Россия и мусульманский мир № 7 / 2017

Коллектив авторов

Но времена Османской империи – ушедшая натура, к тому же «идеи “неоосманизма” воспринимаются в тюркоязычных странах и в… России… отнюдь не однозначно и часто встречают противодействие» [27, с. 69]. Радикальная смена имперской риторики на более «дружественные» формулировки (так, А. Давутоглу, министр иностранных дел Турецкой Республики, заявляет: «У нас есть две категории государства – друзья и потенциальные друзья. Нет третьей категории» [41]) вполне вписывается в формат новой турецкой

политики «мягкой силы».

Согласно Дж. Наю, эффективно пользуясь во внешней политике стратегией «мягкой силы», государства в состоянии привлекать других на свою сторону, добиваясь поддержки собственной повестки дня в международных отношениях путем демонстрации своих культурно-нравственных ценностей, привлекательности политического курса и эффективности политических институтов [40]. А.В. Торкунов указывает, что экспорт образования, продвижение языка и распространение национальных культурных ценностей могут также включаться в данную стратегию [26, с. 85].

Конечно, как всегда, дьявол кроется в деталях, и тест на такой подход, при котором рассеивание знаний и духовных ценностей ислама, диссеминация опыта организации религиозного образования, мультиплицирующая «плоды исламского просвещения» среди других сообществ, продвижение турецкого языка в тюркоязычных странах будет своим рассмотрением конкретной стратегической проблемы, обозначая ее как «завоевание» уже имеющихся и потенциальных друзей.

Согласно исламской традиции, поиск знаний, т.е. образование, рассматривается как одна из важных обязанностей человека, а обладающий знанием наделяется достоинством [30, с. 38]. Вера и знание, в соединении с терпением, многократно умножают способность индивидуума, говоря словами татарского мыслителя Мусы Бигиева 33 , «решить все проблемы и найти выход из любого положения», демонстрировать «лучшие пути для прогрессивного развития», «всегда вести свой народ по прямому пути к счастью», «быть лидером и вождем» [4, с. 48].

33

Бигиев, Муса Джаруллах (1875–1949) – выдающийся российский мусульманский богослов и философ, один из лидеров обновленческого движения в России.

В завершающую декаду XX в., когда ислам активно присутствовал в публичной повестке дня постсоветских республик, идея возрождения исламских ценностей как духовной опоры и основы организации жизни и повседневного быта мусульман, не противоречащих демократическим преобразованиям светского государства, последовательно овладевала умами экспоненциально растущего числа приверженцев ислама. В определенной степени развитию этого дискурса не мог не способствовать и опыт Турции по «соединению ислама с демократией», знакомство с которым для российских, казахских, киргизских и узбекских мусульман оказалось более доступным после открытия внешних границ бывшего СССР.

Серьезное значение имело и крушение системы атеистического воспитания. Российский мусульманский деятель Р. Гайнутдин, руководивший с момента основания в 1994 г. в Москве Духовным управлением мусульман Центрально-Европейского региона России (в 2014 г. переименовано в централизованную религиозную организацию – Духовное управление мусульман Российской Федерации, далее – ДУМ РФ), важным достижением демократических преобразований в стране для мусульман того времени называет наступление духовной свободы: «Мы можем открыто чувствовать, проявлять свою принадлежность к исламу, гордиться принадлежностью к исламу, мусульманской культуре, мусульманскому миру» [7, с. 5].

Одновременно с явным ростом религиозности среди мусульманской части населения постсоветских стран и резким увеличением числа приверженцев исламской культуры, начавших придерживаться норм шариата в своей повседневной жизни, определенные силы попытались реализовать на возникших межэтнических противоречиях внутри мусульманского сообщества собственные сепаратистские проекты. В ряде бывших стран Советского Союза, где наблюдалась тенденция политизации ислама, соединения исламского фактора с политическим радикализмом и национализмом, власти были вынуждены пересмотреть свою политику по отношению к самой молодой мировой религии, к мусульманскому миру в целом. В разряд первостепенных направлений государства вышла также задача «формирования нового соотношения между светскостью и религиозностью» [14, с. 330].

Пришедшие после распада советской идеологической системы и атеистических принципов на территорию суверенных республик Центральной Азии религиозные идеи, которые смогли быстро заполнить возникший нравственный и духовный вакуум, часто оказывались не лишенными деструктивных сентенций. В начале 1990-х годах в борьбу за влияние на верующих Казахстана быстро включились различного рода миссионеры, по сути оказавшиеся эмиссарами экстремистских организаций. Воспользовавшись установленными в 1992 г. дипломатическими отношениями между республикой и рядом мусульманских государств (Пакистан, Ливия, Египет и т.д.), они под прикрытием ложных и псевдоисламских лозунгов смогли выстроить собственную «образовательную» деятельность, используя для этого, в том числе, восстанавливаемые на территории Казахстана мечети и медресе.

Конец ознакомительного фрагмента.