Россия и русские в мировой истории.
Шрифт:
Идеологическая цель Первой мировой войны – уничтожение последних христианских империй, антиклерикальная борьба за завершение задач французской революции, разрушение остатков христианских основ государственности в Европе – не была совокупно воплощена в одном национально-государственном субъекте и не была совмещена с геополитическим противостоянием. Запад сам оказался поделен на враждующие группировки. Часть их оказалась в геополитическом союзе с Россией.
Слишком велики были национально-государственные интересы внутри самого Запада и особенности составных частей Европы:
романского центра,
Раздел III. РОССИЯ – СССР В МИРОВОЙ ПОЛИТИКЕ XX ВЕКА
Глава 8. Между Первой и Второй мировыми войнами. Версальский мир. Realpolitik и новая философия
Очевидная борьба вокруг места России и русских в исторк после расчленения страны в 1991 году обнаружила многие идеологические и геополитические проекты, создала почву для усиленного! продвижения <глобального управления>. Панорамный историкофилософский взгляд на борьбу идей и международные отношения! вокруг СССР за столетие, сопоставление даже известных фактов показывают: истоки и замысел многих явлений конца XX века следует искать в его начале.
Поэтому давно назрел пересмотр интерпретации мировой поли-' тики XX века как борьбы либерального Запада с коммунистическим;
СССР. Этот поверхностный ярлык весьма единодушно применяется' как в отечественной (марксистской и либеральной), так и в западной| историографии. Сия догма успешно заслоняет истинные международ-! ные хитросплетения вокруг России в годы революции, еще больше^ после Ялты и Потсдама и, наконец, совсем уводит в сторону анализ современной ситуации. Но ее упорно навязывают, во-первых, чтобы не признавать преемственность русской истории в XX веке в судьба., СССР, во-вторых, чтобы скрыть берущее начало в тысячелетии глубинное неприятие Западом и отечественной интеллигенцией России в двух ее ипостасях: как равновеликой Западу в целом геополитической силы и исторической личности с всегда собственным поиском универсального смысла мироздания – препятствия на пути сокрушения многообразного мира, превращаемого сегодняшним мес-^ сианским проектом либеральной глобализации в культурную и эко-1 номическую провинцию англо-американского мира. ;i
Мир лишь в XX веке окончательно стал взаимозависимой систе-j мой, что сделало возможным применять к нему долгосрочные стра-;^ тегии. Государства с традиционными национальными интересами^ в XX веке уже не единственные вершители мировой политики, а, как? таковые, они испытывают все более сильное давление интернацио-ij нальных идеологий. Сегодняшняя дискуссия о глобализации нужда– j ется в осознании, что современные ее проявления – результат всеГОд
214
XX века, но сама идея коренится в отказе философии Просвещения от христианского толкования истории.
Обе всеобъемлющие общественные доктрины – либеральная и марксистская – не рассматривают нацию как субъект исторической деятельности. Для либералов – это гражданин мира, индивид, для марксистов – класс. Эти доктрины выдвинули в начале XX века и две параллельные картины мировой истории, исходящие из философии прогресса и построения <царства человеческого> на вечных и единственно верных универсальных стандартах. Они также содержали два разных извращения христианского понятия о ценности неповторимой человеческой личности и вселенского значения ее личного духовного опыта и идеи этического равенства перед Богом.
Первое понятие преобразовалось в западной (в начале XX в.), уже теплохладной, цивилизации в перенесение вселенской значимости каждой личности, основой которой является бессмертная душа, на земную физическую жизнь человека. С Реформации и Просвещения развивается идеология пацифизма, получившая импульс после Первой мировой войны от впечатления о миллионах погибших и ставшая почвой для провозглашения <отказа от войны> как концепции международных отношений. Эгалитаризм – основа всей идеологии Просвещения в либеральной доктрине – постепенно развивается в области ниспровержения уже не столько общественной, сколько духовной иерархии ценностей.
В коммунистической идеологии, наоборот, получил извращенное развитие рудимент христианской психики, воспитанной на жертвенности, на <нет больше той любви, как если кто душу положит за други своя>, пафос робеспьеровского оправдания гибели части человечества за идею, причем гибели не добровольной, но предрешаемой избранными чуть ли не для доброй <непрогрессивной> половины мира. Абсолютизация эгалитаризма в жизни земной, а не вечной парадоксально разделила людей на исторические и антиисторические классы.
Эти две философские основы в сознании позволили применять к обществу политические доктрины, одинаково враждебные традиционным понятиям об Отечестве, нации и политике. Либеральная и коммунистическая теории отразились и в конкретных международных доктринах устройства мира: Программе из 14 пунктов американского президента Вудро Вильсона и большевистской доктрине классовой внешней политики, основанной на идеях и оценках купца Русской революции Гельфанда-Парвуса293, канонизированной в хрестоматийных ленинских принципах внешней политики. Эти концепции предполагали разный язык, разных исполнителей, но, как это ни
293 См. Zeman Z. and Scharlau W.B. The Merchant of Revolution. London, 1965.
215
парадоксально, программировали некий общий результат, какие бд ;| исторические условия ни сложились, какая бы версия ни победила;
Они вели мир к уменьшению роли национальных государств и постепенной эрозии их суверенитета, шаг за шагом отдавая надна* циональным механизмам роль сначала морального, а затем и поли> " тического арбитра, и меняли традиционную внешнеполитическую Щ идеологию и деятельность государств от первостепенной защиты собственных национальных интересов к достижению некой общемиро> вой цели. . ,