Россия нэповская
Шрифт:
События весны 1927 года, которые в полной мере использовали левые критики в ВКП(б), объективно способствовали ослаблению позиций тех партийных и государственных лидеров, которые выступали за развитие «мирной передышки» как внутри страны, так и на международной арене. Сталин укрепился во мнении, что в обоих случаях следует не искать хрупких компромиссов, а опираться на право сильного.
Выступая на апрельском пленуме ЦК 1928 года, он подчеркнул недопустимость миролюбивых настроений в партийном руководстве, порожденных нэпом. «Есть люди, которые думают, что можно нам вести революционную внешнюю политику и вместе с тем добиться того, чтобы нас целовали за это западноевропейские буржуа. Я не буду доказывать, что такие люди не имеют и не могут иметь ничего общего с нашей партией» [915] . В этих словах содержалась скрытая полемика с Чичериным, настаивавшем на приоритете «статус кво» по отношению
915
Там же. Ф. 17. Оп. 2. Д. 354. Л. 44.
916
В частности, Чичерин сопротивлялся привлечению к судебной ответственности в ходе шахтинского процесса иностранных специалистов. См. подробнее главу «Чичерин и Сталин» в книге Т.Э. О'Коннор. Указ. соч. С. 213–224.
917
Еще до заключения пакта Чичерин выступил в «Известиях» со статьей, где говорилось о возможности присоединения СССР к этому международному договору. Официально советское правительство присоединилось к пакту Бриана — Келлога 6 сентября 1928 г. Чичерин оставался на посту наркома иностранных дел до июля 1930 г., находясь за границей и практически не принимая участия в текущей работе Наркоминдела.
Среди ответных шагов советского руководства на «военную тревогу» весны 1927 года важное место занимал призыв к Генсовету британских тред-юнионов как можно скорее созвать внеочередное заседание Англо-русского комитета [918] . Расчет делался на то, что вновь, как и в 1920 году, в Великобритании удастся инициировать движение «Руки прочь от Советской России!». Однако Генсовет медлил с ответом, и в этот момент вопрос об АРК вновь попал в центр внутрипартийного конфликта.
918
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 5. Л. 13.
Оппозиция использовала трибуну Восьмого пленума ИККИ (18–30 мая 1927 года) для того, чтобы увязать «правый уклон» Сталина и Бухарина с грозящей военной опасностью. Бывшего председателя ИККИ Зиновьева даже не допустили на заседания пленума. Блестящие выступления Троцкого перед иностранными коммунистами не могли застопорить машину голосования [919] , однако явно сеяли сомнения в их сердцах. В то время как Бухарин и Томский говорили о деталях, их оппонент развернул перед слушателями глобальную картину деградации Коминтерна после Ленина.
919
В одной из своих речей Троцкий заявил: «Режим Коминтерна сейчас — это опасный режим. Теперь всюду и во всем требуется 100-процентное голосование. Во времена Ленина мы не боялись спорить» // Там же. Ф. 495. Оп. 166. Д 190. Л. 30.
«Коммунистический Интернационал есть организация борьбы за захват власти и диктатуры пролетариата. На этом пути мы имели за последнее десятилетие могущественный подъем, но и ряд тяжких поражений. Кто опускает руки перед лицом этих поражений, тот жалкий трус. Кто закрывает на поражения глаза, тот дурак или чиновник, для которого Коминтерн лишь большая канцелярия, а не революционное орудие мирового пролетариата» [920] . Эти слова гораздо более точно описывает реальное состояние дел, нежели наигранный оптимизм Бухарина и его соратников.
920
Там же. Л. 56.
Помимо своей воли Коминтерн как международная организация стал не только неудобным свидетелем, но и невольным соучастником пропаганды оппозиционных идей, предоставив Троцкому свою трибуну. У Сталина и Бухарина был повод пожалеть о том, что Восьмой пленум ИККИ пришелся на пик международных событий и дал оппозиционерам богатую пищу для критики. «Дуумвират» неизменно проигрывал в открытых баталиях и стремился административными методами свести их к минимуму. С этим было связано то обстоятельство, что вопреки уставным нормам конгресс Коминтерна после 1924 года не созывался на протяжении четырех лет.
У советского руководства был и более конкретный повод обижаться на Коминтерн, точнее на деятелей иностранных компартий, рассматривавших советские посольства как часть «отечества трудящихся всего мира». Несмотря на то, что Политбюро неоднократно принимало решения об отделении органов Наркоминдела от Коминтерна, аппарат советских посольств неизменно привлекался для революционной работы в той или иной стране. Постоянным было и обнаружение пропагандистских материалов в ходе «полицейских налетов» на них.
По инициативе Сталина с мая 1927 года шел серьезный пересмотр взаимоотношений советских государственных органов и Коминтерна. Начало было положено решением Политбюро о выделении из состава полпредств сотрудников всех спецслужб, в том числе и Коминтерна, Профинтерна, МОПРа. Здесь же выдвигалось требование «привести в. порядок финансовые операции Госбанка по обслуживанию революционного движения в других странах с точки зрения максимальной конспирации» [921] .
921
Цит. по: Адибеков Г.М., Шахназарова Э.Н., Шириня К.К. Организационная структура Коминтерна. 1919–1943. М., 1997. С. 133.
После «военной тревоги» вновь усилилось влияние Наркоминдела, традиционно призывавшего избегать дипломатических коллизий на революционной почве. Лечившийся в Германии Чичерин, формально сохранявший свой пост, был вынужден прибегнуть даже к ультиматуму. 3 июня 1927 года он писал Рыкову из Франкфурта: «Компартии относятся самым легкомысленным образом к СССР, как будто он им не нужен. Теперь, когда ради существования СССР надо укреплять положение прежде всего в Берлине, ИККИ не находит ничего лучшего, как срывать нашу работу выпадами против Германии, портящими все окончательно. Я еду в Москву, чтобы просить об освобождении меня от должности Наркоминдела» [922] .
922
Неизвестный Чичерин. Из рассекреченных архивов МИД РФ. // Новая и новейшая история. 1994. № 2. С. 8.
Серьезным ударом по западным компартиям стала чистка советских учреждений за рубежом от иностранных коммунистов, являвшаяся прямой реакцией на «военную тревогу» и антикоминтерновскую кампанию за рубежом. После инцидента в парижском торгпредстве в декабре 1927 года было дано указание «провести полное размежевание в советских органах, работающих на территории Франции, с французской компартией», уволив оттуда всех членов ФКП. То же самое произошло в апреле 1928 года с английскими коммунистами, не соблюдавшими конспирацию при получении денег [923] . После протеста лидера КПВ Г. Поллита, продолжавшего верить в «братский» характер отношений между национальными секциями Коминтерна, Сталин и Бухарин были вынуждены внести следующее предложение: «Решительно отметая недопустимый тон и совершенно непозволительные обвинения, выставленные в записке Поллита в отношении ВКП и СССР, остаться по существу при решении Политбюро об освобождении ряда английских коммунистов от работы в советских учреждениях» [924] .
923
«Констатировать, что со стороны представителей ЦК Английской компартии было допущено непозволительное использование сотрудников советских учреждений, которое не могло не подрывать их положения в глазах английских властей». Решение комиссии Политбюро от 10 мая 1928 г. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 6. Л. 81.
924
Там же. Л. 102.
В такой «антикоминтерновской» кампании чувствовалось не только раздражение по поводу того, что компартии «подставляют» СССР, но и недовольство коминтерновской вольницей, которое вскоре будет использовано Сталиным для конструирования «правого уклона». Окончательно новую иерархию взаимоотношений выстраивало развернутое решение Политбюро «О Коминтерне и Советской власти» от 23 апреля 1928 года, принятое по докладу Сталина. На сей раз речь шла о запрете руководителям советских полпредств поддерживать контакты с компартиями и финансировать их. Особым пунктом было решено «воспретить на известный период членам Политбюро (исключая т. Бухарина) открытые выступления в официальных учреждениях Коминтерна, предложив им проводить руководство коминтерновской работой в порядке внутреннем, через делегацию ВКП» [925] .
925
Цит. по: Адибеков Г.М. … С. 134.