Россия молодая (Книга 2)
Шрифт:
Петр широко улыбнулся, потянул Ванятку к себе, сжал его коленями, спросил потеплевшим голосом:
– Кто обучил тебя, рыбацкий сын, как с царем говорить?
– А бабинька Евдоха!
– дожевывая шанежку, ответил Ванятка и продолжал: - И поцелует меня царь-государь, ясное солнышко, в уста сахарные, и даст мне в рученьки саблю вострую, булатную, и одарит меня казной несчетною...
Царь захохотал громко, крепко сжимая Ваняткино плечо, сказал:
– Быть тебе моряком, парень, подрасти только маленько...
Дверь заскрипела. По лицу Петра скользнула тень, он оттолкнул от себя Ванятку и велел:
– Иди вот - с царевичем поиграй.
– Трубу-то с собой брать али здесь оставить?
– спросил Ванятка, и было видно, что он не может уйти без трубы.
– Бери, бери, с собой бери!
– с готовностью сказал Петр.
– И трубу бери, и что там еще есть. Сильвестр Петрович, дай им по мушкету, сабли дай...
У Ванятки от восторга совсем зарделось лицо, он повернулся к бледному мальчику, который, свеся длинные руки, стоял рядом, толкнул его локтем, чтобы тот понял, каково ладно им сейчас будет, но мальчик даже не пошевелился.
Ванятка и Алексей вышли с Иевлевым. Петр долго сидел молча, потом, глядя в окно, шепотом произнес:
– О господи преблагий, ограбил ты меня сыном!
– А?
– спросил Апраксин, отрываясь от карты.
– Считай, меряй!
– ответил Петр, думая о своем.
– Считай, Федор Матвеевич, нынче нам ошибиться никак не возможно...
2. ЦАРЕВИЧ АЛЕКСЕЙ
Оставшись вдвоем с Алексеем, разглядывая пистолет, Ванятка спросил:
– Слышь, Алеха, а пошто тебя царевичем дразнят?
– Я и есть царевич...
Ванятка усмехнулся:
– Врал бы толще. Коли ты царевич, я - царь.
Он взвел курок пистолета, прицелился в мачту, сказал басом:
– Как стрельну!
Корабль едва заметно покачивался, Двина сверкала так, что на нее больно было смотреть. Кругом на флагманском судне шли работы, матросы поднимали на блоках дубовые пушечные лафеты, запасные реи, сложенные и связанные паруса. Широко и вольно разливалась над рекою песня, настойчиво, весело, вперебор перестукивались молотки конопатчиков, с лязгом бухали молоты корабельных кузнецов. К "Святым Апостолам" то и дело подваливали струги, шлюпки, карбасы; казалось, что грузы более некуда будет принимать, но бездонные трюмы все еще были наполовину пусты. От яркого солнечного света, от серебристого блеска Двины, от всех этих бодрящих шумов большого и слаженного труда Ванятке хотелось бегать, лазать по трапам, прыгать и радоваться, как радуется теленок на сочной весенней траве, но мальчик, с которым ему велено было играть, сидел неподвижно, скучно щурился и молчал.
– Не пойдешь корабль смотреть?
– спросил Ванятка.
– А чего на нем смотреть?
– Во, сказал! Чего смотреть! Пушки, как где на канатах тянут, поварню...
Он лукаво улыбнулся:
– Может, там пироги пекут, нам поднесут...
Алексей жестко приказал:
– Сиди здесь.
– Тогда давай в трубу глядеть!
– Не надобна мне труба твоя...
– Не надобна? Труба не надобна?
– изумился Ванятка.
– Да ты только раз в ее глянь - не оторвешься. Ты погляди-кось, чего в нее видно...
– Не липни!
– велел Алексей.
– Ну и... нужен ты мне больно!
И Ванятка сам стал смотреть в трубу, спеша наглядеться вволю, пока никто не отобрал дивную машину. Но одному все-таки смотреть было не так интересно, и Ванятка начал вертеться, ища случай уйти с драгоценной трубой куда-нибудь подальше - к другим ребятам.
– Чего крутишься?
– спросил Алексей.
– Сиди,
У Ванятки сделалось скучное лицо. Оба сидели на бухте каната рядом, смотрели вдаль. Над Двиною, над малыми посудинками и большими кораблями с криками носились чайки. Мимо, по шканцам, то и дело проходили какие-то дородные, пузатые бояре, низко, почтительно, даже с испугом кланялись Алексею. Тот, глядя мимо них, не отвечал, а одному скроил поганую морду и показал язык. Другой боярин - жирный, рыхлый, с висячими мокрыми усами подошел с поклоном поближе, поцеловал царевичу руку, спросил о здоровье, сказал, что на Москве-де нынче благодать, не то что в сем богом проклятом Архангельске. Царевич не ответил, боярин ушел с поклонами, пятясь.
– Поп ты, что ли?
– Поп?
– удивился Алексей.
– А коли не поп - для чего он к твоей руке-то прикладывается?
Алексей усмехнулся с презрением, ничего не ответил.
– Архангельск ему плох!
– обиженно сказал Ванятка.
– Богом проклятый! Вон у нас река какая, двор Гостиный, корабли. Облаял город, а пошто?
Подумал и добавил:
– Пойду я от тебя. Бери трубку свою и мушкет. Пойду... Чего так-то сидеть.
– Ну куда ты пойдешь?
– с сердитой тоской, повернувшись к Ванятке всем своим длинным белым лицом, спросил Алексей.
– Чего тебе надо? Сидим, и ладно. Еще навидаемся. Качать будет, море с волнами, скрипит, шумит...
Его передернуло, он хрустнул пальцами, ссутулился, как старик, опять заговорил:
– Крик, шум, бегают все, покою никакого нет. Для чего оно, море? Ну, вода и вода, кому надо - пускай по морю и ездит, а мне для чего?
Ванятка круглыми глазами смотрел на Алексея, не понимая, о чем тот говорит.
– Спи, велит, на корабле, обвыкай! А как тут спать, когда он так и ходит, корабль сей проклятый? Так и трясет его, так и качает...
Царевич все говорил и говорил, хрустя пальцами, а Ванятка перестал слушать, стал следить за тем, как матросы на блоках поднимали на корабль шлюпку. От тихого голоса царевича, от того, как хрустел он пальцами белых рук, как по-старушечьи поджимал губы, Ванятке сделалось нестерпимо скучно. Он поднялся, чтобы уйти, но Алексей вдруг ногтями больно ущипнул его за ногу и велел с визгом в голосе:
– Сказано - сиди!
– Да ты пошто щиплешься?
– рассердился Ванятка.
– Ты, парень, как обо мне думаешь? Я тебя так щипну, что ты за борт канешь, одни пузыри вверх пойдут...
– Щипнешь - тут тебе голову и отрубят!
– ответил Алексей.
– Голову?
– Напрочь отрубят! И на рожон воткнут! Щипни, спробуй!
– Не забоюсь!
– А вот и забоялся!
Ванятка сбычился, склонил кудрявую голову набок, крепко сжал кулаки. Алексей стоял перед ним - высокий, с волосами до плеч, белолицый, злой, - и кто знает, что бы случилось дальше, не появись в это время на шканцах кормщик Рябов. Спокойным шагом подошел он к мальчикам, положил руку на плечо сыну, повернул Ванятку к себе.
– Ступай-ка, детка, домой!
– велел он ровным и добродушным голосом. Ступай, лапушка. Мамка там об тебе убивается, бабинька Евдоха плачет... Идем, на шлюпку отведу, идем, сынушка...
Алексей дернул Рябова за рукав, крикнул:
– Ему наказно при мне быть, при моей особе!
– Так ведь он, господин, тебя поколотит...
– А поколотит - казнят его!
– Для чего же мне оно надобно?
– усмехнувшись, ответил Рябов и снова обратился к Ванятке: - Нет, сынушка, быть нынче по-моему. Пойдем!