Россия в Первой мировой войне
Шрифт:
«Русский солдат очень вынослив в физическом отношении и мало требователен. Вместе с этим русская военная часть обладает исключительной способностью быстро оправляться после неудачных боев и быть опять способной к упорной обороне»{273}.
Интересно сравнить эту оценку русского солдата, написанную до войны внимательно изучившим Русскую армию немецким Генеральным штабом, с заметкой, записанной тоже внимательным иностранным наблюдателем Русской армии в 1915 г. генералом Ноксом. В октябре 1915 г. он заносит в свои воспоминания{274}:
«Хотя после долгих напряжений русский солдат выглядит
Мы вполне отдаем себе отчет, как трудно оценивать настроение солдатских масс, в особенности русских масс того времени. Единственным показателем этого настроения могли являться только отчеты военной цензуры о письмах, посылаемых из армии. К глубокому сожалению, мы лишены возможности использовать этот богатый архивный материал, остатки которого хранятся в России и ждут своего исследования. По ним можно было бы дать общую картину изменения в настроении армии.
Некоторые интересующие нас указания можно найти в записи генерала Нокса, сделанной им в начале февраля 1916 г.:
«Во время моего посещения Северного фронта в феврале я был поражен тем восторгом, с которым офицеры говорили о духе солдат. Цензоры 12-й армии (по-видимому — крайне правые) читают все письма и классифицируют по отражающимся в них настроениям так: а — хорошее, б — недовольство или подавленность, в — жалобы на офицеров, г — жалобы на пищу… и т.д. В большинстве частей 80% писем должны быть отнесены к первой категории (хорошее настроение); в некоторых же частях эта категория занимает все 100%».
Эта заметка генерала Нокса подтверждается и из другого источника. В книге Лемке «250 дней в Царской Ставке»{275} упоминается о сводке военно-цензурного отчета Штаба армии Западного фронта, относящейся тоже к началу февраля 1916 г.
Согласно этой сводке, корреспонденция, посланная из армий Западного фронта, была распределена так:
2,15% — писем в угнетенном настроении,
30,25% — писем бодрых,
67,60% — писем уравновешенных, но содержащих в себе спокойную веру в конечный успех Русской армии.
Эти данные тем более интересны, что они относятся к фронтам, совершившим наибольший отход в летнюю кампанию 1915 г.
Последние месяцы 1915 г. сопровождались относительным затишьем на нашем театре. Были некоторые частные операции, коих масштаб был небольшой, и, в общем, можно установить с несомненностью, что русские армии морально отдохнули и к началу 1916 г. настроение масс Русской армии оправилось. Оно не носило на себе печати того горячего порыва, который был присущ началу войны, оно представляло собой спокойную уверенность. Это как раз отвечает той громадной организационной работе, которая творилась генералом Алексеевым по восстановлению нашей вооруженной силы после катастрофы в лето 1915 г.
Но в этом восстановившемся настроении армии ярко проглядывают два тревожных симптома:
а) Общее недовольство «тылом», под которым прежде всего понималась деятельность правительства. Это недовольство подготовляло во всех слоях армии почву, чрезвычайно благоприятную для всякого рода слухов о бездарности, злоупотреблениях и даже изменах в верхах страны. Всякая критика быстро передается из уст в уста. Одним словом, армия, морально восстановившись в военном отношении, в политическом отношении представляет собою разболевающийся организм, к которому легко может привиться всякая зараза. Армия все более и более превращается в резонатор, в котором всякое революционное настроение тыла находит быстрый и многократный отзвук.
б) Второй тревожный симптом, который обнаруживается в настроениях нашей армии к концу 1915 г., это разочарование в союзниках. В самом деле, полные жертвенного порыва действия Русской армии в 1914 г. заставили немцев перенести центр тяжести своих действий в летнюю кампанию 1915г. против России. Это резко меняет распределение немецких сил между Французским и Русским фронтами. Как мы говорили выше, в августе 1914 г. это взаимоотношение выражалось так:
79% германских сил, действующих против французской, британской и бельгийской армий и
21% германских сил, действующих против России.
В 1915 г. это взаимоотношение изменяется так{276}:
| Против французской, британской и бельгийской армий | Против русской армии | Против сербской и итальянской армий | |
| В январе | 69% | 31% | — |
| феврале | 67% | 33% | — |
| марте | 66% | 34% | — |
| апреле | 65% | 35% | — |
| мае | 62% | 38% | — |
| июне | 62% | 38% | — |
| июле | 61% | 39% | — |
| августе | 60% | 40% | — |
| сентябре | 62% | 38% | 5% |
Таким образом, наши союзники не смогли помешать германцам удвоить свои силы против России и навалиться на нее как раз в самое критическое для Русской армии время.
Прежняя жертвенная готовность по отношению к своим союзникам с меняется в Русской армии чувством горькой обиды и разочарования.
Пусть об этом разочаровании в союзниках свидетельствует один из и: представителей, а именно — неоднократно цитированный нами генерал Нокс. В своих воспоминаниях он записывает свой разговор 1 октября 1915 г. с генерал-квартирмейстером Штаба армий Западного фронта:
«Разговор коснулся доли тягот, выпавших на долю каждого из союзников, и маленький Лебедев [139] , горячий патриот, увлекся вовсю. Он сказал, что история осудит Англию и Францию за то, что они месяцами притаились, как зайцы в своих норах, свалив всю тяжесть на Россию. Я, конечно, спорил с ним и указывал ему, что если бы не Англия, то Архангельск и Владивосток были бы заблокированы и Россия вынуждена была бы заключить мир весной 1915 г. Я напомнил ему, что, хотя в мирное время мы имели лишь ничтожную армию, сейчас мы развернули ее до численной силы, почти равной Русской, и это несмотря на то что численность нашего населения всего 45 000 000, а России — 180 000 000. Относительно Франции я повторил слова Делькассе, что для того, чтобы усилия России достигли уровня напряжения Франции, первая должна была бы мобилизовать 17 000 000.
139
Генерал Павел Лебедев. (Прим. Н. Г.)