Россия нэповская
Шрифт:
В марте 1922 года завершилась первая продналоговая кампания. По стране в целом было заготовлено почти 233 млн пудов хлебофуража (не считая масленичных семян). Это было немногим меньше официально установленной после сокращений, связанных с неурожаем суммы налога. План почти полностью был выполнен.
Более-менее спокойно прошла продналоговая кампания 1922/23 года. Она проводилась в иных условиях, чем предыдущая. Не было таких устрашающих факторов, как голод и неурожай. В этот год общие заготовки Наркомпрода превысили 361 млн пудов [246] .
246
Сборник статистических сведений по Союзу ССР. 1918–1923. С. 424.
В 1923/24 году натуральные выплаты составили лишь четвертую часть от общего объема выплат по сельскохозяйственному налогу, а остальные три четверти налога крестьяне внесли деньгами. С 1 января 1924 года натуральные выплаты были вообще отменены и вплоть до конца нэпа сельхозналог с крестьян собирался исключительно в денежной форме.
Особенно трудными были первые продналоговые кампании. Трудности их проведения усугублялись не только общим упадком производительных сил крестьянского хозяйства, вызванных
С мест сообщали: «В агитации крестьянства усиленно подчеркивалось, что продналог меньше разверстки. Если это правильно в общероссийском масштабе и для производящих губерний, то для Нижегородской губернии налог значительно выше, чем разверстка, хотя урожай в этом году не лучше прошлогоднего» [247] .
И действительно, размеры налога в 1921/22 году составили, например, по Вятской губернии около 10 %, а по Нижегородской — 12 % по отношению к валовому сбору [248] , в то время как продразверстка по потребляющим губерниям РСФСР по некоторым расчетам составляла в среднем — 8,4 % [249] . В Вятской губернии размеры хлебного налога в 1921/22 году оказались выше размеров продразверстки 1920/21 года на 792 393 пуда [250] .
247
Грехова Н.Н. Указ. соч. С. 199.
248
РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 9. Д. 387. Л. 19.
249
Кабанов В.В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». М. 1989. С. 187.
250
Грехова Н.Н. Указ. соч. С. 197.
Превышение размеров налога по сравнению с разверсткой в Вятской и Нижегородской губерниях были связаны с тем, что налог в 1921/22 году вносили лишь северные уезды губерний, а основные сельскохозяйственные районы были от него освобождены, при том, что общая сумма продналога по губерниям не была снижена. Кроме того, по налоговому законодательству обложению подлежала вся земля, в том числе и пустующая, а также рабочий скот в возрасте до трех лет.
Не имеет оснований и утверждение, что крестьяне уже с весны знали всю сумму продовольственного налога с их хозяйства. В силу несовершенства налогового законодательства, натурального характера налога и его множественности крестьяне могли знать лишь общую сумму хлебного налога. Крестьяне же выплачивали налог по 13 (и даже 18) категориям различного рода сельскохозяйственной продукции. Установление размеров налога по каждому виду проходило с весны до осени [251] .
251
Так, постановление Совнаркома о натурналоге на хлеб появлялось в центральной печати в марте — апреле, а последний налог (например на домашнюю птицу) принимался, как правило, в середине сентября. Кроме того, размер натурналогов с каждого крестьянского хозяйства устанавливался в зависимости от урожайности в данной местности, которую можно было установить, в лучшем случае в начале лета, но не ранней весной, до начала посевной кампании.
Показательно мнение, высказанное управляющим ЦСУ П. И. Поповым. Критикуя позицию Н. Д. Кондратьева, призывавшего в работе над проектом сельхозналога руководствоваться интересами восстановления крестьянского хозяйства и основываться на его реальных возможностях, Попов указывал, что размер налога «должен определяться потребностями армии, рабочих, служащих, детей, больных, инвалидов и т. п. потребителей, затем — размером запасного фонда, как в целях развертывания промышленности, так и в целях защиты страны от нападения врагов» [252] . Таким образом, интересы сельхозпроизводителя, если и учитывались, то уже далеко не в первую очередь.
252
Попов П.И. К вопросу о налоговой системе // Экономическая жизнь. 1922. № 32. С. 3.
Не способствовала восстановлению хозяйства, раскрепощению и активному развитию хозяйственной инициативы крестьянина и подчеркнуто классовая направленность налоговой политики в деревне. С одной стороны, она характеризовалась неоправданным расширением налоговых льгот для малоимущих слоев крестьянского населения. Беднота получала значительные льготы вплоть до полного освобождения от налогов (при посеве не более 1 дес. на хозяйство). Достаточно сказать, что в 1922/23 году число освобожденных от налога бедняцких хозяйств составило около полумиллиона дворов, то есть 3 % всех крестьянских хозяйств, в 1923/24 году — уже 2,2 млн, то есть 14 % всех хозяйств [253] .
253
А в 1925–1926 гг. — 5,5 млн. дворов (до 24 % крестьянских хозяйств). [См.: Поляков Ю.А., Дмитренко В.И, Щербань Н.В. Новая экономическая политика: разработка и осуществление. М., 1982. С. 124; История советского крестьянства. В 5-ти тт. Т. 1. Крестьянство в первое десятилетие советской власти 1917–1927. М., 1986. С. 357.]
Помимо этого, беднейшим крестьянским семьям оказывалась значительная материальная помощь со стороны государства, тратившего на эти цели миллионы золотых рублей [254] . Во многих случаях подобные меры были экономически и социально оправданы. Однако абсолютизация идеологических, классовых мотивов в налоговой политике в конечном счете приводила к укреплению иждивенческих настроений среди беднейшей части крестьянства. Проявление «безоглядной любви» властей к социальным низам нэповской деревни в большинстве случаев плодило значительный слой паразитических по своей сути крестьянских хозяйств. Спекулируя на своей показательной бедности, они использовали государственную поддержку лишь для непроизводительного потребления. Поэтому основная масса российского крестьянства осуждала подобную практику. «Советской власти, — говорили крестьяне, — следовало бы завести статистику маломощных хозяйств, которым из года в год предоставляются налоговые льготы, и проследить, многие — ли из этих хозяйств подняли свое благосостояние. Если бы такая статистика была, Советская власть увидела бы, что большинство из них не использовали для хозяйства эти льготы. И наоборот, очень многие бедняцкие хозяйства сумели приспособиться таким образом, что, сохраняя видимость бедняцкого хозяйства, живут не хуже середняков. Конкретно это делается так: ко времени налога они режут теленка, продают лишнюю корову, режут поросят, продают лишних овец и благодаря этому освобождаются от налога. И в то время, как середняк разрывается на части, чтобы уплатить налог и улучшить свое хозяйство, этот мнимый бедняк кушает убоину и в ус себе не дует,» — отмечалось в одном из писем, направленных во властные структуры [255] . На бессмысленность поддержки государством таких хозяйств сетовали в каждой деревне, но ничего не менялось.
254
ГА РФ. ф. 1066. Оп. 1. Д. 17. Л. 10.
255
ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 22. Д. 107. Л. 5–6.
Льготы предусматривались также для середняцких хозяйств, расширявших посевы и повышавших урожайность, но без применения «кулаческих приемов». Отменялась круговая порука и устанавливалась налоговая ответственность каждого хозяйства.
С другой стороны, в отношении экономически крепких слоев крестьянства налоговым законодательством предусматривалось значительное увеличение прогрессивности налогообложения [256] . Так, в 1922 году размер налога для слабых хозяйств должен был соответствовать 7 % их доходности, средних — 14 %, а крупных — 24 %. Спустя два года уровень обложения последних был повышен до 35–40 % [257] .
256
Прогрессивность выпячивалась и в технике налогообложения: сначала облагалась пашня, затем ставки для верхних групп все повышались, достигая восьмикратного разрыва по сравнению с низшей группой, с которой начиналось обложение. Все это сильно (и изначально) задерживало процесс капиталонакопления и рост средних слоев как материальных выразителей товарного производства.
257
РГАЭ. Ф. 105. Оп. 2. Л. 26; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 31. Д. 39. Л. 10 об.
Особое внимание обращалось на организацию и проведение налоговых кампаний. К их выполнению привлекались армейские подразделения, милиция, специально сформированные военно-продовольственные дружины, народные суды и ревтрибуналы. Выездные сессии ревтрибуналов разбирали поступавшие к ним налоговые дела вне очереди. Меры наказания за налоговые преступления были определены с учетом опыта 1921 года. К ним были отнесены: лишение свободы на срок от шести месяцев до одного года, принудительные работы на срок до шести месяцев, конфискация всего или части имущества. Исключены лишение земельного надела и высшая мера. В инструкции Наркомпрода и Наркомюста от 7 августа 1922 года указывалось на применение главным образом имущественного взыскания для выполнения заданий по сбору налога. К взысканиям же личного характера следовало прибегать лишь при уверенности в том, что они дадут требуемые результаты [258] . С 1 марта по 20 августа 1922 года в 49 губерниях действовали 102 выездные сессии народных судов и семь сессий губернских ревтрибуналов. В сентябре того же года их число значительно возросло, составив соответственно 603 и 144. Количество неплательщиков, преданных суду, на 10 ноября 1922 года насчитывало 14 027 человек, отданных под ревтрибунал — 852 человека [259] . Активно применялись и меры административного воздействия. Так, с марта по ноябрь 1922 года административному аресту подверглись 68 623 человека, наложению штрафа — 47 243. Использовался и военный постой, и запрещение вывоза продуктов, и закрытие рынков, хотя и в незначительных размерах [260] .
258
РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 6. Д. 1078. Л. 18–18 об.
259
Там же. Л. 32 об. — 33, 66–68.
260
Там же. Л. 32 об., 33, 66.
К тому же повсеместно практиковались административные аресты неплательщиков налога. Так, средний процент арестованных крестьян по Лукояновскому уезду Нижегородской губернии доходил до 40–50 %. В Арзамасском уезде к лицам, уклоняющимся от уплаты налога в силу его тяжести в 1922 году, были применены следующие меры: арестовано на две недели 676 человек, осуждены на различные сроки с конфискацией имущества 275 домохозяев и передано в уездную сессию губернского ревтрибунала список на 5800 неплательщиков. Весьма показательным является сообщение городецкого исполкома о том, что в начале продналоговой кампании многие деревни Кирюшенской волости совершенно отказались от уплаты налога, «после же ареста трех деревень целиком налог стал поступать быстро» [261] . В Курганском уезде Челябинской губернии в начале 1922 года под ревтрибунал было отдано 1105 человек. Интересно узнать, что по определению ревтрибунала одна треть оказалась просто несостоятельными неплательщиками. «Эти сведения подтверждают, что в уплате продналога население напрягало последние свои силы» [262] . От подобных действий крестьянство пребывало в шоке и растерянности, постепенно переходившей в злобу и ненависть. Деревенский «барометр» — крестьянские настроения, предвещал бурю.
261
Грехова Н.Н. Указ соч. С. 198.
262
Тайболина М.Н. Продналоговая кампания 1921–1922 года в Курганском уезде Челябинской губернии // Земля Курганская: прошлое и настоящее. Краеведческий сборник. Вып. 4. Курган, 1992. С. 21.