Россiя въ концлагере
Шрифт:
Житье Ченикала -- тоже не маслянница. Съ одной стороны -административные восторги Видемана, съ другой -- ножъ безпризорниковъ, съ третьей -- ни дня, ни ночи отдыха: въ баракахъ то и дeло вспыхиваютъ то кровавыя потасовки, то безсмысленные истерическiе бунты. "Кое-когда и разстрeливать приходится", конфиденцiально сообщаетъ Ченикалъ. Особенно тяжело было въ концe зимы -- въ началe весны, когда отъ цынги въ одинъ мeсяцъ вымерло около семисотъ человeкъ, а остальные "на стeнку лeзли -- все равно помирать". "А почему же не организовали ни школъ, ни мастерскихъ?" "Да все прорабатывается этотъ вопросъ". "Сколько же времени
Отъ разсказовъ Ченикала, отъ барачной вони, отъ вида ребятъ, кучами сидящихъ на нарахъ и щелкающихъ вшей -- становится тошно. Въ лагерной чертe рeшительно ничего физкультурнаго организовать нельзя: нeтъ буквально ни одного метра не заваленной камнями площади. Я отправляюсь на развeдку вокругъ лагеря -- нeтъ ли поблизости чего-нибудь подходящаго для спортивной площадки.
Лагерь прочно оплетенъ колючей проволокой. У выхода стоитъ патруль изъ трехъ вохровцевъ и трехъ "самоохранниковъ" -- это вамъ не Болшево и даже не Медгора. Патруль спрашиваетъ у меня пропускъ. Я показываю свое командировочное удостовeренiе. Патрульныхъ оно не устраиваетъ: нужно вернуться въ штабъ и тамъ взять спецiальный разовый пропускъ. Отъ этого я отказываюсь категорически: у меня центральная ББКовская командировка по всему лагерю, и плевать я хотeлъ на всякiе здeшнiе пропуска. И прохожу мимо. "Будемъ стрeлять". "А ну, попробуйте".
Стрeлять они, конечно, не стали бы ни въ какомъ случаe, а вохру надо было прiучать. Принимая во вниманiе товарища Видемана, какъ бы не пришлось мнe драпать отсюда не только безъ пропуска и безъ оглядки, а даже и безъ рюкзака...
СТРОИТЕЛЬСТВО
Лeсъ и камень. Камень и болото... Но въ верстахъ трехъ у дороги на сeверъ я нахожу небольшую площадку, изъ которой что-то можно сдeлать: выкорчевать десятка четыре пней, кое-что подравнять -- если не въ футболъ, то въ баскетъ-болъ играть будетъ можно. Съ этимъ открытiемъ я и возвращаюсь въ лагерь. Вохра смотритъ на меня почтительно...
Иду къ Видеману.
– - Ахъ, такъ это вы?
– - не очень ободряющимъ тономъ встрeчаетъ меня Видеманъ и смотритъ на меня испытующе: что я собственно такое и слeдуетъ ли ему административно зарычать или лучше будетъ корректно вильнуть хвостомъ. Я ему докладываю, что я и для чего я прieхалъ, и перехожу къ "дискуссiи". Я {413} говорю, что въ самой колонiи ни о какой физкультурe не можетъ быть и рeчи -- одни камни.
– - Ну, да это мы и безъ васъ понимаемъ. Наша амбулаторiя дeлаетъ по сто-двeсти перевязокъ въ день... Расшибаютъ себe головы вдребезги...
– - Необходимо перевести колонiю въ какое-нибудь другое мeсто. По прieздe въ Медгору я поставлю этотъ вопросъ; надeюсь, товарищъ Видеманъ, и вы меня поддержите. Вы, конечно, сами понимаете: въ такой дырe, при такихъ климатическихъ условiяхъ...
Но моя дискуссiя лопается сразу, какъ мыльный пузырь.
– - Все это всeмъ и безъ васъ извeстно. Есть распоряженiе изъ ГУЛАГа оставить колонiю здeсь. Не о чемъ разговаривать...
Да, тутъ разговаривать, дeйствительно, нечего. Съ Успенскимъ договориться о переводe колонiи, пожалуй, было бы можно: выдумалъ бы еще какую-нибудь халтуру, вродe спартакiады. Но разговаривать съ ГУЛАГомъ у меня возможности не было никакой. Я все-таки рискую задать вопросъ: "А чeмъ, собственно, мотивировано приказанiе оставить колонiю здeсь"?
– - Ну, чeмъ тамъ оно мотивировано -- это не ваше дeло.
Н-да, дискуссировать здeсь трудновато. Я докладываю о своей находкe въ лeсу -- хорошо
– - Ну, вотъ это дeло... Всeхъ туда пускать мы не можемъ. Пусть вамъ завтра Полюдовъ подберетъ человeкъ сто понадежнeе, берите лопаты или что тамъ и валяйте... Только вотъ что: лопатъ у насъ нeту. Какъ-то брали въ Южномъ Городкe, да потомъ не вернули. Не дадутъ, сволочи, развe что вамъ -человeку свeжему...
Я досталъ лопаты въ Южномъ Городкe -- одномъ изъ лагпунктовъ водораздeльскаго отдeленiя. На утро сто безпризорниковъ выстроилось во дворe колонiи рваной и неистово галдящей колонной. Всe рады попасть въ лeсъ, всeмъ осточертeло это сидeнiе за проволокой, безъ учебы, безъ дeла и даже безъ игръ. Колонну окружаетъ еще нeсколько сотъ завистливыхъ рожицъ: "дяденька, возьмите и меня", "товарищъ инструкторъ, а мнe можно"...
Но я чувствую, что съ моимъ предпрiятiемъ творится что-то неладное. Воспитатели мечутся, какъ угорeлые, изъ штаба въ Вохръ и изъ Вохра въ штабъ. А мы все стоимъ и стоимъ. Наконецъ, выясняется: начальникъ Вохра требуетъ, чтобы кто-нибудь изъ воспитателей расписался на спискe отправляемыхъ на работу ребятъ, взявъ на себя, такимъ образомъ, отвeтственность за ихъ, такъ сказать, сохранность, за то, что они не разбeгутся. Никто расписываться не хочетъ. Видемана въ колонiи нeтъ. Распорядиться некому. Боюсь, что изъ моего предпрiятiя ничего не выйдетъ и что колонну придется распустить по баракамъ, но чувствую -- для ребятъ это будетъ великимъ разочарованiемъ.
– - Ну, а если распишусь я?
– - Ну, конечно... Только въ случаe побeга кого-нибудь, вамъ и отвeчать придется...
Мы идемъ въ Вохръ, и тамъ я равнодушно подмахиваю свою фамилiю подъ длиннымъ спискомъ отправляемыхъ на работу {414} ребятъ. Начальникъ Вохра провожаетъ меня весьма неопредeленнымъ напутствiемъ:
– - Ну, смотрите же!
___
На будущей площадкe выясняется, что въ качествe рабочей силы мои безпризорники не годятся рeшительно никуда. Несмотря на ихъ волчью выносливость къ холоду и къ голоду, работать они не могутъ: не хватаетъ силъ. Тяжелыя лопаты оттягиваютъ ихъ тоненькiя, какъ тростинки, руки, дыханiя не хватаетъ, мускульной выносливости нeтъ никакой. Работа идетъ порывами -- то сразу бросаются всe, точно рыбья стайка по неслышной командe своего нeмого вожака, то сразу всe останавливаются, кидаютъ лопаты и укладываются на мокрой холодной травe.
Я ихъ не подгоняю. Торопиться некуда. Какой-то мальчишка выдвигаетъ проектъ: вмeсто того, чтобы выкорчевывать пни -- разложить по хорошему костру на каждомъ изъ нихъ: вотъ они постепенно сгорятъ и истлeютъ. Раскладывать тридцать костровъ -- рискованно, но штуки три мы все-таки разжигаемъ. Я подсаживаюсь къ группe ребятъ у одного изъ костровъ.
– - А ты, дядь, на пенекъ сядай, а то штаны замочишь.
Я сажусь на пенекъ и изъ внутренняго кармана кожанки достаю пачку махорки. Жадные глаза смотрятъ на эту пачку. Я свертываю себe папиросу и молча протягиваю пачку одному изъ ближайшихъ мальчишекъ.
– - Можно свернуть?
– - нeсколько недоумeвающе спрашиваетъ онъ.
– - Вертайте.
– - Нeтъ, мы не всю.
– - Да хоть и всю.
– - Такъ мы, дядя, половину отсыпемъ.
– - Валяйте всю, у меня еще махорка есть.
– - Ишь ты...
Достаются какiе-то листки -- конечно, изъ завклубовской библiотеки, -ребята быстро и дeловито распредeляютъ между собой полученную махорку. Черезъ минуту всe торжественно и молча дымятъ. Молчу и я.
– - Дядь, а дядь, а площадку-то эту -- зачeмъ строимъ?