Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814
Шрифт:
«Но как благородное дворянское название и достоинство исстари, ныне да и впредь приобретается службою и трудами, Империи и престолу полезными, и существенное состояние Российского Дворянства зависимо есть от безопасности отечества и престола: и для того во всякое таковое Российскому самодержавию нужное время, когда служба Дворянства общему добру нужна и надобна, тогда всякий благородный Дворянин обязан по первому позыву от Самодержавной Власти не щадить ни труда, ни самого живота для службы Государственной» [366] .
366
ПСЗ. Т. XXII. С. 348.
Хотя никто не мог отрицать, что сложившееся на тот момент положение было как раз тем самым «нужным временным», предусмотренным Екатериной II, ее внук со свойственным ему тактом «попросил» дворянство внести свою лепту в военно-экономическую деятельность страны и выразил убеждение в том, что преисполненные патриотизма дворяне восторженно откликнуться на его призыв. Однако генерал-губернаторы часто ссылались на эти «просьбы» как на распоряжения императора. Когда речь заходила
367
Ср., например, текст указа Александра I генерал-губернатору Владимирской губернии А.Н. Супоневу с последующими ссылками самого А.Н. Супонева на «команды» императора: РГВИА. Ф. 125. Оп. 1. Д. 16. Л. 21, 23–28. Что касается службы в ополчении и уклонения от нее см., например: Хованский Н.Ф. Участие Саратовской губернии в Отечественной войне 1812 г. Саратов, 1912. С. 41–64; Проходцев И.И. Рязанская губерния в 1812 году. Рязань, 1913. С. 277–528.
Это обстоятельство кое-что говорит об основополагающих характеристиках, присущих России эпохи Александра I. Правление Александра производило в некотором роде пугающее впечатление и оказывало опустошительное воздействие в силу тех требований, которые оно предъявляло к населению, особенно во время войны. Но Россия той эпохи вовсе не была Россией Петра Великого, не говоря уже о Сталине. Невозможно было контролировать элиту посредством террора. Дворяне не могли выступить с открытой оппозицией по отношению к той политике, которую проводил Александр, но они могли всячески тормозить ее проведение и в итоге привести ее к срыву: организованный ими саботаж попыток правительства, предпринятых за несколько месяцев до начала войны и направленных на увеличение налоговых поступлений с дворянских поместий, наглядно демонстрировал ту власть, которая имелась в распоряжении дворянства. Поэтому настроения дворян необходимо было учитывать, а в обращении с представителями знати требовалось прибегать в равной степени как к просьбам, так и принуждению. На самом деле, оказавшись перед лицом вторжения гитлеровских войск, даже Сталин и его окружение осознали, что одного террора недостаточно, и что необходимо воззвать к чувству патриотизма населения. Александру I не нужно было об этом напоминать; еще меньше ему требовалось напоминаний о необходимости достижения согласия с дворянством с целью стабилизации тыла и получения от дворян гарантий их участия в войне. В конце августа он говорил одной из фрейлин императрицы: «Да, мне нужно только, чтобы не ослабевало усердие к великодушным жертвам, и я ручаюсь за успех. Лишь бы не падать духом, и все пойдет хорошо» [368] .
368
См. мемуары графини Р. Эдлинг, опубликованные в кн.: Державный сфинкс. С. 174–175. О саботировании государственных налогов см., например: Проходцев И.И. Указ. соч. С. 8–21.
В дневнике генерал-майора князя В.В. Вяземского описывается, почему Александру действительно стоило беспокоиться насчет «боевого духа» дворян. Вяземские принадлежали к старинному княжескому роду, но лишь немногие из них ко времени правления Александра I были по-прежнему богаты и имениты. В их числе последних явно не был В.В. Вяземский, который владел менее чем ста крепостными. Его профессиональная жизнь прошла вдали от Петербурга и лейб-гвардии, в обычном егерском полку. Хотя Вяземский был хорошо образован, предметы его забот и высказываемые мнения вы, ли в нем поместного дворянина средней руки. Когда началась война, В.В. Вяземский командовал бригадой егерей в Третьей Обсервационной армии А.П. Тормасова, оборонявшей подступы к Украине. Как и многие люди его круга, Вяземский был сбит с толку и потрясен отступлением русской армии перед наполеоновским нашествием. К началу сентября, когда стали доходить вести о том, что Наполеон на пути к центру России, недоумение сменилось раздражением:
«Теперь уже сердце дрожит о состоянии матери России. Интриги в армиях — не мудрено: наполнены иностранцами, командуемы выскочками. При дворе кто помощник государя? Граф Аракчеев, как вел он войну? Какою победою прославился? Какие привязал к себе войски? Какой народ любит его? Чем он доказал благодарность с отечеству? И он-то есть в сию критическую минуту ближним к государю. Вся армия, весь народ обвиняют отступление наших армий от Вильны до Смоленска. Или вся армия, весь народ — дураки, или по чьему приказу сделано сие отступление».
По мнению Вяземского, его собственное будущее, равно как и будущее его страны было запутанно и туманно. Россия оказалась перед лицом поражения и утратила свою славу. Размер ее территории и численность населения должны были уменьшиться, вследствие чего ее протяженные и слабо защищенные границы стало бы еще сложнее оборонять. Вставал вопрос о новой системе управления, который должен был стать источником сильной неразберихи: «Религия ослаблена просвящением. Чем мы удержим нашу буйною и голодную чернь?» Учитывая новые обязательства, возложенные на дворяне» поместья по части поддержки ополчения, он писал: «…теперь хорошо мое положение будет. 10-й
369
1812 год… Военные дневники. М., 1990. С. 210–211.
Летом 1812 г. Александр был обеспокоен тем, что моральный дух высших слоев русского общества будет сломлен, и они в свою очередь начнут испытывать сомнения относительно стратегии, выбранной императором, и его личного вклада в победу. Тем не менее союз между монархом и дворянством оставался прочным. Это имело огромное значение для снабжения армии в течение кампании 1812 года.
Накануне войны Александр I обратился к русскому обществу призывом оказать армии помощь продовольствием и средствами передвижения. В ответ московское дворянство и купечество через день пожертвовало 1 млн. руб. В далеком Саратове на берегах Волги губернатор А.Д. Панчулидзев получил призывы Александра и «просьбу» министра полиции предоставить 2 тыс. голов рогатого скота 1 тыс. повозок для армейского транспорта и еще 1 тыс. рогатого скота для прокормления армии. Дворяне и городские губернские собрания согласились на это, добавив к списку 500 голов скота по собственной инициативе. Согласно их расчетам, в Саратове повозка, запряженная двумя быками, обошлась бы в 230 руб., из которых на стоимость самой повозки приходилось только 50 руб. Цена говяжьей туши составляла 65 руб. Помимо этого потребовалось бы нанять 270 человек сроком на шесть месяцев, которые доставили бы повозки и животных в расположение армии. Каждому из них нужно было платить 30 руб. в месяц, что в целом равнялось 48 600 руб. Таким образом, еще до начала войны Саратов направил более 400 тыс. руб. на содержание армии [370] .
370
Хованский Н.Ф. Указ. соч. С. 31–33.
В ходе кампании 1812 г. полевые армии крайне мало тратились на продовольствие. Общие траты на русские полевые армии в 1812 г. составили всего 19 млн. руб., причем большая часть этой суммы пошла на выплату жалования войскам. В начале кампании армия питалась частично за счет «магазинов» (складов), созданных в западных приграничных губерниях за два предыдущих года. В них хранились запасы продовольствия и фуража, которых было достаточно для того, чтобы прокормить 200 тыс. человек с лошадьми в течение полугода. Приготовления по этой части, однако, завершились успешно лишь отчасти, поскольку вдоль дорог, по которым отступала армия, располагалось слишком мало небольших складов (этапов). К тому же магазины нередко располагались таким образом, чтобы обеспечивать российскую армию в ходе ее предполагавшегося наступления на территорию герцогства Варшавского. Согласно предположениям советского историка, 40% продовольственных складов попали в руки французов или, что происходило гораздо чаще, были сожжены, хотя генерал-интендант русской армии Е.Ф. Канкрин всегда это отрицал [371] .
371
Управление генерал-интенданта Канкрина… С. 11, 44; Отечественная война 1812 года. М., 1962. С. 245–247; Гаврилов С.В. Указ. соч. С. 121.
С самого начала кампании продовольствие реквизировалось армейским интендантством у гражданского населения полками под расписку. Это было разумно. Любое продовольствие, не доставшееся русским, было бы захвачено французами. Система выдачи расписок была задумана как гарантия того, что реквизиции будут проведены должным образом и не превратятся в простой грабеж. Она также была спроектирована таким образом, чтобы впоследствии государство могло выплатить населению компенсации за поставленное им продовольствие. Российское правительство действительно выполнило свои обязательства, учредив после войны специальные комиссии по сбору расписок и принимая их в качестве платежа будущих налогов. Поэтому система реквизиций и выдачи расписок, когда она работала должным образом, представляла собой своего рода принудительный заем, который позволил правительству отсрочить платежи военного времени до тех пор, пока ее финансы не были приведены в довоенный порядок [372] .
372
Тиванов В.В. Финансы русской армии. М., 1993. С. 79.
То, каким образом русские войска должны были добывать себе пропитание в ходе кампании, было очень детально прописано в новом законе о полевых армиях, изданном в начале 1812 г. Согласно этому закону армия должна была реквизировать все необходимое продовольствие у местного населения. Загвоздка заключалась в том, что новый закон разрабатывался для русских армий, действовавших за пределами России. Однако два месяца спустя действие закона было распространено и на армии, находящиеся на территории России. Объявленные на военном положении губернии переходили под управление главнокомандующего армией и его генерал-интенданта, которым подчинялись все гражданские чины. Как и следовало ожидать, закон, разработанный для администрации завоеванной территории, давал военным властям широкие полномочия. Действие дополнительного закона должно было охватывать лишь приграничные районы, но к сентябрю 1812 г. целый ряд губерний от Калуги до юга Москвы был объявлен на военном положении. В этих губерниях значительная часть обязанностей по прокормлению армии, уходу за больными военнослужащими и даже сбору зимней одежды для предстоящей кампании была переложена на плечи генерал-губернаторов [373] .
373
ПСЗ. Т. XXXII. С. 43–164, 228–229; Управление генерал-интенданта Канкрина… С. 134; М.И. Кутузов. Сб. документов. Т. 4. Ч. 1. М., 1954. С. 305: то же самое письмо было отправлено Рязанскому, Орловскому, Тверскому и Тульскому генерал-губернаторам.