Россия и современный мир №2 / 2013
Шрифт:
Тема правового изменения, конституционной трансформации должна быть поставлена в центр оппозиционной программы, быть ее «гвоздем». Власть необходимо «укротить», лишить ее тотальных потенциалов. Россия, чтобы вновь не опрокинуться навзничь, нуждается в переходе от монархической системы к полиархической (кстати, одним из вариантов является конституционная монархия, но нам еще до этой модели расти и расти). В этом историческое содержание современного русского «транзита».
Вторая тема: права человека. Это, напомню, наследие правозащитников, это высочайшее достижение русского ума и мужества 60–70-х годов ХХ в. (разумеется, оно связано с первым, более того, оно первично по отношению к нему, но с точки зрения политической рациональности и логики должно идти вторым номером). Третья тема: правдивый анализ прошлого. В ФРГ на этом была построена вся денацификация (в широком смысле слова, не только правовая). Почему это так важно? Даже неотвратимо?
В этой программе также должно быть сказано, что необходимо преодолеть. – П.Б. Струве гениально заметил: на Западе идея социализма – регулирование в условиях перепроизводства и совершенно несправедливой, по сути разрушающей основы общества, системы распределения-потребления. На историческую сцену являются социал-демократия, профсоюзы и кейнсианство. Они упорядочивают рынок, минимизируют его издержки, делают государство социальным, профсоюзы важнейшим субъектом политики. В то же время «недостатки» социализма купируются господством частной собственности, рыночной конкуренции, политической и экономической мощью капиталистического класса. Национализация и приватизация становятся двумя разными сторонами одной медали. Но не социальной альтернативой.
В Россию, говорил Струве, социализм пришел регулировать народное хозяйство в условиях дефицита. Это, кстати, весьма обычный для русской истории способ. Понятно, что черносотенец Сталин годился для этого дела больше, чем международные авантюристы Ленин, Троцкий, Зиновьев. Вообще для Русской Системы дефицит – норма, а не «слабость». Она может функционировать в условиях вынужденной «диеты». Накопление потребительского жирка усложняет жизнь Системы. Поскольку за этим следуют: а) рост ожиданий (потребительских запросов), и как бы эти запросы ни удовлетворялись (хуже, лучше), они всегда превышают получаемое; аппетит приходит во время еды, тогда и начинают говорить о дефиците; при «Пахане» помалкивали, там на кону была жизнь, а не живот; в этом смысле проще было; здесь корни сталинолюбия нынешней Популяции; б) усложнение всех сфер и отношений социальной жизни, появление новых общественных сил, интересов; запрос на информацию, изящные искусства, спорт, туризм, самодеятельность и самостоятельность; отсюда рукой подать до инакомыслия и инакоповедения; а по пятам за всем этим крадется «разврат»; недаром и Замятин, и Оруэлл разлагали тоталитаризм с помощью эротизма.
Гайдар–чубайсовский капитализм 90-х – это отказ от регулирования в условиях дефицита. Пусть само все образуется. На деле это оказалась «прикрытием», за которым последовало молниеносное обогащение кучки властителей и проходимцев. При этом на «дуван» кинулись не только «жадною толпой стоявшие у трона», но и многомиллионные массы (не все, конечно) бывшей «новой исторической общности». Им, правда, досталось немного, либо вообще ничего. Однако здесь важна сама интенция – «сарынь на кичку».
Когда передел – в общих чертах – достиг определенного насыщения (заметим: русский социально-хозяйственный передел никогда не останавливается; это к нему удивительно подходит: «движение всё, конечная цель ничто»; если когда-нибудь «конечная цель» станет реальностью, то закончится русская общественная реальность; останутся одни «реальные пацаны», а это, при всей их завораживающей брутальности-витальности, маловато для социальной жизни), явился В.В. Путин. На смену толстому мальчику Тимуру (Егору) и его команде пришел ленинградский паренек с рабочей окраины с отрядом чекистов-международников. Советская власть выучила и дала все что могла этим детям рабочих. И они остановили этот совершенно безответственный грабеж родины. Они приступили к этому делу ответственно. Путинская система – это комбинация регулирования и рынка в условиях дефицитарно-бездефицитарной экономики. То, что имеется в наличии (включая и наличку), подлежит регулированию. В смысле перераспределения в пользу регулировщиков. То, чего в наличии нет и что «составляет» дефицит, оставлено, как и в 90-е, «рыночной стихии». Там ему место.
В высшей школе мое (и не только мое) поколение учили: социализм придет вслед капитализму, как его отрицание. И это так. Свидетельствую: я жил в обществе, которое отвергло капиталистический (демократически-рыночный) уклад в пользу социалистического гибрида тюрьмы, казармы и санатория. Но затем произошло неслыханное. Советский социализм породил в качестве высшей своей фазы не коммунизм (здесь Энгельс и Суслов ошиблись), а капитализм. Который вырос из социализма – психологически, нравственно, структурно, организационно etc. Более того, этот новый русский капитализм не утратил и своей социалистической субстанции. Еще более того, путинский капитализм-социализм подобно западному устройству, – медаль с двумя сторонами. И никакой социальной альтернативы капитализм и социализм в России начала XXI в. собой не представляют.
Одно отличие от Запада: там социал-демократический капитализм работает на б'oльшую часть общества (средний класс, «социальная плазма», по Р. Дарендорфу), здесь социалистический капитализм на меньшую часть общества (верхи и их прислужников, «властную плазму», по моей терминологии). – Должен сказать: путинская модель устойчива и непротиворечива. – В свое время русская история нашла свою формулу в самодержавно-крепостническом – общинно-передельном режиме. Самодержавный царизм закабалил население России, поместил его в формат общины, где шел перманентный передел земли. Это был эффективный способ процветания верхушки за счет народа, который был занят своим, привычным, органическим делом – кормить дворян и отправлять передел. – Сегодня в России сложилось типологически-сопоставимое. Самодержавное президентство «поместило» население в формат перманентного «рыночного» передела небольшой материальной субстанции в условиях денежного дефицита. Население вновь занято привычным делом. Та же его часть (все не нужны), которая необходима для обеспечения процветания «властной плазмы», мобилизуется ею и сносно оплачивается. Мы пришли или вернулись к знакомой диспозиции: самодержавие (бесконтрольная власть), опирающееся на передел. Или иначе: передел как основной социальный процесс и инстинкт, «обеспечиваемый» самодержавием. Подобно христианской Троице они единосущны, но не слиянны.
Таковы итоги русской политэкономии в начале десятых годов XXI века.
И это-то мы должны преодолеть…
Историк и иллюзии исторической памяти
Булдаков Владимир Прохорович – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН.
Историки с удовольствием рассуждают о мифах прошлого, об особенностях воспроизводящего его сознания, охотно называют мифотворцами несогласных с ними коллег, но упорно избегают вопроса о степени мифологизации современного исторического знания. В лучшем случае его относят либо к сфере политизации истории с помощью сервильных mass media, либо к слабостям неподвластной профессионалам исторической памяти. Между тем вся писаная история – это история человеческой беспомощности и несовершенства, сдобренная мифом. В этом смысле современная историография – как и тысячелетие назад отчаянно пытающаяся сориентироваться во временных, территориальных и духовных пространствах – не составляет исключения.
Основу исторического сознания всегда составлял миф. В той мере, в какой он переставал соответствовать потребностям социально-исторического оптимизма, ему противопоставлялась утопия – происходил разрыв связи времен. Затем мифические и утопические компоненты массового сознания приходили в равновесие. Тогда возникал соблазн застоя – выгодный для бюрократии, но опасный для будущего нации.
Что же стоит за российским мифотворчеством в прошлом и настоящем?
История, которую мы поглощаем, выкрашена в цвета нашего времени. «История по сути своей неотклонимо стремится к легитимизации мифа и представляет собой более или менее условную карту прошлого, постоянно уточняемую и варьируемую в соответствии с законами максимального правдоподобия и всеобщей детерминированности, с одной стороны, а с другой – в соответствии с господствующими в обществе настроениями», – справедливо заметил писатель Михаил Веллер. Но он же совместно с философом-фантазером А. Буровским сочинили нелепейшую книгу о Гражданской войне в России. Манифестации такого рода вырастают до символов общечеловеческой неспособности принять то прошлое, которое не устраивает современность.