Россия и Япония: стравить!
Шрифт:
Конечно, искусство дипломатии — это в немалой мере искусство искренне лгать. И излияния Муцу надо было анализировать с учетом этой особенности самых «доверительных» дипломатических бесед... Тем не менее телеграмма Хитрово стоила того, чтобы над ней в российском МИДе задумались всерьез.
Но — не задумались...
Князь Лобанов-Ростовский был в 1895 году человеком весьма престарелым, зато министром — молодым... И хотя волосы его поседели как раз на дипломатической службе, не был князь державной головой, хотя и слепо веровал в свою непогрешимость (как раз такими «деятелями» манипулировать проще всего).
В Симоносеки
Лишь через два месяца после токийской беседы Хитрово и Муцу Владимир Николаевич Ламздорф (тогда — директор канцелярии МИДа) меланхолически отметил в дневнике: «Я не думаю, что нам было выгодно чересчур поддерживать Японию, однако и навязывать ей сейчас свою волю— дело очень деликатное. Было бы правильно высказать ясно и четко свое мнение в Токио еще до заключения мира и до нашего обращения к Франции и Германии. В конечном счете телеграмма Хитрово... нам давала прекрасную возможность сделать это, не нарушая наилучших отношений с Японией» .
В действительности Россия не стала убеждать Японию «деликатно», с глазу на глаз. А начала вырывать из горла Японии уже почти заглотанную ею добычу. Могло ли это не нарушить наших «наилучших отношений с Японией», если такие возможные отношения такой русской инициативой просто-таки торпедировались?
В Японии были озлоблены и «верхи», и народ...
Ламздорф 1 мая помечал в дневнике: «В телеграмме из Иокогамы Хитрово излагает деликатное положение японского правительства по отношению к японскому народу, сильно возбужденному из-за уступок, сделанных Японией трем державам».
А кто же подталкивал Россию на такие опрометчивые стратегические (именно так!) решения?
Что же, вот тут я вернусь к апрельскому «особому совещанию» по Китаю и назову последнего его деятельного участника — министра финансов Витте.
Все того же Витте...
Капитальный академический труд под редакцией члена-корреспондента АН СССР Е.М. Жукова «Международные отношения на Дальнем Востоке (1870 — 1945 гг.)» сообщает: «Витте особенно энергично отстаивал необходимость не допускать Японию в Маньчжурию и рекомендовал действовать в этом направлении вплоть до объявления войны».
Вплоть до войны, читатель!
Еще бы!
А вот что пишет академик Тарле: «Именно Витте настоял тогда (в 1895 г.), чтобы Россия поддержала «принцип целости Китайской империи» и ультимативно (вот даже как, уважаемый мой читатель! — С.К.)потребовала от Японии отказа от Ляодунского полуострова. Витте настаивал на немедленных действиях. Тогда министр иностранных дел Лобанов-Ростовский привлек к делу Германию и Францию, и когда все три державы обратились к Японии с требованием, составленным в весьма категорических (то бишь, в «дружественных». — С.К.)тонах, то Япония уступила...»
Ну, вот!
Теперь можно и окончательно понять, что Россию спровоцировал на идиотский разворот ее дальневосточной политики Витте, а старик Лобанов-Ростовский послужил ему лишь фигурой прикрытия.
Как фигурой же прикрытия для «темных сил» интернациональной Золотой Элиты служил сам Сергей Юльевич.
Так что в системном смысле не Россия инициировала тройственный «совет» Японии не требовать многого от потерпевшего поражение Китая. Инициатива исходила от наднациональных сил — в видах закладки базы для будущего русско-японского конфликта.
Техническую же часть задачи взял на себя Витте.
Где-тои кем-то— далеко не в Москве и не в Питере (да и не в Берлине, не в Токио) — уже планировался и русско-германский, и русско-японский кровавый раздор во славу Золотого Интернационала. И неверный сын России (чего уж там, родился-то в российском Тифлисе), но верный слуга этого Интернационала Витте начинал многоходовые, подлые и прибыльные для алчной интернациональной сволочи комбинации...
Вырвав у Японии Ляодун и Порт-Артур под флагом «жесткой» линии России в защиту якобы Китая, Витте затем «прожал» идею КВЖД и все остальные вытекающие из нее «идеи». И все эти «идеи» — все как одна — вымащивали дорогу к войне.
Очень часто и очень многими утверждалось и утверждается обратное, но я уверен, что подсудобил нам войну с Японией прежде всего Сергей Юльевич Витте!
Хотя и далеко не он один.
Витте пытался изобразить себя (после того как стравил Россию и Японию) поборником русско-японской дружбы. Но вспомним, что отвечал он лорду Солсбери через английского посла О'Коннора в 1898 году на вопрос Солсбери о том, возможна ли совместная деятельность России и Англии в Китае?
(В скобках напомню, что Маньчжурия и «Квантун» — это тоже Китай.)
Ведь Витте тогда ответил: «Если Англия и Россия смогут договориться, их слово будет законом для Дальнего Востока»...
Не Япония и Россия, а почему-то — Англия и Россия... И где же, в таком случае, место Японии?
А в 1901 году тот же Витте упрекал царизм в игнорировании Японии.
Тьфу!
Я просто смеялся, когда читал и такие вот пассажи в книге почтенного Евгения Викторовича Тарле о Витте:
«Витте всецело повторяет традиционный шаблон: «явился некий отставной ротмистр кавалергардского полка Безобразов» (текст в кавычках в этой цитате — это текст самого Витте. — С.К.),человек «честный по натуре», но согласно отзыву собственной супруги «полупомешанный» (интересно бы знать, не после отказа ли купить очередное норковое манто так аттестовала своего благоверного раздраженная супруга? — С.К.),был представлен царю, затем «получил влияние у его величества» и, наконец, «начал действовать на свой, так сказать, счет и страх»...»
Безобразов — это одна из фигур корейских концессионных авантюр, о которых читатель скоро узнает подробнее... А Тарле продолжает:
«Все это — тот прочно утвердившийся исторический лубок, который не в состоянии выдержать даже первого прикосновения критического анализа. Почему на императора Николая всегда«имели влияние» только такие ротмистры и гадатели или тибетские врачи (тут, читатель, прошу сделать маленькую зарубку на памяти относительно «тибетских врачей», она нам скоро пригодится.— С.К.)... Каким образом «некий отставной ротмистр» мог без малейшего труда побороть Витте, не представляя собой... никакого значения, — все эти вопросы ничуть Витте не беспокоят».