Россия нэповская
Шрифт:
При этом для получения сведений об излишках власти начинают, подобно «комбедовской» поре, широко прибегать к помощи беднейших слоев сельского населения, вновь объединенных с 1926 года в так называемые группы бедноты, и уже тогда активно привлекавшихся к работе по выявлению скрываемых односельчанами объектов налогообложения [546] .
На этом фоне неуклонно расширялись масштабы налоговых льгот для деревенской бедноты. В 1925/26 году от налога было полностью освобождено 5,5 млн бедняцких дворов или 23,5 % всех крестьянских хозяйств [547] . Вся тяжесть резко возросшего сельхозналога полностью перекладывалась на плечи основной массы середнячества и зажиточного крестьянства, а рецидивы «комбедовщины» обостряли и без того непростые внутридеревенские отношения, усиливая недоверие к властям и вызывая озлобление со стороны большинства сельских жителей.
546
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 32. Д. 58. Л. 12; Ильиных В.А. Коммерция на хлебном фронте. Новосибирск, 1992; Голанд Ю. Указ. соч.
547
В 1927 г. доля освобожденной от налога бедноты достигла уже 35 % от общего числа деревенских домохозяев. (История советского крестьянства… Т. 1. М., 1984. С. 357.)
Глава VIII
Культурные
Ни в какой другой сфере парадоксы нэпа не проявляли себя столь ярко, как в области культуры. Власть предпочитала тогда термин «культурное строительство», а между тем процессы в этой сфере шли своим непредсказуемым чередом. Что определяло их ход?
Какое бы содержание мы не вкладывали в понятие культура, общее направление подвижкам в этой области — причем на всех уровнях — в 1920-е годы задавалось противостоянием революционаризма и традиционализма. Внешне противоборство носило позиционно-изнурительный характер. Но общая динамика социокультурных процессов определялась очередным «омоложением» населения страны [548] , ситуация зависела от того, в пользу какой культуры выскажется новое поколение. Именно поэтому культуртрегерство 1920-х годов приобретало куда более основательные последствия для судеб страны, нежели «военно-коммунистический» наскок 1917–1921-х годов.
548
Население России в XX в. Исторические очерки. Т. 1. 1900–1939. М., 2000. С. 157.
Революция по тогдашним понятиям предполагала достижение качественно иного уровня цивилизованности. Между тем перепись населения 1920 года выявила 54 млн безграмотных. Масштабные замыслы воспитания человека новой культуры оказались сопряжены с элементарной задачей ликвидации неграмотности. А поскольку денег у власти не хватало и на это, она попыталась мобилизовать общественность. В принципе в этом были заинтересованы все слои населения, хотя и по-разному. В 1923 году появилось Всероссийское добровольное общество «Долой неграмотность» — его возглавил М. И. Калинин. В 1925 году по официальным (уже отмеченным соответственными преувеличениями) сведениям в ликбезах обучалось почти 1,4 млн взрослых — в этой кампании активное участие принимали профсоюзы [549] . Параллельно в деревне росла тяга детей к образованию, связанная с давнишним стремлением порвать с опостылевшим сельским бытом и нравами [550] . Эти тенденции вовсе не были взаимодополняющими. Они носили внутренне конфликтный характер, связанный с тем, что статус «учености» приобретали традиционно мыслящие слои общества.
549
См.: Clark С. Literacy and Labor: The Russian Literacy Campaign within the Trade Unions, 1923–1927 // Europe — Asia Studies. 1995. Vol. 47. n. 4. December. P. 1327–1342.
550
См.: Неизвестная Россия. XX век. Т. III. М., 1993. С. 263–319; Скотт Дж. За Уралом: Американский рабочий в русском городе стали. М. — Свердловск, 1991. С. 68, 72–73, 135–137, 145.3
Активизация государства и общества в образовательной сфере не могла не вдохновлять педагогов, мечтавших о реализации своих проектов еще во времена самодержавия. Но их приверженность идее включения детей в сознательную жизнь на основе интегративного знания и трудовой практики, как и стремление создать школу-модель «идеального социального строя» [551] , далеко не вполне стыковались с нацеленностью власти на первостепенное распространение марксизма [552] . Кампания по борьбе с неграмотностью выросла во всеобъемлющую идеологическую акцию: буквари были переполнены магическими заклинаниями типа «союз рабочих и крестьян непобедим» и «коммунизм — наш факел победный», а заканчивались текстом «Интернационала» для заучивания. В деревне количество учителей уменьшалось, школы закрывались, но рядом появлялись избы-читальни, где шла обработка молодежи методом комментированной читки специальных газет. И чем слабее был опыт планомерного вхождения в мир знаний, тем основательнее закреплялись в головах учащихся всех возрастов лозунги-призывы, отмеченные печатью революционной оголтелости.
551
См.: Шацкий С.Т. Педагогические сочинения. М., 1964. Т. 2. С. 140; Блонский П.П. Избранные педагогические произведения. М., 1961. С. 206.
552
Красовицкая Т.Ю. Модернизация России: национально-культурная политика 20-х годов. М., 1998. С. 335.
Эффективность кампании зависела от успехов борьбы с церковью. Считается, что власть работала здесь в режиме механической репрессивности, в ее акциях обычно различают лишь статистику жертв. Действия большевиков преподносятся как тщательно спланированные, а разнузданные инициативы местных властей редко принимаются во внимание [553] . На деле хаотичная борьба с церковью в 1920-е годы обернулась серией неудач пытающейся упрочиться идеократии.
Но и внутри самой РПЦ произошло нечто вроде раскола [554] , ее позиции в сознании молодого поколения пошатнулись. Многие приходы остались без настоятелей. Вынужденное упрощение обрядности доходило до того, что богослужение вели псаломщики, монахини, а то и гражданские лица [555] . Возник плацдарм для наступления на церковь при помощи новых социальных сил [556] — молодежных кампаний оголтелого «безбожничества» последующих лет.
553
См.: Левитин-Краснов А, Шавров В. Очерки по истории русской православной смуты. В 3-х томах. Кюснахт, 1977; Русак В. (Степанов) Русская Православная Церковь в «ленинский» период (1917–1924). М., 1991; Одинцов М.И. Государство и церковь (История взаимоотношений, 1917–1938 гг.). М., 1991; Кашеваров А.Н. Государство и церковь: Из истории взаимоотношений Советской власти и Русской Православной Церкви, 1917–1945 гг. СПб., 1995: Кривова Н.Л. Власть и Церковь в 1922–1925 гг. Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. М, 1997; Цыпин В. Русская церковь. 1925–1938. М., 1999 и др.6
554
См.: Freeze G. Counter-reformation in Russian Orthodoxy: Political Responce to Religious Innovation, 1922–1925 // Slavic Review. Vol. 54. n. 2. Summer 1995; Roslof E. The Heresy of «Bolshevik» Christianity: Orthodox Rejection of Religious Reform during NEP // Slavic Review. Vol. 55. n. 3. Fall 1996; Шкаровский M.B. Обновленческое движение в русской православной церкви XX века. СПб., 1999.
555
Леонтьева Т.Г. Вера и бунт: духовенство в революционном обществе Рос — сии начала XX века // Вопросы истории. 2001. № 1. С. 41.
556
См.: Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь и Советская власть в 1917–1927 годах // Вопросы истории. 1993. № 8; Anderson J. Religion, State and Politics in the Soviet Union and Succesor State. Cambridge, N.Y., Melbourne, 1994; Luukanen A. The Party of Unbelief: The Religious Policy of the Bolshevik Party. 1917–1929 // Studia Historica, 48. Suomen Historiallinen Seura. Helsinki, 1994; Peris D. Comissars in Red Cassocks: Former Priests in the League of the Militant Godless // Slavic Review. Vol. 54. n. 2. Summer. 1995.
Реформа православной церкви, о которой еще в XIX веке мечтали «передовые» священники, своевременно не была осуществлена. Как результат, с марта 1917 года значительная часть верующих стала требовать демократизации приходов, освобождения их от «поповского засилия». Позднее некоторые верующие даже обращались с соответствующими просьбами к большевистским властям. Последние, приняв их за «атеистическую» тенденцию, решили, что сопротивление «церковной контрреволюции» удастся преодолеть с помощью подкармливаемой ГПУ «Живой церкви». В конце декабря 1922 года тиражом 15 тыс. экз. вышел первый номер газеты «Безбожник», вокруг которой стали группироваться почитатели [557] . После 1923 года в ходе поиска «смычки» с деревней последовало некоторое смягчение репрессий по отношению к церкви [558] — во всяком случае центр тяжести был перенесен на так называемую разъяснительную работу с массами [559] .
557
Peris D. Storming the Heavens. The Soviet League of the Militant Godless. Ithaca and London, 1998. P. 43–44.
558
Freeze C.l. The Stalinist Assault on the Parish, 1929–1941 // Stalinismus vor dem Zweiten Weltkrieg. Neue Wege der Forschung. Hrsg. von M.Hildermeier [Schriften des Historischen Kollegs. Kolloquien 43]. S. 209–210.
559
См.: Religious Policy in the Soviet Union. Ed. by S.P.Ramet. Cambridge, 1993. P. 3—30.
Борьба с РПЦ активизировалась после смерти патриарха Тихона. В 1925 году был организован Всероссийский союз безбожников, возглавляемый Е. Ярославским; через год в нем было 87 тыс. членов [560] . Со своей стороны, оживились «живоцерковники»: в начале 1925 года они располагали 13 650 храмами, за ними числилось до трети всех приходов. За распрями между «обновленцами» и «тихоновцами» скрывались не столько духовные или политические пристрастия, как извечное стремление обрести для веры мощную «внешнюю ограду» в лице государства. В том числе и по этой причине как «тихоновцы», так и «обновленцы» стали проигрывать в глазах молодого поколения.
560
Некоторые исследователи полагают, что все данные об успехах «безбожников» существовали только на бумаге. См.: Freeze G.L The Stalinist Assault on the Parish. S. 212.
Необходимо учитывать также, что в этот период заметно меняется социальный состав приходских священников: если до революции это были почти исключительно выходцы из духовной среды, то теперь их удельный вес снизился едва ли не до 50 %. Этот фактор, в также оживление сектантства могло внушить большевикам известный оптимизм относительно возможности победы на церковью относительно мирным путем [561] . Как бы то ни было, большевики, вольно или невольно восстановив против обновленцев верующих-традиционалистов, в конечном счете выгадали от ослабления позиций тех и других [562] .
561
Freeze G.L The Stalinist Assault on the Parish. S. 210–211.
562
Freeze G. Counter-reformation in Russian Orthodoxy: Popular Responce to Religious Innovation, 1922–1925 // Slavic Review. 1995. Vol. 54. n. 2.
Тем временем разворачиваюсь движение за «военно-коммунистическое» воспитание детей., начавшееся с появления в 1921 году «юных пионеров имени Спартака». С 1924 года пионерские организации из детских домов распространяются на школы, тут же возникают «октябрятские» организации, а пионерия получает имя Ленина. В начале 1925 года в стране по официальным данным было 1,5 млн пионеров [563] .
Борьба за юные души активизировалась и по другим линиям. В октябре 1924 года на 3-м педагогическом съезде была поставлена задача создания детской книги, «отражающий реальный мир и современную действительность с ее преобладающими мотивами борьбы и труда». По существу, предлагался качественно новый тип обработки сознания подрастающего поколения — через преданность «передовому классу» к культу агрессивной государственности [564] .
563
Равкин З.И. Советская школа в период восстановления народного хозяйства, 1921–1925. М., 1959. С. 207.
564
См.: Салова Ю.Г. «Новый человек»: взгляд на проблему в 1920-е годы. Ярославль, 1998. С. 32–39). Свою роль в этом сыграли и появившиеся в эфире с апреля 1925 г. передачи «Радиопионер» и «Радиооктябренок» (Горяева Т.М. Радио России. Политический контроль советского радиовещания в 1920—1930-х годах: Документированная история. М., 2000. С. 62).
Разумеется, все это приносило свои плоды. Социологический опрос, проведенный в 1927 году, выявил примечательные тенденции. На вопрос: «Что следует изменить в теперешних порядках?», дети рабочих отвечали: «построить крупные фабрики и заводы», «уничтожить нэпманов», «в церквах сделать клубы». Дети крестьян предлагали «уничтожить кулаков-эксплуататоров», снизить налоги и цены на фабричные продукты. Были, правда, и предложения прекратить преследовать религию. Более показательно, однако, заявление 11-летнего школьника: уничтожить все церкви, а из высвободившихся кирпичей построить фабрики и клубы [565] .
565
Дети и Октябрьская революция. Идеология советского школьника. М., 1929. С. 5–7; Вестник просвещения. 1927. № 10. С. 50.