Роскошная хищница, или Сожженные мосты
Шрифт:
Едва только Женька сел на водительское место, как на поясе его джинсов заверещал мобильник.
– Да! Что?! Отлично, Даня! В «Рощу», я буду через пару часов. Марину в плечо зацепило, мы целы, а Юрец наглухо... Все, давай. Я их домой увезу, и к вам!
– Что? – Марина открыла глаза и уставилась в зеркало заднего вида. – Кто звонил?
– Данька. Они прихватили один мотоцикл. Водила насмерть разбился, а стрелок жив, только весь поломанный. Щас доломаем. – Лицо Хохла стало совершенно звериным, он снова взялся за телефон, одной рукой продолжая вести машину, а другой набрал номер. – Вилли? Здорово, некрофил! Работенка есть, не интересуешься? Молодец! Тогда в «Рощу» подгребай, я скоро буду. Машину прислать? Сам? Ну
– Ты что задумал? – недовольно спросила Коваль, стараясь не шевелиться, чтобы не тревожить и без того ноющее плечо.
– Ты не разговаривай, котенок, – совершенно другим тоном попросил он, игнорируя вопрос. – Сейчас домой доедем, ляжешь, Валерка приедет, сделает все...
– Гена, Егора от окна убери... – У Марины заплетался язык и перед глазами мелькали круги, сознание начало уплывать.
Она не поняла даже, как доехали до дома, как Хохол на руках внес ее в спальню, как вокруг захлопотала, охая, Даша... В затухающем понемногу сознании зацепилась мысль о том, что Хохла нужно удержать дома любой ценой, но и она пропала.
Хохол метался по спальне, проклиная день и час, когда согласился поехать на кладбище, хотя и понимал, что если должно было что– то произойти, то оно и произошло бы непременно, и неважно – по дороге на кладбище, на самом ли кладбище или где-то еще. Но тот факт, что они, здоровые мужики, целы и невредимы, а женщина лежит теперь с пулей в плече, выводил его из себя сильнее всего. Хохол не мог себе простить того, что не оказался на сиденье рядом с Мариной, не закрыл ее собой, не получил пулю, предназначенную ей.
Приехавший через какое-то время Валерка был встречен нецензурной бранью прямо с порога:
– Ты, мать твою, козел белохалатный!!! Пешком шел, что ли?!
– Не ори, Жека, у меня ж не вертолет! – оправдывался хирург, моя руки. – Что опять стряслось?
– Обстреляли нас перед кладбищем, в плечо ее... крови до хрена потеряла, видно, сосуд где-то перебит...
– Так, ну, диагноз я и сам как-нибудь, – пресек Валерка, направляясь в спальню, где на кровати лежала Марина. – У-у, мать, да ты на карнавал собралась, что ли? Ишь, лицо-то белое какое! – Он сел рядом, взял Коваль за руку, считая пульс. – Да-с, понятненько... Так, а на плече что у нас такое? – сняв повязку, Валерка покачал головой. – Пулька, ясен пень... ну, будем ковырять. Хохол, за дверь!
Женька повиновался, оставив Валерку наедине с Мариной. Хирург возился около получаса, Хохол весь извелся, мотаясь туда-сюда по гостиной.
– Женя, успокойся, – просила Даша, крепко прижимавшая к себе уснувшего после перенесенных ужасов Егорку. – Он же доктор, все сделает правильно. Хочешь, я тебе чайку заварю?
– Не хочу, Дашка, спасибо. Ехать мне надо, пацаны ждут в «Роще».
– Так езжай.
– Не могу, пока не узнаю, что с Мариной.
Сидевший тут же Гена пожал плечами:
– Жека, да там ничего страшного, кость цела, это главное. Как она успела голову убрать, просто не понимаю! Там же не разобрать было, откуда лупят!
– Бывает у нее такое, чувствует, когда что-то может произойти, – буркнул Хохол, останавливаясь у окна. – Что он там так долго возится?
Но тут на пороге гостиной появился Валера, уже без халата. Все трое мгновенно повернулись к нему, на лицах застыло напряженное ожидание.
– Ну? – подстегнул Хохол.
– Не запряг, – отпарировал врач. – Чего – «ну»? Нормально все, пулю вынул. На тумбочке валяется, можешь подвеску ей на память сделать. Капельницу поставил, там растворы рядом стоят, у вас телохранитель, я знаю, спец, сам поменяет.
– Сделаю, – кивнул Гена.
– Ну и все. Моя миссия закончена.
– Сколько? – буркнул Хохол и полез в карман.
– Как всегда. И, Жека, не теребите ее пока, пусть отлежится. Пару дней слабость будет, да и есть не захочет. Пусть не ест, только пить побольше.
–
– Иди в детскую! – велел Хохол. – Чего тут с нами! – И, когда Даша с ребенком ушла, снова повернулся к сидящему в кресле врачу: – Валерка, честно скажи: как там?
– Да что ты кудахчешь? Нормально все, спит она сейчас, наркоз ведь, хоть и местный. Поспит, отдохнет – и порядок.
– Ладно. Гена, я поехал, ты тут пригляди, хорошо? Парней на воротах я предупрежу, чтоб никого не впускали.
Хохол стремительно вышел из комнаты, поднялся по лестнице на второй этаж, осторожно заглянул в спальню. Марина спала, черные волосы, выбившиеся из пучка, обрамляли лицо, еще сильнее подчеркивая бледность.
Женька сел на пол возле кровати, осторожно взял Коваль за здоровую руку, закрыл глаза и вдруг почему-то отчетливо увидел один из эпизодов своей тюремной жизни.
Страшный и беспощадный бунт в колонии, где он отбывал свой второй срок, будучи уже довольно известным в криминальных кругах человеком... Начался беспредел по пустяковому поводу. Новый «кум» решил навести порядок в лагере и прекратить негласное правление «воров». Разумеется, у тех было другое мнение на этот счет. В ход пошли все подручные средства и способы, вплоть до захвата заложников – двух медичек и контролера. Их держали в одной из «хат», оттуда же диктовали условия начальству колонии. «Кум» на сделку не пошел, и тогда молодую медсестру, не задумываясь, один из приближенных «смотрящего» чиркнул по горлу заточенной ложкой. После этого пути назад уже не было, нужно было стоять насмерть. После двухдневного противостояния в лагерь вошел отряд ОМОНа. То, что творилось потом, напоминало голливудский фильм ужасов, коих Хохол немало успел посмотреть в видеосалонах, освободившись в первый раз. Бойцы не разбирались, кто прав, кто виноват, забросали дымовыми шашками «хаты» и, ворвавшись, молотили дубинками и берцами всех, попадавшихся на пути. Физически сильный и здоровый Хохол еще ухитрился оказать сопротивление, врезав кулачищем под ложечку подскочившему к нему омоновцу, однако тут же получил разряд электрошокера в шею и упал, задергавшись, на пол. Его выходка обозлила громивших «хату» бойцов настолько, что, если бы не вмешался кто– то из старших по званию, Женьке ни за что не выжить бы после побоев. Его отволокли в медчасть, причем отволокли в буквальном смысле – за ноги, как мешок картошки, бросили там на койку, не забыв приковать за обе руки к спинке. В такой неудобной позе он и провел всю ночь, пока ОМОН заканчивал «зачищать» зону. К утру все было кончено: пятеро заключенных погибли, несколько десятков получили разной степени травмы, а «смотрящего» под усиленным конвоем этапировали в областной центр, в городскую тюрьму. У Хохла оказались сломаны восемь ребер, правая скула, выбиты три зуба и рассечена бровь. Новый врач, пожилой толстый мужичок, зашивал ее по живому, не обращая внимания на рев, рвущийся из-за сжатых губ пациента.
– Что, не нравится? А девчонку заточкой по горлу – нравилось? Суки, прости, господи, – бормотал врач, ловко орудуя иглой и ватным тампоном. – Будь моя воля – не лечил бы я вас, уродов...
Это был последний раз, когда кто-то услышал от Жеки Хохла стон боли. С того самого дня он научился терпеть, как бы тяжело ни приходилось. И вот теперь, глянув на лежащую с закрытыми глазами Марину, он испытал почему-то почти физическую боль, разрывающую все внутри, боль, от которой хотелось орать во всю глотку. Молодая, красивая женщина, мать маленького ребенка, стояла одной ногой на той черте, за которой уже никогда ничего не будет... И не просто стояла – балансировала на цыпочках, то поднимаясь высоко на полупальцы, то вставая на всю ступню, и любое неосторожное слово или движение, просто колебание воздуха могло столкнуть ее ТУДА.