Россия нэповская
Шрифт:
Материалы ОГПУ сохранили характерные высказывания тех лет: «Коммунисты чувствуют приближение войны и поэтому весь хлеб попрятали». «Откупаются хлебом от войны с Англией». «Не может быть, чтобы хлеба не было. Дали бы нам винтовки, мы бы нашли хлеб». «Сами не могут торговать и частникам не дают, а еще воевать думают» [1010] .
В декабре 1927 года снабжение промышленных районов продолжало ухудшаться. Очереди, давка, скандалы в магазинах становились обычным явлением. По словам одной женщины: «Как подумаешь идти в кооператив, так сердце замирает. Того и смотри раздавят». На рабочих собраниях доклады правлений кооперативов встречались враждебной критикой и категорическими требованиями улучшить снабжение. Появилась угроза забастовок [1011] . В деревнях крестьяне, имея запасы хлеба, пока не страдали, за исключением бедняков, для которых хлеб поступал из государственных фондов.
1010
ЦА
1011
ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 386. Л. 1—44.
Срыв хлебозаготовок и ухудшение продовольственного снабжения промышленных центров напрямую угрожали индустриальным планам руководства страны. В конце декабря 1927 года, когда до распутицы и, следовательно, до конца хлебозаготовок оставалось 2–3 месяца, Политбюро ЦК приняло директиву «О хлебозаготовках» [1012] . Это была программа экономических мер в борьбе за хлеб. Вопреки складывающимся в историографии новым стереотипам, архивные документы свидетельствуют, что вначале руководство страны попыталось вначале взять хлеб у крестьян не силой.
1012
Принята 24 декабря 1927 года (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 666. Л. 10–12).
Прежде всего Политбюро категорически отказалось повысить заготовительные цены, положив конец даже тем единичным случаям, когда по специальному разрешению Наркомторга СССР заготовка зерна шла по рыночным ценам. Директива Политбюро недвусмысленно гласила: «Считать недопустимым повышение хлебных цен и воспретить постановку этого вопроса в печати, советских и партийных органах».
Отказавшись повысить закупочные цены, Политбюро решило взять зерно в обмен на промышленные товары: сдаешь хлеб государству — получи квитанцию на покупку промышленных товаров. При полупустых сельских лавках эта мера могла стимулировать хлебозаготовки. В соответствии с директивой Политбюро 70–80 % имевшихся в стране промтоварных фондов направлялось в хлебные районы «за счет оголения городов и нехлебных районов». Снабжение района промтоварами ставилось в зависимость от сдачи хлеба, коэффициенты снабжения районов стали показателями их «хлебной важности» [1013] . Решение о переброске товаров в деревню было секретным, поскольку оно вело к ухудшению рабочего снабжения.
1013
РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 65. А. 202.
Поступление товаров в деревню оживляло заготовки, но радикальных изменений не произошло. Дефицит корректировал, планы Политбюро. Государство не располагало достаточным промтоварным фондом для снабжения сдатчиков хлеба. Так, например, в январе 1928 года, в начале кампании по переброске товаров в деревню, нарком торговли Микоян разрешил местным торготделам и наркомторгам республик продавать дефицитные товары без ограничения, на всю стоимость сданного крестьянами хлеба [1014] . Колхозы также могли получить дефицитные товары в неограниченном количестве в обмен на сданные государству излишки. В результате хлебозаготовки стали принимать характер прямого обмена товаров на хлеб. Сдаваемый хлеб почти полностью оплачивался товарами. Такая практика грозила быстрым истощением скудных товарных фондов. Дефицит требовал бережного обращения с ними. Буквально через неделю, 14 января 1928 года, Политбюро положило этому конец. В циркулярной телеграмме оно указало, что за зерно нужно платить деньгами, а товары выдавать только на часть денег, полученных крестьянами за сдачу зерна [1015] .
1014
РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 65. Л. 203, 204
1015
Протокол заседания Политбюро от 19 января 1928 года (Трагедия советской деревни. Т. 1. М., 1998).
В той же телеграмме Политбюро требовало продавать промтовары в первую очередь тем, кто сдавал хлеб в данный момент. Таким образом, бедняки и маломощное середнячество, ранее сдавшие хлеб государству, оставались с бесполезными квитанциями на руках. Так Политбюро ухудшило положение сельской бедноты, которая за свою поддержку власти рассчитывала на государственный патернализм. «Советская власть боится кулаков», — вынесла свой вердикт беднота. Недовольство маломощных порождало комбедовские настроения и готовность поддержать репрессии. Так в деревне закладывалась социальная база грядущей сплошной коллективизации и раскулачивания.
Товарный дефицит являлся не единственной причиной провала экономической программы Политбюро. Бюрократическая волокита при разработке планов снабжения деревни, многозвенность и неповоротливость кооперативной торговли, плохая работа транспорта не позволили быстро перебросить товары на места. Перевозка больших партий грузов сопровождалась неразберихой и огромными потерями. Отчеты свидетельствовали о том, что товар давно отправлен, но к месту назначения он поступил с большим опозданием. Об этом, в частности, свидетельствуют сводки ОГПУ. В январе 1928 года в разгар кампании по переброске товаров в деревню, они пестрели информацией о жалобах на отсутствие товаров для крестьян, сдавших продукцию государству. По этим сводкам, «недостаток промтоваров принял в деревне характер самого больного вопроса» [1016] .
1016
Вот лишь одна выдержка: «Основная масса промтоваров, намеченная по разверстке на январь месяц, до потребителя еще не дошла. Срединная система кооперации, райсоюзы до сего времени получили незначительное количество промтоваров, но и имеющиеся промтовары недостаточно быстро передаются низовой сети кооперации (сельпо) по причине негибкости кооперативного аппарата и неурегулированности условий расчета райсоюзов и селькооперации» (ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 85. Л. 1—13, Д. 567. Л. 49).
Переброска товаров в деревню тормозилась также финансовой слабостью кооперации, которая часто не имела денег, чтобы выкупить прибывшие товары. Крестьяне-пайщики, сытые зряшными посулами, неохотно давали авансы кооперации. Вот только один из случаев: на собрании пайщиков Вознесенского кооператива было объявлено, что мелитопольский райпотребсоюз получил 40 вагонов мануфактуры, но чтобы взять их требуется внести аванс в 1000 рублей наличными или же зерном. Таких денег у кооператива не было. Крестьяне же отказались авансировать деньги, не имея воочию товаров.
Один из выступивших середняков заявил: «Довольно нас дурить. Десять лет дурите, вы привезите нам мануфактуру и мы пойдем посмотрим и тогда будем покупать, а не выдуривайте какие-то авансы. А то, продай хлеб, внеси аванс, а тогда получится, что рубль пшеничка, а триста рублей бричка. Все равно пшеничку не выдурите» [1017] .
Товары оставались лежать на станции или уплывали к частнику за взятки. К слову сказать, увеличение паевых взносов кооперации, являлось одной из мер, предусмотренных директивой Политбюро «О хлебозаготовках». Это была попытка финансово укрепить кооперативы за счет пайщиков.
1017
ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 85. Л. 7.
Провал кампании по переброске товаров в деревню имел и другие причины. Политбюро упустило время, значительная часть хлеба уже ушла к частнику. Представителям власти крестьянин объяснял это просто: «Не знал, что на рынок везти запрещено». Да и, как признавал Микоян на июльском пленуме 1928 года, расчеты Политбюро относительно запасов хлеба в деревне оказались завышенными. Кроме этого, основными держателями хлеба к концу заготовительной кампании оставались зажиточное крестьянство и крепкое середнячество, а тех не интересовал тот дешевый ширпотреб, который государство направляло в деревню. Они стремились покупать строительные материалы, машины и потребительские товары высокого качества, которых отечественная промышленность практически не производила. Поэтому поступление товаров слабо изменило позицию зажиточных крестьян — основных держателей зерна.
Еще одной причиной неудач экономической кампании стало обесценение денег — неизбежное следствие товарного голода и обильной эмиссии. Крестьяне, может быть и не отказывались бы покупать товары за деньги, но не в обмен за хлеб. Истинная ценность денег и хлеба была им хорошо известна: «Есть хлеб — есть и деньги», «Я хлеб продам, а что я буду делать с деньгами, когда на них ничего нельзя купить. Пусть лучше хлеб лежит» [1018] .
В начале 1928 года Политбюро предприняло попытку облегчить крестьянскую денежную кубышку и тем самым заставить их продавать зерно. Программа экономических мер — директива «О хлебозаготовках» требовала от Наркомфина взыскать все задолженности с крестьянства. Состоялись массовые кампании по сбору недоимок, распространению государственных займов, кампания по самообложению [1019] . Естественно, что добровольно отдавать деньги никто не хотел и не собирался: «Если силой — берите корову, если добровольно — идите к черту!» — так крестьянин встречал сборщиков [1020] . Кампания по выкачке денег из деревни хотя и пополнила госбюджет, но на ход хлебозаготовок повлияла слабо. Основные держатели денег и хлеба, зажиточные и середнячество, как правило, недоимок не имели. Бедняки и маломощные середняки, те, у кого были задолженности по выплате налогов и сборов, не имели ни денег, ни хлеба.
1018
ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 6. Д 85. Л. 16.
1019
Последнее предполагало, что крестьяне должны добровольно облагать себя довольно большим налогом (20–50 % от сельхозналога), который должен был пойти на социально-культурное благоустройство деревни).
1020
ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 85. Л. 216.