Россiя въ концлагере
Шрифт:
Въ этомъ планe былъ великiй соблазнъ. Но было и другое. Одно дeло рисковать своимъ собственнымъ черепомъ, другое дeло втягивать въ рискъ своего собственнаго сына, да еще мальчика. И такъ на моей совeсти тяжелымъ грузомъ лежало все то, что съ нами произошло: моя "техническая ошибка" съ г-жой К. и съ мистеромъ Бабенкой, тающее съ каждымъ днемъ лицо Юрчика, судьба Бориса и многое другое... И было еще: великая усталость и сознанiе того, что все это въ сущности такъ безсильно и безцeльно. Ну, вотъ, выцарапаемъ изъ нeсколькихъ тысячъ нeсколько десятковъ человeкъ (больше -не удастся). И они, вмeсто
Какъ-то подъ утро мы возвращались изъ УРЧ въ свою палатку. На дворe было морозно и тихо. Пустынныя улицы Подпорожья лежали подъ толстымъ снeговымъ саваномъ.
– - А по моему, Ватикъ, -- ни съ того ни съ сего сказалъ Юра, -- надо все-таки это сдeлать... Неудобно какъ-то...
– - Размeняютъ, Юрчикъ, -- сказалъ я.
– - Ну, и хрeнъ съ нами... А ты думаешь, много у насъ шансовъ отсюда живыми выбраться?
– - Я думаю -- много...
– - А по моему -- никакихъ. Еще черезъ мeсяцъ отъ насъ одни мощи останутся... Все равно... Ну, да дeло не въ томъ.
– - А въ чемъ же дeло?
– - А въ томъ, что неудобно какъ-то. Можемъ мы людей спасти? Можемъ. А тамъ пусть разстрeливаютъ -- хрeнъ съ ними. Подумаешь -- тоже удовольствiе околачиваться въ этомъ раю. {147}
Юра вообще -- и до лагеря -- развивалъ такую теорiю, что если бы, напримeръ, у него была твердая увeренность, что изъ Совeтской Россiи ему не выбраться никогда, -- онъ застрeлился бы сразу. Если жизнь состоитъ исключительно изъ непрiятностей -- жить нeтъ "никакого коммерческаго расчета"... Но мало ли какiе "коммерческiе расчеты" могутъ быть у юноши 18-ти лeтъ, и много ли онъ о жизни знаетъ?
Юра остановился и сeлъ въ снeгъ.
– - Давай посидимъ... Хоть урчевскую махорку изъ легкихъ вывeтримъ...
Сeлъ и я.
– - Я вeдь знаю, Ватикъ, ты больше за меня дрейфишь.
– - Угу, -- сказалъ я.
– - А ты плюнь и не дрейфь.
– - Замeчательно простой рецептъ!
– - Ну, а если придется -- придется же -- противъ большевиковъ съ винтовкой идти, такъ тогда ты насчетъ риска вeдь ничего не будешь говорить?..
– - Если придется...
– - пожалъ я плечами.
– - Дастъ Богъ, придется... Конечно, если отсюда выскочимъ...
– - Выскочимъ, -- сказалъ я.
– - Охъ, -- вздохнулъ Юра.
– - Съ воли не выскочили... Съ деньгами, съ оружiемъ... Со всeмъ. А здeсь?..
Мы помолчали. Эта тема обсуждалась столько ужъ разъ.
– - Видишь ли, Ватикъ, если мы за это дeло не возьмемся -- будемъ потомъ чувствовать себя сволочью. Могли -- и сдрейфили.
Мы опять помолчали. Юра, потягиваясь, поднялся со своего мягкаго кресла.
– - Такъ что, Ватикъ, давай? А? На Миколу Угодника.
– - Давай!
– - сказалъ я.
Мы крeпко пожали другъ другу руки. Чувства отцовской гордости я не совсeмъ все-таки лишенъ.
Особенно великихъ результатовъ изъ всего этого, впрочемъ, не вышло, въ силу той прозаической причины, что безъ сна человeкъ все-таки жить не можетъ. А для нашихъ манипуляцiй съ карточками и списками у насъ оставались только тe четыре-пять часовъ въ сутки, которые мы могли отдать сну. И я, и Юра, взятые
Отношенiя съ Якименкой шли, все ухудшаясь. Во-первыхъ, потому, что я и Юра, совсeмъ уже валясь съ ногъ отъ усталости и безсонницы, врали въ этихъ спискахъ уже безъ всякаго "заранeе обдуманнаго намeренiя", и на погрузочномъ пунктe получалась {148} неразбериха и, во-вторыхъ, между Якименкой и Борисомъ стали возникать какiя-то тренiя, которыя въ данной обстановкe ничего хорошаго предвeщать не могли и о которыхъ Борисъ разсказывалъ со сдержанной яростью, но весьма неопредeленно. Старшiй врачъ отдeленiя заболeлъ, Борисъ былъ назначенъ на его мeсто, и, поскольку я могъ понять, Борису приходилось своей подписью скрeплять вытертые резинкой дiагнозы и новыя стандартизованныя помeтки "годенъ". Что-то назрeвало и на этомъ участкe нашего фронта, но у насъ назрeвали всe участки сразу.
Какъ-то утромъ приходитъ въ УРЧ Борисъ. Видъ у него немытый и небритый, воспаленно-взъерошенный и обалдeлый -- какъ, впрочемъ, и у всeхъ насъ. Онъ сунулъ мнe свое ежедневное приношенiе -- замерзшiй комъ ячменной каши, и я замeтилъ, что, кромe взъерошенности и обалдeлости, въ Борисe есть и еще кое-что: какая-то гайка выскочила, и теперь Борисъ будетъ идти напроломъ; по части же хожденiя напроломъ Борисъ съ полнымъ основанiемъ можетъ считать себя мiровымъ спецiалистомъ. На душe стало безпокойно. Я хотeлъ было спросить Бориса, въ чемъ дeло, но въ этотъ моментъ въ комнату вошелъ Якименко. Въ рукахъ у него были какiя-то бумаги для переписки. Видъ у него былъ ошалeлый и раздраженный: онъ работалъ, какъ всe мы, а промфинпланъ таялъ съ каждымъ днемъ.
Увидавъ Бориса, Якименко рeзко повернулся къ нему:
– - Что это означаетъ, докторъ Солоневичъ? Представители третьей части въ отборочной комиссiи заявили мнe, что вы что-то тамъ бузить начали. Предупреждаю васъ, чтобы этихъ жалобъ я больше не слышалъ.
– - У меня, гражданинъ начальникъ, есть жалоба и на нихъ...
– - Плевать мнe на ваши жалобы!
– - холодное и обычно сдержанное лицо Якименки вдругъ перекосилось.
– - Плевать мнe на ваши жалобы. Здeсь лагерь, а не университетская клиника. Вы обязаны исполнять то, что вамъ приказываетъ третья часть.
– - Третья часть имeетъ право приказывать мнe, какъ заключенному, но она не имeетъ права приказывать мнe, какъ врачу. Третья часть можетъ считаться или не считаться съ моими дiагнозами, но подписывать ихъ дiагнозовъ я не буду.
По закону Борисъ былъ правъ. Я вижу, что здeсь столкнулись два чемпiона по части хожденiя напроломъ -- со всeми шансами на сторонe Якименки. У Якименки на лбу вздуваются жилы.
– - Гражданинъ начальникъ, позвольте вамъ доложить, что отъ дачи своей подписи подъ постановленiями отборочной комиссiи я, въ данныхъ условiяхъ, отказываюсь категорически.