Россия и Германия: вместе или порознь?

Кремлев Сергей

На что «мальчик без штанов» ответствовавал:

— Л надоели вы нам, немцы, — вот что! Взяли в полон, да и держите! Правду ты сказал: есть у вас и культура, и наука, и искусство, и свободные учреждения ...Да вот что худо: кто самый бессердечный притеснитель русского рабочего человека?— немец! кто самый безжалостный педагог? — немец! кто самый тупой администратор ? — немец!...

Правда была и за тем, и за тем... Мы, русские, прошли до Амура и мыса Дежнева без немцев. И немцы смотрели на русских — не на своих партнеров, а на русскую массу — свысока.

Однако ведь и было у нас так много расхлябанности, что немецкая собранность часто воспринималась

нами с протестом не по причине немецкого высокомерия, а по причине нашего разгильдяйства, укорачивать которое не желали ни мальчики, ни дяди без штанов.

Мы слишком уж часто надеялись на русское «авось». А вот немцы веками вырабатывали в себе ежедневную основательность.

Увы, мальчики так друг друга и не поняли, так ни на чем и не сошлись и закончили так.

— Только жадность у вас (у немцев. — С. К.) первого сорта, и так как вы эту жадность произвольно смешали с правом, то и думаете, что вам предстоит слопать мир... Все вас боятся, никто от вас ничего не ждет, кроме подвоха. Есть же какая-нибудь этому причина!

— Разумеется, от необразованности. Необразованный человек — все равно, что низший организм, а чего же ждать от низших организмов!

— Вот видишь, колбаса! тебя еще от земли не видать, а как уж ты поговариваешь!

— «Колбаса»! «выкуси»! — какие несносные выражения! А вы, русские, еще хвалитесь богатством вашего языка!.. Между тем дело совершенно ясное. Вот уже двадцать лет, как вы хвастаетесь, что идете исполинскими шагами вперед, ...и что же оказывается? — что вы беднее, нежели когда-нибудь..., что никто не доверяет вашей солидности, никто не рассчитывает ни на вашу дружбу, ни на вашу неприязнь...

Сколько в этих словах Щедрина, вложенных в уста немецкого «мальчика в штанах» боли и горечи за родной, любимый, но такой удручающе непутевый русский народ, чей изначально активный, деятельный национальный характер был изуродован и изломан веками татарщины, а потом — неумной жадностью русского правящего слоя...

А вот другое, фактически документальное свидетельство такого глубоко русского и глубоко знающего Россию человека как Леонид Павлович Сабанеев.

В конце семидесятых годов XIX века знаменитый охотовед в монографии «Волк» писал: «Крестьяне наши, вследствие недостатка предприимчивости, к тому же лишенные опытных руководителей, почти беззащитны от волков. Кроме того, наши поселяне отличаются еще чрезвычайной беспечностью: целая деревня, например, поручает свое стадо увечному или юродивому пастуху или мальчишке-подпаску, которые, конечно, не могут служить надежной защитой при нападении хищников. Между тем как в Германии при первом известии о появлении хищника все огромные селения поголовно ополчаются и устраивают на него правильную атаку. У нас подобное преследование составляет дружное редкое исключение».

Деталь народного быта... И она же — примета народной судьбы...

Немец Георг Вильгельм Рихман учился в университетах в Галле и Йене, а с двадцати четырех лет жил в Петербурге, был ближайшим сотрудником Ломоносова. В сорок два года, 26 июля 1753-го, при проведении опытов с незаземленной «громовой машиной» он погиб от удара молнии — на русской земле, во имя русской науки.

Много с той поры отгремело громов и над Петербургом, и над Берлином, и над Европой. Отгремела Первая мировая война. В начале двадцатых годов Германия экономически постепенно восстанавливалась, но в политическом отношении оставалась совершенным изгоем.

В схожем положении оказалась и Советская Россия: Гражданская война практически закончилась, последние интервенты — японские — готовились убраться из России и в ноябре 1922 года, наконец, убрались. Но политическая

наша изоляция была фактически полной. Впрочем, оторванным от нормальной, официальной политики оказалось государство как таковое, а политическая активность СССР в рамках работы Коммунистического Интернационала была значительной — особенно в Германии.

В мае 1921 года с канадским паспортом и партийным псевдонимом «Герта» на подпольную работу в Берлин была направлена Елена Стасова — родственница всех известных в русской истории Стасовых и сама тоже знаменитая. Фиктивно выйдя замуж и получив немецкий паспорт на имя Лидии Вильгельм, она провела в Германии пять лет. Компартия Германии так и не стала решающей силой рабочего класса, но определенное влияние у нее было. Немецкие социал-демократы заявляли, что нельзя-де социализировать нищету. Надо, мол, вначале восстановить работающий капитализм, а потом уж думать о социальных сдвигах. А такие воззрения устраивали далеко не всех рабочих, и часть их предпочитала коммунистов. Коминтерн из Москвы работал над германской революцией, особенно же активны были Зиновьев и Троцкий.

Уже в этом обстоятельстве содержалась политика двойного стандарта тогдашнего полутроцкистского СССР по отношению к Германии. С одной стороны, мы там готовили свержение Веймарского режима, а с другой...

Вот что было с другой...

10 апреля 1922 года в Италии, в Генуе, открылась международная экономическая и финансовая конференция.

Генуя — это первая попытка найти общий язык между Западом и РСФСР на наиболее весомой — материальной, экономической основе. Но Запад не захотел честных расчетов, хотя и лукаво предлагал России займы. Как и во времена незабвенного Витте, займы должны были сыграть роль хомута, который надеть легко, а снять трудно.

Англичанин Ллойд Джордж был притворно озабочен будущим России.

Америка, по ироничному замечанию члена нашей делегации Рудзутака, «присутствовала в Генуе как сторожевой пес, следящий за тем, чтобы никто не утащил ту кость, которую грызть он считает своим правом».

Французский военный министр Барту громил Советы с трибуны конференции.

И с нее же на двух языках прозвучала речь советского наркома иностранных дел Георгия Васильевича Чичерина.

Собственно, Чичерин руководствовался инструкциями Ленина, а суть их была такой: «Оставаясь на точке зрения принципов коммунизма, Российская делегация признает, что в нынешнюю историческую эпоху, делающую возможным параллельное существование старого и нарождающегося нового социального строя, экономическое сотрудничество между государствами, представляющими эти две системы собственности, является повелительно необходимым для всеобщего экономического восстановления».

Казалось бы, предложение разумное, но Запад настаивал на уплате царских долгов и компенсаций за экспроприированную собственность. 14 апреля в 10 утра на вилле Альбертис встретились Ллойд Джордж, Барту, итальянский министр иностранных дел Шанцер, бельгиец Жаспар и наши представители — Чичерин, Красин и Литвинов.

— Господа, — сообщил Ллойд Джордж, — мы решили организовать неофициальную встречу, чтобы прийти к какому-то выводу. Что думает господин Чичерин о программе наших экспертов?

— Только то, что она совершенно неприемлема ни политически, ни экономически. Мы должны платить одних процентов полтора миллиарда золотых рублей — это сумма довоенного экспорта России. А ведь у нас, господа, есть и встречные контрпретензии.

Продолжалась беседа в таком вот духе часа полтора. Потом решили сделать перерыв до трех часов, и Ллойд Джордж пригласил всех на завтрак. Но в этот день ему и его коллегам пришлось расстаться с Чичериным несолоно хлебавши: мы объявили, что можем обосновать контрпретензии на 39 миллиардов золотых рублей. Коль так, говорить далее не имело смысла — все претензии Антанты в этом золотом море мгновенно тонули.