сара, что вы с сестрой не были очень уж близки. И, возможно, тебя гложет чувство вины. Ты думаешь, что должна была вести себя по-другому. Это вполне естественно. Только прошу тебя об одном: не зацикливайся на этом, дорогая, не терзай себя. Ты по-своему любила сестру. И я знаю, что ее смерть явилась для тебя тяжелым ударом.

Сара страдальчески посмотрела на него.

— Ты меня доведешь до слез, Берни Гроссман.

— А почему бы тебе не поплакать? — вкрадчиво произнес он.

— Потому что это не поможет. Я должна быть на взводе, оставаться агрессивной. Только так я смогу защитить себя.

— Защитить от чего?

Она вспомнила то письмо. И медальон. И реплику тележурналистки на кладбище. «Он ведь уже дал о себе знать?» Откуда ей это известно? Почему Эмма Марголис так уверена в том, что именно Ромео, а не какой-нибудь злостный шутник, напомнил о себе?

— Я в смятении, Берни. Я в бешенстве. Я чертовски озлоблена. Мелани столько сил положила на то, чтобы превратить этих ублюдков в полноценных людей. И вот один из них отплатил ей… — Она стиснула зубы. — Мелани мертва, а это чудовище живет, да еще злорадствует.

— Полицейские поймают его, Сара. Все перевернут вверх дном и не успокоятся, пока не арестуют убийцу. Для тебя же лучший выход — попытаться абстрагироваться от случившегося.

— Это значит — делать вид, что ничего не произошло. Вычеркнуть все из памяти. Я не могу пойти на это, Берни. На этот раз мне не убежать от реальности. Если я это сделаю, мне конец.

— Конец? Сара, я начинаю за тебя бояться. Что ты имеешь в виду, говоря, что тебе конец?

Лицо ее приняло безучастное выражение.

— Ничего. Я выдохлась. Отвези меня к Фельдману, Берни.

Он театрально вздохнул.

— Как скажешь, крошка. Я в твоем распоряжении. Никогда не забывай об этом.

Обещаешь?

— Обещаю.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой? Там ведь будут одни психиатры. Не знаю, Сара. Наверное, в такой компании недолго и самому свихнуться, — пошутил он и, включив зажигание, развернулся, чтобы ехать в обратную сторону.

Сара слабо улыбнулась и покачала головой.

— Нет, я в порядке. — Увидев сомнение на его лице, она добавила: — Правда, — но, скорее, уверяла в этом себя, а не его.

Он повернулся и крепко сжал ее руку.

— Хитреца не перехитришь, малышка. Нужно, чтобы прошло время. Мы оба это знаем. Рим не сразу строился.

— Верно, — сказала Сара, думая совсем о другом. Как скоро можно все разрушить? Один короткий взрыв. Она словно чувствовала, как тикает заложенная в ней мина. Готовая взорваться в любой момент. И накрыть смертоносной волной всех, кто рядом. Тех немногих близких ей людей, кто еще остался на этом свете.

Через пятнадцать минут Берни доставил Сару к шикарному особняку доктора Стэнли Фельдмана, который находился совсем рядом с Собором Грейс. Он проследил, как она осторожно, словно боясь оступиться, поднялась по лестнице к парадному входу. Однако, позвонив в дверь, она обернулась и помахала ему, как будто давая понять, что полностью владеет собой.

Берни коротко посигналил ей клаксоном и уехал.

Психиатр был немало удивлен, когда, открыв дверь, увидел ее на пороге.

— Ты словно аршин проглотил, Фельдман. — Сара не могла отказать себе в удовольствии съязвить. В эти дни ей редко выпадала такая возможность.

Фельдман отступил на шаг, пропуская ее вперед. Стены двухэтажного вестибюля были оклеены полосатыми кремово-бронзовыми обоями, пол выложен черными мраморными плитами с золотыми прожилками. Обстановка была элегантной и величественно-строгой одновременно. Впрочем, как и хозяин дома.

— Я рад, что ты пришла. — Теперь уже взгляд его был профессионально-оценивающим, однако сегодня в нем сквозила легкая грусть.

— Что, признак здоровой психики?

Его полные губы еле заметно дрогнули.

— Если скажу «да», тебя это может до смерти напугать.

Его почти игривый ответ еще больше взбесил ее. Он что, пытался ее развеселить? Или это новая тактика? Зная Фельдмана, можно было смело сказать, что не в его правилах признавать себя побежденным. А, впрочем, что она знала про Фельдмана? Будучи ее психотерапевтом, он всегда держал при себе и свои чувства, и стратегию лечения.

Она покосилась на дверь, ведущую в гостиную.

— Их там много?

— Нет, — сказал Фельдман. — Человек двадцать-двадцать пять. Они пришли, чтобы добрым словом помянуть твою сестру.

Добрым словом. Сара нахмурилась. Какую глупость она совершила, притащившись сюда. Что она себе вообразила?

И в этот момент она увидела женщину, вышедшую в холл из гостиной. Это была Эмма Марголис. Вот оно, вдруг поняла Сара. Вот что так влекло ее в этот дом. На некоем подсознательном уровне зрела в ней уверенность в том, что ведущая «Опасной грани» окажется в числе гостей. И что эта женщина будет ждать ее появления.