Россия и мусульманский мир № 8 / 2014
Шрифт:
Л. Буева. Об этом, вообще говоря, напоминает книга Теодора Адорно «Жаргон подлинности. О немецкой идеологии», которая недавно вышла на русском языке. Философ напоминает, что идеология, незаметно для общества, формирует особый язык, который не имеет содержания, но создает его иллюзию. Этот жаргон подлинности максимально отвечает целям подчинения власти. Диктат идеологии проникает в образование, становится кодом избранности. Демонстрируя переполняющее его глубокое душевное волнение, этот язык предельно стандартизирован. Сведущему в жаргоне, подчеркивает Адорно, необязательно говорить про то, что он думает. Необязательно даже и думать. Жаргон берет это на себя и обесценивает мысль.
И. Егорова. Поразительная вещь – идеология. Ее восхваляли и проклинали, творили и уничтожали, призывали на помощь и называли пустой забавой. Но она все равно существует – «пресволочнейшая штуковина». В чем же ее притягательность и неотменимость? Идеология связана с антропологической природой
Л. Буева. И все-таки критика идеологии не должна обесценивать тех усилий, которые сегодня направлены на целостность государства, на создание нормального общественного сознания, четкости политического курса. Современный мир гораздо сложнее, чем это было 100 лет. Сегодня политику действительно приходится все чаще соотноситься с политической конъюнктурой, реагировать на массово-психологические процессы. Идеи должны помогать власти, идеологи вооружать ее.
П. Гуревич. В меру наших возможностей мы и стремились к этим целям. Что можно ответить на вопрос, который стал нашей темой? Современный мир уже не ориентируется ни на экспертное знание, ни на философские разработки, ни на расстановку реальных политических сил. Поэтому остановить идеологическое творчество невозможно, и в этом нет необходимости. К сожалению, научное познание лишено аксиологического измерения. Оно раскрывает закономерности, которые управляют природой и социумом. Но наука не отвечает на смысложизненные вопросы: почему так устроен мир, в чем смысл такого мироустроения? Идеология берет на себя такие функции, которые не может выполнить наука. Она создает гомогенную систему одинаковых представлений, ценностей и норм, задавая смысл всему человеческому бытию. Именно идеология обеспечивает некий баланс между реальностью и божественной сферой. Она отвечает извечной потребности человека видеть мир гармоничным, цельным, одухотворенным. Человеку нужна вера во что бы то ни стало, пусть это будет даже пустое следование заповедям, продиктованным откровением, исходящим от сверхчувственного существа. Наука и техника не устраняют идеологии. Наоборот, чем сложнее и многообразнее общественная жизнь, тем настоятельнее становится потребность в некоей силе, которая бы мобилизовала и скоординировала человеческие помыслы, направив их в конкретное русло. Если рассматривать идеологию только как средство познания, то она неизбежно окажется ложным сознанием. Но если рассматривать идеологию как систему управления обществом, то возникает вопрос о ее действенности, о радиусе ее всепроникающей деятельности, о глубине ее влияния на умы людей. Господство идеологии совсем не обязательно должно совпадать с политическим господством. Власть и дух могут вступать в противоречие. Официальная идеология далеко не всегда бывает самой могущественной. В этом проявляются возможности идеологического плюрализма. Всякое стягивание идеологического процесса к одной магистральной линии грозит последствиями. Идеологию невозможно разоблачить и устранить. Вытеснить ее может только другая идеология. Деидеологизация опасна в той же мере, как и реидеологизация. Проблема лишь в том, чтобы понять, действительно ли сегодня нельзя без идеологии.
И все же я отважусь сказать: нам нужны социальные идеи, но не нужна особая, выверенная и одобренная идеология. Идеология невольно упрощает мысли ради их обязательного соседства и стройности. И в этом есть опасность идеологизации. И еще: разве нельзя считать общественным ориентиром возвышение страны за счет ее реального экономического роста, углубляющейся интеллектуализации, создания нормальных условий жизни? Сошлюсь на случайный пример. Солдат шел как-то в увольнительную. Когда проходил мимо речки, услышал крики тонущего мальчика. Не раздумывая, он бросился в воду и вытащил паренька, который уже изрядно нахлебался воды. На другой день, когда солдат уже вернулся в свою часть, он отправился на политбеседу. Старшина спрашивал у солдат, какими качествами должен обладать российский воин, чтобы совершить такой героический поступок: спасти тонущего. Участники политбеседы не молчали. Один говорит: солдат должен стать патриотом. Другой как бы возражает: устав нужно знать хорошо. Третий начинает рассуждать о милосердии. А тот, который все время молчал, вдруг говорит: «Он должен уметь плавать». Не пора ли и нам вместо отвлеченных разговоров о патриотизме, милосердии, жертвенности учиться «плавать»? Не пришло ли время учиться строить заводы, мосты, поднимать село, повышать интеллектуальный уровень страны, развивать науку? Вспомним поучительные строчки С. Маршака:
Лошадь не подкована – командир убит,Дивизия разбита – армия бежит.ВрагКрым для России – первый шаг возвращения в мир
Крым принадлежит России с XVIII в., населен и освоен, преимущественно русскими, и даже этнические украинцы, живущие там, в основном воспринимают себя как людей русской культуры. Его принадлежность остро ощущалась даже на сугубо бытовом уровне: тамошние экскурсоводы изумлялись, что историей Крыма (в значительной части татарской), экскурсиями по нему, в том числе в палящую жару, интересовались почти исключительно туристы из России. Украинские, в основном, лежали на пляжах – и это показывает, что украинский народ, каким бы близким он нам ни был, так и не ощутил Крым своим.
Украинское государство почти не развивало Крым – так Болгария не развивает самую южную часть своего побережья (за Синеморцем), когда-то принадлежавшую Турции, с неофициальной мотивацией «может быть, придется отдавать». Так поляки, переселенные в когда-то немецкие районы Силезии, до сих пор не селятся в брошенные добротные дома немцев: «хозяева могут вернуться». He только сам Крым так никогда и не счел себя украинским – «незалэжная» Украина тоже так и не начала считать его своим, и российскому руководству в 2014 г., во многом поневоле, пришлось проявить уважение к этим почти совпадающим позициям.
Возможно, отношение украинских властей к Крыму было вызвано и тем, что, с сугубо юридической точки зрения, в 1954 г. Хрущёв передал Крым Украине, пусть и в рамках одного государства, не просто «волюнтаристски», но и с прямым даже не нарушением, а игнорированием всех существовавших в то время правовых норм. Так что юридически эта передача, увы, была недействительной; и нужно обладать отечественным правовым нигилизмом, чтобы не замечать это в течение 60 лет.
Крымские татары составляют официально 12, по заявлениям их собственных представителей – аж 14% населения (при этом значительную их часть образуют турки-месхетинцы и представители других народов Средней Азии, спасавшиеся от этнических чисток и «прихваченные» руководителями крымско-татарской диаспоры для увеличения своей численности и, соответственно, представительности). Почти половина их, вопреки официально объявленному руководителями их диаспоры бойкоту и совершенно дикой пропаганде (большинство не раз и не два в течение двух недель получили листовки о том, что русские якобы собираются их выслать в Северный Казахстан и уже договорились с Назарбаевым), пришла на референдум. Социологические исследования показывали, что из числа тех, кто социализован, т.е. работает и зарабатывает деньги вне рамок своей общины и своего клана, большинство выступают за воссоединение с Россией, так как эти люди хотят жить по нормам современного мира, а не потерпевшего поражение Средневековья.
Крым населен русскими и является частью России: это видно и по настроениям людей. Доля стремящихся к воссоединению там качественно выше, чем даже в Донецке, Луганске и Харькове (где на момент проведения референдума она составляла, по оценкам, 55–60%). Стоит напомнить, что в той же Одессе, хотя доля сторонников России и превышала долю сторонников Украины вдвое (22 против 11%), две трети жителей выступали за «вольный город», т.е. свободную таможенную зону, формально кому-то принадлежащую, но никому на деле не подчиняющуюся. В Херсонской же области, непосредственно прилегающей к Крыму и имеющей стратегическое значение для его снабжения водой и электроэнергией, а также обеспечения транспортом, доля сторонников воссоединения с Россией составляла около 40%.
Крымский референдум полностью легитимен даже с формальной точки зрения, так как украинская государственность прекратила свое существование, как бы ни пыжились нацисты, при поддержке и прямом руководстве США и Евросоюза, захватившие власть в Киеве в результате государственного переворота. Реальная власть принадлежит финансировавшим Евромайдан олигархам, разобравшим «на кормление» отрасли и силовые министерства, и нацистским боевикам, находящимся у них на содержании. Сайентологи вроде Яценюка и баптистские проповедники наподобие Турчинова производят впечатление не более чем марионеток, играющих роль временной ширмы и формально приемлемой для Запада «витрины молодой украинской демократии». Реальной власти у них нет, так как нет своих бандформирований, и все, что они могут, – это обещать по дешевке продать западным «стратегическим инвесторам» и своим хозяевам-олигархам то, что еще осталось у Украины: газотранспортную систему, плодороднейшие земли сельхозназначения, морские и речные порты, угольные шахты.