Россия нэповская
Шрифт:
Во второй половине 1920-х годов в результате многочисленных корректировок план ГОЭЛРО из практической программы перспективного научно-технического развития страны все больше превращался в символ будущего благополучия [1001] .
Экономическое положение ухудшилось во второй половине 1927 года. Вследствие обострения международной обстановки, наученное недавним горьким опытом военного лихолетья население бросилось закупать впрок товары первой необходимости. В результате резервный фонд промтоваров не «дожил» до осенней хлебозаготовительной кампании. Срыв заготовок хлеба поставил под угрозу снабжение городов и армии. Скачок рыночных хлебных цен в ряде районов привел к тому, что «ножницы» цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию стали раздвигаться в обратную сторону в пользу аграрного сектора. Промышленность лишалась важнейшего источника накоплений. Политика нормированных цен на практике приводила к тому, что тресты увеличивали производство неходовых товаров и сокращали выпуск ходовых. Ухудшение качества товаров низких сортов, например тканей, делало их непригодными
1001
Богомолова Е.В. Государственная научно-техническая политика… С. 128–130, 135–136, 138.
1927 год стал периодом резкого роста сопротивления рабочих масс «Редкому Случаю Феноменального Сумасшествия России» (возникла и такая расшифровка аббревиатуры РСФСР): уже 24 февраля в Ленинграде бастовали Трубочный, Балтийский и Патронный заводы, а также Лаферм. В тот же день на Васильевском острове состоялась рабочая демонстрация с требованиями свободы слова, печати и свободных перевыборов завкомов и Советов [1002] . «Нам масло надо, а не социализм», — единодушно заявили 6 сентября 1927 года путиловские рабочие, собравшиеся на кооперативную конференцию. Материальное положение население ухудшалось день ото дня. С мрачным видом рабочие шутили: «Говорят, отменили букву «М» — мяса нет, масла нет, мануфактуры нет, мыла нет, а ради одной фамилии — Микоян — букву «М» оставлять ни к чему». Лозунг «догнать и перегнать» для многих давно превратился в лозунг «дожить и пережить». Где злым шепотком, а где и в открытую рабочие каламбурили по поводу того, что кому дала революция: «Рабочему дала ДОКЛАД, главкам дала ОКЛАД, женам их дала КЛАД, а крестьянству дала АД» [1003] .
1002
Черных А.И. Становление России советской: 20-е годы в зеркале социологии. М., 1998. С. 13.
1003
Иванова Г.М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства. Мм 1997. С. 30.
Новая модификация курса в условиях «военной тревоги» 1927 года вызвала недовольство многих рабочих — остановки производства, ухудшение дисциплины. Однако серьезного взрыва, как в 1925 году, не произошло. Дело в том, что повышение степени эксплуатации было относительным: новые рабочие не имели критериев для сравнения, а у кадровых рабочих сработало постепенное «привыкание» к «уплотнению». Кроме того, осуществление нового курса вызвало резкое расслоение рабочих, что исключало возможность коллективных действий. Социальную энергию «оплота» Советской власти стремились перевести в производственное русло. В условиях элементарного выживания «сдельщина» рассматривалась основной массой рабочих как возможность заработать побольше. Об улучшении обработки мало кто задумывался. На замечание, что нужно исполнять так, как это требует само дело, часто отвечали: «А что же тогда мы заработаем?» Встречались случаи, когда работницы, имеющие грудных детей, не уходили по собственному желанию на полчаса раньше с работы, боясь потерять сдельный заработок.
На фоне усиливающегося недовольства новой экономической политикой набирали силу уравнительные тенденции. После длительной дискуссии между ВСНХ и профсоюзами в 1928 году была проведена тарифная реформа, которая нивелировала оплату квалифицированного и неквалифицированного труда, резко ограничила приработки, усилила ориентацию на повременную оплату за счет сдельной. При большом разнобое в тарифных ставках на различных предприятиях рабочий ориентировался не на профессиональный рост и более производительный труд, а на поиск такого предприятия, где при той же работе тарифные ставки были бы выше. А это порождало текучесть кадров [1004] .
1004
Казаков Е.Э. Политика цен и зарплаты в первые годы индустриализации//Политика в области промышленного освоения Сибири: Межвузов, сб. научн. тр. Новосибирск, 1991. С. 14.155
Таким образом к 1928 году объективно складывалась ситуация экономического застоя и военного бессилия. Это делало неизбежным рано или поздно внутренний социальный взрыв или поражение при первом же военном столкновении с Западом. Руководство страны, надо полагать, имело правдивую картину положения в сфере экономики, свидетельствующую о кризисном состоянии. Принятый в конце 1920-х годов курс был следствием не только авторитарных наклонностей значительной части руководства. Он был еще и актом отчаяния людей поставленных перед выбором: медленная агония или отчаянная попытка вырваться из отсталости, несмотря на возможные жертвы населения.
Глава XIII
В тисках социалистической торговли
1926-й год стал последним благополучным нэповским годом. Со следующего года пошло быстрое ухудшение продовольственной и общей товарной ситуации в стране. Перебои с продовольствием начались еще весной 1927-го года. Причиной стали паника и нездоровый покупательский ажиотаж населения, вызванные разрывом дипломатических отношений с Великобританией, а также событиями в Китае. Правительство речами и действиями подогревало «военную тревогу», так как она прекрасно служила обоснованием необходимости ускоренной индустриализации [1005] . В течение лета продовольственные трудности постепенно охватывали всю территорию страны.
1005
1 См. об этом: Симонов Н.С. Крепить оборону Страны Советов («Военная тревога» 1927 г. и ее последствия) // Отечественная история. 1996. № 3; Carr Е.Н., Davies R.W. Foundations of a Planned Economy. 1926–1929. Vol. 1. New York, 1971. P. 698–700; также сводки ОГПУ о продовольственном положении в стране летом — осенью 1927 года (ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 385, 386, 388).
Установка на форсирование индустриализации и связанный с ней кризис хлебозаготовок 1927/28 года резко ухудшили положение на внутреннем рынке. Хлеб всегда являлся основным продуктом питания в России и в связи с начавшейся индустриализацией его расходы у государства резко возросли. Города вступили в индустриальный бум, вопреки всем расчетам быстро увеличивалась численность городского населения. Городскому населению, занятому в промышленном производстве, необходимо было гарантировать снабжение дешевым хлебом через кооперативы. Возрастали расходы хлеба и по военному ведомству. Кроме того, пытаясь стимулировать развитие отечественной сырьевой базы, правительство вело пропаганду среди крестьян в районах технических культур, чтобы они не сеяли хлеб для собственного потребления, а максимально увеличивали посевы хлопка, льна, табака и т. п. [1006] При этом правительство брало на себя обязательство дешево и вдоволь снабжать хлебом поставщиков промышленного сырья. На государственном обеспечении также находилась и сельская беднота — социальная опора партии в деревне. Также нужно было наращивать и экспорт продовольствия — основной источник валюты для импорта машин и технологий, необходимых первенцам пятилетки. Зерно же исконно являлось одной из главных статей российского экспорта.
1006
Государство не случайно стимулировало отечественное производство технического сырья, поскольку промышленность работала на импортном сырье. Например в 1928 году на ввоз хлопка было потрачено 150 млн рублей, на ввоз шерсти — 70 млн, кожсырья — 40 млн золотом. Дальнейшее развитие промышленного производства требовало еще более существенных расходов. Между тем валютные ресурсы в были ограничены, страна остро нуждалась в собственной сырьевой базе. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 514. Л. 23).
Индустриализация нуждалась в хлебе. Однако хлебозаготовки шли не так быстро как того желало руководство страны. Первый поток хлеба на государственные и кооперативные заготовительные пункты в конце лета — начале осени 1927 года, поступавший от остро нуждавшихся в деньгах бедняков и маломощного середнячества, быстро иссяк. Крепкое середнячество и зажиточные, выплатив денежный налог государству за счет продажи продуктов животноводства и технических культур, либо придерживали хлеб, либо продавали его частнику, который давал хорошую цену. С октября 1927 года темпы хлебозаготовок угрожающе снизились.
По сведениям ОГПУ, с конца октября 1927 года в связи с плохим ходом заготовок продовольственная ситуация в промышленных районах заметно ухудшилась. Перебои с хлебом в городских магазинах приводили к повышению цен на рынке. Удорожание зерна, которое кормило не только людей, но и служило кормом для скота, вызывало рост цен на продукты животноводства. Началась цепная реакция всеобщего повышения цен и 1927/28 год стал первым годом их резкого скачка [1007] .
Товарный дефицит в стране обострялся эмиссиями и ростом денежных доходов населения. В 1927/28 году зарплата на промышленных предприятиях вместо запланированных 7,2 % выросла на 10,5 %. При слабом росте производства товаров увеличение денежной массы в обращении вело к быстрому прогрессированию инфляции. Вместо ожидаемого укрепления рубль терял покупательную способность [1008] .
1007
В 1925—27 годах хотя цены на продовольствие в частной торговле и росли, но не делали резких скачков. В 1927/28 году произошло их резкое повышение на 40 % (среднегодовой индекс розничных цен на продовольствие вырос с 207 в 1926/27 году до 247 в 1927/28; индекс 1913 года = 100), а в следующем году уже на 119,8 % (См.: Малафеев А.Н. История ценообразования в СССР (1917–1963). М.(1964. С. 401).
1008
РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 6. Л. 4–8.
Резкое подорожание товаров на рынке породило ажиотажный спрос в кооперативах, где государство искусственно поддерживало низкие цены. В результате трудности с хлебом дополнились перебоями в торговле другими продуктами питания. Даже в Москве, которая снабжалась лучше других городов, хроническими стали очереди за маслом, крупой, молоком, перебои с картофелем, пшеном, макаронами, вермишелью, яйцами, мясом [1009] . Поползли слухи о скорой войне, продаже всего хлеба за границу в уплату долгов иностранным государствам или же в качестве откупа хлебом за убийство консула в Одессе, о голоде и перевороте. Недовольство росло, активизировались антисоветские настроения.
1009
ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 388. Л. 365, 398.