Россiя въ концлагере
Шрифт:
Якименко смотритъ въ упоръ на Бориса и зачeмъ-то лeзетъ въ карманъ. Въ моемъ воспаленномъ мозгу мелькаетъ мысль о томъ, что Якименко лeзетъ за револьверомъ -- совершенно нелeпая мысль: я чувствую, что если Якименко попробуетъ оперировать револьверомъ или матомъ, Борисъ двинетъ его по челюсти, и это будетъ послeднiй промфинпланъ на административномъ и жизненномъ поприщe Якименки. Свою непринятую Якименкой жалобу Борисъ перекладываетъ изъ правой руки въ лeвую, а правая {149} свободнымъ разслабленнымъ жестомъ опускается внизъ. Я знаю этотъ жестъ по рингу -- эта рука отводится
Нeмая сцена. УРЧ пересталъ дышать. И вотъ, съ лежанки, на которой подъ шинелью дремлетъ помощникъ Якименки, добродушно-жестокiй и изысканно-виртуозный сквернословъ Хорунжикъ, вырываются трели неописуемаго мата. Весь словарь Хорунжика ограничивается непристойностями. Даже когда онъ сообщаетъ мнe содержанiе "отношенiя", которое я долженъ написать для Медгоры, -- это содержанiе излагается такимъ стилемъ, что я могу использовать только союзы и предлоги.
Матъ Хорунжика ни кому не адресованъ. Просто ему изъ-за какихъ-то тамъ хрeновыхъ комиссiй не даютъ спать... Хорунжикъ поворачивается на другой бокъ и натягиваетъ шинель на голову.
Якименко вытягиваетъ изъ кармана коробку папиросъ и протягиваетъ Борису. Я глазамъ своимъ не вeрю.
– - Спасибо, гражданинъ начальникъ, я не курю.
Коробка протягивается ко мнe.
– - Позвольте васъ спросить, докторъ Солоневичъ, -- сухимъ и рeзкимъ тономъ говоритъ Якименко, -- такъ на какого же вы чорта взялись за комиссiонную работу? Вeдь это же не ваша спецiальность. Вы вeдь санитарный врачъ? Неудивительно, что третья часть не питаетъ довeрiя къ вашимъ дiагнозамъ. Чортъ знаетъ, что такое... Берутся люди не за свое дeло...
Вся эта мотивировка не стоитъ выeденнаго яйца. Но Якименко отступаетъ, и это отступленiе нужно всемeрно облегчить.
– - Я ему это нeсколько разъ говорилъ, товарищъ Якименко, -- вмeшиваюсь я.
– - По существу -- это все докторъ Шуквецъ напуталъ...
– - Вотъ еще: эта старая... шляпа, докторъ Шуквецъ...
– - Якименко хватается за якорь спасенiя своего начальственнаго "лица"...
– - Вотъ что: я сегодня же отдамъ приказъ о снятiи васъ съ комиссiонной работы. Займитесь санитарнымъ оборудованiемъ эшелоновъ. И имeйте въ виду: за каждую мелочь я буду взыскивать съ васъ лично... Никакихъ отговорокъ... Чтобы эшелоны были оборудованы на ять...
Эшелоновъ нельзя оборудовать не то, что на ять, но даже и на ижицу -по той простой причинe, что оборудовать ихъ нечeмъ. Но Борисъ отвeчаетъ:
– - Слушаю, гражданинъ начальникъ...
Изъ угла на меня смотритъ изжеванное лицо Стародубцева, но на немъ я читаю ясно:
– - Ну, тутъ ужъ я окончательно ни хрeна не понимаю...
Въ сущности, не очень много понимаю и я. Вечеромъ мы всe идемъ вмeстe за обeдомъ. Борисъ говоритъ: {150}
– - Да, а что ни говори -- а съ умнымъ человeкомъ прiятно поговорить. Даже съ умной сволочью...
Уравненiе съ неизвeстной причиной
Юра прерываетъ Бориса, уже готоваго предъявить свое мнeнiе:
– - Постойте, ребята, дайте я подумаю... А потомъ вы мнe скажете -вeрно или невeрно...
Послe обeда Юра докладываетъ въ тонe объясненiй Шерлока Хольмса доктору Ватсону.
– - Что было бы, если бы Якименко арестовалъ Боба? Во-первыхъ, врачей у нихъ и такъ не хватаетъ. И, во-вторыхъ, что сдeлалъ бы Ватикъ? Ватикъ могъ бы сдeлать только одно -- потому что ничего другого не оставалось бы: пойти въ прiемочную комиссiю БАМа и заявить, что Якименко ихъ систематически надуваетъ, даетъ дохлую рабочую силу... Изъ БАМовской комиссiи кто-то поeхалъ бы въ Медгору и устроилъ бы тамъ скандалъ... Вeрно?
– - Почти, -- говоритъ Борисъ.
– - Только БАМовская комиссiя заявилась бы не въ Медгору, а въ ГУЛАГ. По линiи ГУЛАГа Якименкe влетeло бы за зряшные расходы по перевозкe труповъ, а по линiи ББК за то, что не хватило ловкости рукъ. А если бы не было тутъ тебя съ Ватикомъ, Якименко слопалъ бы меня и даже не поперхнулся бы...
Таково было и мое объясненiе. Но мнe все-таки кажется до сихъ поръ, что съ Якименкой дeло обстояло не такъ просто.
И въ тотъ же вечеръ изъ сосeдней комнаты раздается голосъ Якименки:
– - Солоневичъ Юрiй, подите-ка сюда.
Юра встаетъ изъ-за машинки. Мы съ нимъ обмeниваемся безпокойными взглядами.
– - Это вы писали этотъ списокъ?
– - Я.
Мнe становится не по себe. Это наши подложные списки.
– - А позвольте васъ спросить, откуда вы взяли эту фамилiю -- какъ тутъ ее... Абруррахмановъ... Такой фамилiи въ карточкахъ нeтъ.
Моя душа медленно сползаетъ въ пятки.
– - Не знаю, товарищъ Якименко... Путаница, вeроятно, какая-нибудь...
– - Путаница!.. Въ головe у васъ путаница.
– - Ну, конечно, -- съ полной готовностью соглашается Юра, -- и въ головe -- тоже.
Молчанiе. Я, затаивъ дыханiе, вслушиваюсь въ малeйшiй звукъ.
– - Путаница?.. Вотъ посажу я васъ на недeлю въ ШИЗО!
– - Такъ я тамъ, по крайней мeрe, отосплюсь, товарищъ Якименко.
– - Немедленно переписать эти списки... Стародубцевъ! Всe {151} списки провeрять. Подъ каждымъ спискомъ ставить подпись провeряющаго. Поняли?
Юра выходитъ изъ кабинета Якименки блeдный. Его пальцы не попадаютъ на клавиши машинки. Я чувствую, что руки дрожатъ и у меня. Но -- какъ будто, пронесло... Интересно, когда наступить тотъ моментъ, когда не пронесетъ?
Наши комбинацiи лопнули автоматически. Они, впрочемъ, лопнули бы и безъ вмeшательства Якименки: не спать совсeмъ -- было все-таки невозможно. Но что зналъ или о чемъ догадывался Якименко?
ИЗМОРЪ
Я принесъ на Погру списки очередного эшелона и шатаюсь по лагпункту. Стоить лютый морозъ, но послe урчевской коптильни -- такъ хорошо провeтрить легкiя.