Росомаха
Шрифт:
Более странным, необъяснимым и пугающим для крыс к этому моменту стало лишь поведение той сущности, которую они сначала приняли за обычного человека — старуху в плаще.
Старуха принесла крыс в мешке из прежних мест обитания. Принесла усыпленными и выпустила в клетку через маленький люк в крыше. Все четыре особи грузно упали на землю, устланную хвоей, и обнаружили, что они — ни единственные узники этой непонятной темницы.
И еще оказалось, что из клетки не так уж сложно удрать — прутья стояли не слишком часто, и, немного
Крысы не воспользовались этим немедленно только потому, что в теле оставалась заторможенность. И… потому, что сама Старуха, посмотрев на них, развернулась и отошла. Она не пыталась их убить, не пыталась спустить на них росомаху, затаившуюся в другой половине клетки. Более того, от Старухи не исходила угроза смерти, что крысы чувствовали безошибочно.
И, когда Старуха принесла и бросила через люк в клетку живую беременную белку, стало ясно — сущность, которую они приняли за человека, не причинит им вреда. Наоборот эта сущность в них нуждается.
В первые дни после того, как они получили бельчатину, крысы предполагали, что в дальнейшем их пищей должна стать росомаха. Да, они испытывали страх перед ней и, хотя могли пролезть на ее половину, никто на это, конечно, не решился. Однако росомаха пищу от Старухи не получала, и было ясно, что со временем она ослабнет настолько, что крысы смогут напасть на нее безбоязненно и прикончить.
Но время шло, сами крысы начали голодать и подумывали, не покинуть ли клетку, пока не поздно, а росомаха, казалось, была полна прежней силой.
Иногда она прижималась мордочкой к прутьям и следила за Старухой, стоявшей неподвижно часами.
Потом Старуха куда-то исчезла, и крысы уже решили, что больше дармового корма им не получить. На всякий случай они в очередной раз подразнили росомаху, свернувшуюся калачиком в дальнем конце клетки, чтобы убедиться: та по-прежнему им не по зубам.
Одна из самок уже приноравливалась к тому, чтобы протиснуться между прутьев, оказавшись за пределами клетки, а две другие следили за ней, когда Старуха вернулась.
В руках она держала мешок, в котором оказался… человеческий детеныш. Лакомство для крыс в прежней жизни недоступное. Они замерли, неверяще выглядывая из клетки. Росомаха наоборот заметалась, кружа по клетке, пытаясь разгрызть прутья, протиснуться сквозь них, разрыть землю, но тщетно — прутья не пропускали ее тело и не давались ее зубам, внизу же был сплошной настил — врытый в землю пол клетки. Она скулила, как собачонка, у которой забрали щенков. Жалкий пронзительный звук был едва ли не единственным на поляне.
Ребенок казался без сознания, но живым. Старуха держала его за ворот курточки, как щенка за шкирку. Держала на вытянутой руке. И медленно приближалась к клетке.
Запах человечины наполнил внутренности крыс сладкой, почти болезненной истомой. Росомаха заметалась еще неистовей, и на миг могло
От росомахи исходило какое-то свечение. Свечение чем-то напоминало прозрачный красноватый дым. Это дым поднимался вверх, проходя сквозь крышу клетки, и Старуха, державшая ребенка, втягивала этот дым ноздрями.
Потом и самец перестал видеть это — Старуха нагнулась, чтобы открыть люк.
КЕХА вошла в ельник и заметила очертания клетки.
Она не видела деталей сквозь прутья, но слух у нее был достаточно острым, чтобы определить, что там происходит.
Как обычно крысы, изголодавшись, проявляли повышенный интерес к животному в другой половине клетки. Глупые твари! Они хоть и обладали очень высоким интеллектом, близким к человеческому, по-прежнему не могли понять, что видят не просто росомаху. Что эта особь — Особенное Животное. И похожую они никогда больше не увидят в своей никчемной жизни. Другую такую смогут увидеть лишь их далекие потомки, если только род не прервется.
Как обычно первым приближение КЕХА обнаружил самец — самый трусливый и осторожный из четверки. КЕХА слышала, как он приник к прутьям, втягивая воздух.
Через пару шагов КЕХА услышала, как зашевелились самки — три крысы тоже подались к той стороне клетки, к которой она приближалась. Наверняка они пытаются унюхать, несет ли, кроме запаха самой КЕХА, человечиной.
И наверняка КЕХА углядит в их маслянистых глазках разочарование, когда окажется, что руки ее пусты.
Зато Росомаха, неуловимо шевельнувшаяся лишь сейчас, чуть расслабится, убедившись, что время очередной человеческой жертвы еще не пришло.
КЕХА остановилась неподалеку от клетки и вслушалась в лес.
Где-то, между этой поляной и окраиной поселка, послышался сухой щелчок — человек, идущий в этом направлении, наступил на ветку. Дальнейшие его шаги теперь едва угадывались. Но очень скоро КЕХА будет слышать его, не напрягаясь — медленно, но неумолимо человек сокращал расстояние.
Следующие полчаса КЕХА не шевелилась, застыв с закрытыми глазами. Звук шагов человека, медленно, с остановками приближавшегося к поляне, становился все явственней.
Крысы тоже замерли, недоверчиво и боязливо глядя на странную человекоподобную сущность, которая принесла их сюда, в клетку, откуда при желании можно сбежать, и почему-то их кормила. Они по-прежнему больше всего опасались КЕХА, когда та находилась в таком состоянии — превращалась в изваяние. Для них это было необъяснимым, а для живых существ необъяснимое всегда вызывает страх. На всякий случай крысы не двигались, справедливо полагая, что их неправильное поведение вызовет гнев КЕХА.
Замерла и Росомаха, поглядывая на КЕХА из своей половины.