Россия и русские в мировой истории.
Шрифт:
Впервые мессианские цели всемирного характера были объявлены официальной внешней политикой, адресатом которой станов>" лись не правительства, а вненациональные идеологические группьк У марксистов – это теория о <пролетарском, интернационализме> под эгидой 3-го Интернационала, у идеологов западноевропейской> либерализма – цель внедрять во всем мире <демократию, свободу и права человека> исключительно в их либерально-западном толковании. Обе доктрины, хотя и декларировали принцип невмешательства, явно вступали с ним в непримиримое противоречие. Объявляя духовное пространство национального государства ареной борьбы всемирных идей, разных этических и нравственных традиций, эти теории изымают из суверенитета государства его право на защиту национальной самобытности – <нравственного могущества госуч дарства> (по Карамзину) и разлагают религиозно-духовные основы цивилизаций.
Любопытно в этой связи привести определение целей
"''Clavel F. Histoire pittoresque de la francmaconnerie et des societcs secretes anciennes et modernes. Paris. Pagnerre, 1843, p. 21; Deschampes N. Les societes secretes et la societe. Ou la philosophie de 1'histoire conremporaine. Paris, 1983.
216
В 1917 году коммунистическая доктрина, спекулировавшая на извечном стремлении русских к справедливости, воплощению на земле равенства всех перед Богом, на практике осуществляла попытку разрушить до основания духовные опоры государства и цивилизации России. Главные конкретные идеологи и практики этой доктрины оставили немало трудов, из которых ясно, что руины многовекового единого государства, ценность которого отрицалась перед идеалом первой мондиалистской утопии – всемирной социалистической федерации (сегодняшняя утопия – это вхождение в так называемое мировое цивилизованное сообщество), и смятенный народ нужны были большевикам начала века в качестве <вязанки хвороста> для пожара мировой революции и для социального и идеологического экспериментирования.
Усилия советской историографии по понятным причинам были в значительной мере сконцентрированы на задаче доказать, что Россия накануне Первой мировой войны и революции была глубоко отсталой, находилась на грани экономического краха. Безусловно убедительным остается сегодня лишь тезис о кризисе общественного сознания, охватившем правящие круги и либеральную интеллигенцию. Непредвзятое сопоставление не только ранее недоступных, но хрестоматийных данных советской науки дает убедительную картину впечатляющего всестороннего подъема страны, чей мощный рывок в будущее могли остановить только революция и война. <Согласно поверхностной моде нашего времени, – писал У. Черчилль, – царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую тиранию. Но разбор 30 месяцев войны с Германией и Австрией должен был исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которые она оказалась способна… Держа победу уже в руках, она пала на землю заживо… пожираемая червями>295.
О русской интеллигенции, для которой уже 1905 год стал <вехой> переоценки, оплакавшей в 20-е годы <из глубины> своего покаяния разрушение православной империи, написано немало, в том числе ею самой296, как и о <цитадели мировой революции>, в которой распятая страна и ее смятенный народ были лишь материалом для социального и идеологического эксперимента. Уместно обратить внимание на некоторые аспекты политики США, то есть нарождавшегося англосаксонского мессианизма, к русской революции. Это отношение разительно отличалось от высказываний Черчилля. Еще ждут
295 Черчилль У. Мировой кризис. М., 1938, с. 154.
296 Из глубины. Сборник статей о русской революции. Телекс. НьюЙорк, 1991.
217
своего серьезного исследования без экзальтации некоторые пруживдц американской политической жизни, обеспечившие избрание Вудйу Вильсона на пост президента США и сделавшие загадочную ли^.;
ность некоего полковника Хауза фактическим разработчиком все^Д американской мировой стратегии. №Д
Полковник Хауз, выходец из Техаса, являлся не по чину слишко^1 влиятельной фигурой в администрации Вильсона, выполняя роли советника президента по вопросам национальной безопасности>' при этом не занимая официально никаких постов, что отмечают воъ исследователи президентства В. Вильсона. Уже в 1914 году он, по собственному признанию, стал назначать американских пословУ заводить первые связи с европейскими правительствами в качества <личного друга президента>. Его издатель Сеймур писал в предиелв> вии к мемуарам Хауза: <Трудно найти в истории другой пример дипломатии, которая была бы столь чуждой ее общепринятым ну> тям… Полковник Хауз, частное лицо, кладет карты на стол и согла^ совывает с послом иностранной державы, какие инструкции следуй> послать американскому послу и министру иностранных дел этбЙ(| страны>. Хоуден, его доверенный, выражался еще яснее: <Во всем, чти происходило, инициатива принадлежала Хаузу… Государственник департамент США сошел на положение промежуточной инстанции для воплощения его идей и архива для хранения официальной кора респонденции. Более секретная дипломатическая переписка прохов дила непосредственно через маленькую квартиру на 35-й Ист-стри& Послы воюющих стран обращались к нему, когда хотели повлият> на решения правительства или найти поддержку в паутине траюЙ атлантической интриги>297. Хауз был одним из немногих людей, коя торым президент безгранично доверял и поручал самые ответствев^ ные задания, у кого Вильсон, не стесняясь, спрашивал совета и с кем делился самыми сокровенными внешнеполитическими замыслам>-" Хотя в США тогда действовал государственный секретарь, на деле все решения принимались Вильсоном и Хаузом вдвоем в беседах ,0 глазу на глаз.
Когда революция в России свершилась, Хауз немедленно посон ветовал Вильсону, что <ничего не нужно делать, кроме как заверит^ Россию в нашей симпатии к ее попыткам установить прочную демоъ> кратию и оказать ей всеми возможными способами финансовую> промышленную и моральную поддержку>298. Это разительно отлич чалось от суждения Черчилля, воздавшего дань скорбного уважения русской трагедии. Сэр Уинстон Черчилль уже сам не принадлежав тому новому Западу, что взрастил мировую революцию если не прав" тически, то морально. Русская революция устраняла союзника п&
^Howden A.D. Mr. House of Texas. 1940, p. 41. 298 См. The Intimate Papers of Colonel House. London, 1928, ?. IV.
218
войне с Германией и была для него также неприемлема идеологически. <Я не признаю права большевиков представлять собой Россию… Их идеал – мировая пролетарская революция, – говорил Черчилль в палате общин 5 ноября 1919 г. – Большевики одним ударом украли у России ее два наиболее ценных сокровища: мир и победу, ту победу, что уже была в ее руках… Немцы послали Ленина в Россию с обдуманным намерением работать на поражение России. Не успел он прибыть в Россию, как… собрал воедино руководящие умы… самой могущественной секты во всем мире> и начал действовать, <разрывая на куски все, чем держалась Россия и русский народ. Россия была повержена… у нее украли место, принадлежавшее ей среди великих народов мира>. Черчилль, носитель британской имперской идеологии, для которого Россия всегда являлась соперницей, тем не менее чувствовал, что в России совершалась революция против всего, чем держалась не только Россия и русский народ, но и вся Европа и весь христианский мир. Большевистская революция и ее третьесословные ростовщические вдохновители были слишком чужды ему по духу, и он выразил к поверженной империи благородное сочувствие. Хотя революция устраняла геополитического соперника на мировой арене будущего, герцог Мальборо волновался потерей главного союзника в войне с Германией. Россия выходила из войны, и германские силы на Восточном фронте освобождались.
Но Хауз явно принадлежал уже к тем силам Запада, в пользу которых эта революция совершалась и которые-сочувствовали разрушителям России. И морально, и духовно, и генетически они были ближе Хаузу и кальвинистско-ростовщической Америке, чем православная царская власть. Хотя революция и выход Советской России из войны, сепаратный мир с Германией резко меняли положение Антанты, конкретно для США это не играло осязаемой роли. США приветствовали революцию, что говорит, во-первых, о сильнейшей, несравненной с державами Старого Света, идеологизации внешней политики США, во-вторых, об особой <реальной политике> заокеанского участника с дальним прицелом. Единение англосаксонских усилий по первой перестройке международных отношений после краха России и окончания Первой мировой войны было достигнуто Америкой с деятелями типа Бальфура и Ллойд Джорджа, находящихся в теснейшем взаимодействии с окружением самого Хауза, а также X. Вейцмана, председателя Всемирного еврейского конгресса, которому Теодором Герцлем было завещано через мировую войну добиться Палестины299.
Выход США в мировую политику с их первым программным Документом – Программой из 14 пунктов В. Вильсона – американские именитые авторы объясняют идеалистически, а не <реальной
"'См. Herzl Т. Der Judenstaat, 1896.
219
политикой>, объявленной безнадежно не соответствующей новой. <демократической> системе международных отношений. Но разбо>! всех перипетий вступления США в Первую мировую войну показ>.-";
вает весьма конкретные и реальные цели – при минимальных щ>;