Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра.

Анисимов Евгений Викторович

Еще хуже обстояли отношения с другим «нечаянным» союзником — Францией. Хотя 31 декабря 1756 г. Россия и присоединилась к Версальскому соглашению, резкий поворот от многолетней конфронтации к союзным отношениям не был легким. Версаль, исходя из принципов своей восточной политики, отказался от обязательств выступать против противников России, в том числе и Турции. В ответ русские представители потребовали исключения из договора пункта, обязывающего Россию помогать Франции в борьбе против Англии. Только одно это ограничивало возможности координации совместных действий России и Франции³⁸.

Наконец, за последнее десятилетие ничего не было сделано для усиления позиций России в Курляндии и в Речи Посполитой, что было весьма важно для будущих военных действий против Пруссии.

Более удручающей была сугубо военная сторона дела. Бестужевская внешнеполитическая концепция «диверсий» привела к ослаблению всей армии — ведь для осуществления ограниченных акций в

Европе требовалось не более 40–50 тыс. солдат из всей 300-тысячной армии. В соответствии с этой доктриной в Прибалтике, Псковской и Новгородской провинциях была сосредоточена незначительная часть армии, тогда как большая часть полков была расквартирована по всем губерниям огромной страны и не была готова к войне. Начало военных действий показало, что правление Елизаветы оказалось для вооруженных сил потерянным временем, несмотря на ее многочисленные декларации о верности принципам петровской политики.

В 1756 г. из четырех фельдмаршалов двое — А. Г. Разумовский и Н. Ю. Трубецкой — вообще не имели никакого отношения к армии, поэтому выбирать в главнокомандующие пришлось одного из оставшихся двух — А. Б. Бутурлина или С. Ф. Апраксина, воинские таланты которых, судя по отзывам современников и оценкам военных историков, были весьма скромными. Не побеспокоились при Елизавете и о найме на русскую службу способных генералов-иностранцев. Национальные же кадры офицерства готовились слабо: не посылались для обучения воинскому искусству в армиях воюющих стран волонтеры, отсутствовала программа обучения войск во время продолжительного мира, не проводились маневры крупных сил. Более 46 тыс. военнослужащих вообще использовались не по назначению — выполняли разнообразные административные обязанности, такие, например, как проведение переписи.

Лишь в 1755 г., когда война была на пороге, Военная коллегия организовала комиссию для изучения состояния армии. Выводы комиссии были неутешительные. Армейские полки нуждались в самом необходимом, а главное — в людях: в полевой армии (172 тыс. солдат) некомплект составлял не менее 18 тыс. человек, т. е. в строю не хватало каждого десятого солдата. Рекрутский набор, начатый в 1755 г., проходил, как всегда, медленно, давал армии совершенно не обученный и не приспособленный к службе и тяжелейшим походам контингент новобранцев. Некомплект в 1757 и в другие годы приводил к тому, что два первых батальона полков укомплектовывались за счет третьего. Особенно много нареканий вызывало состояние кавалерии — весьма сложного по тем временам рода войск. Несовершенная система заготовки фуража, когда солдаты, занятые сенокосом и выпасом лошадей, по полгода не садились на коня, сочеталась с плохим состоянием парка лошадей, комплектовавшегося за счет необъезженных татарских лошадей или купленных крестьянских саврасок. В итоге комиссия пришла к выводу, что для приведения кавалерии в нормальное состояние нужно «произвести знатную перемену»³⁹.

Не случайно в Гросс-Егерсдорфском сражении 1757 г. русские кирасиры и конногренадеры были сразу опрокинуты прусскими драгунами Финкенштейна, и лишь мужество пехотинцев спасло положение. Были и другие важные недостатки (например, в снабжении войск), которые со всей очевидностью проявились с началом военных действий.

Сразу после объявления войны главнокомандующим русской армией был назначен 54-летний С. Ф. Апраксин. Сын знаменитого сподвижника Петра Ф. М. Апраксина, он начал службу рядовым Преображенского полка, участвовал в русско-турецкой войне и в 1739 г. стал генерал-майором. Он пользовался большим расположением Миниха, который выдвигал Апраксина и после свержения Бирона щедро наградил земельными пожалованиями. Огромные связи семейства Апраксиных, укрепленные женитьбой Степана Федоровича на дочери тогдашнего канцлера Г. И. Головкина, его «пронырливый», по словам M. М. Щербатова, характер, дружба с Шуваловыми и Разумовскими, тесные отношения с могущественным А. П. Бестужевым-Рюминым, постоянное заискивание перед И. И. Шуваловым — все это облегчило Апраксину продвижение по служебной лестнице. В 1742 г. он был уже генерал-кригскомиссаром, президентом Военной коллегии и генерал-лейтенантом, в 1746 г. — генерал-аншефом. В 1751 г. за неизвестные историкам заслуги он получил высший российский орден — Андрея Первозванного, а в 1756 г. — звание генерал-фельдмаршала. Получив соболью шубу, серебряный сервиз весом несколько пудов и спрятав в ларец подписанную Елизаветой 5 октября инструкцию, Апраксин отбыл в Ригу — главную квартиру армии. Как остроумно заметил видный военный историк Д. М. Масловский, Апраксин, еще не въезжая в Ригу, допустил как полководец «капитальную ошибку… заключающуюся в принятии инструкции, выполнить которую он не мог»⁴⁰.

В самом деле, инструкция, составленная Бестужевым-Рюминым, поражает своей беспомощностью, отсутствием четко поставленных перед главнокомандующим политических и военных целей. Согласно инструкции, Апраксин должен был двинуться с армией в Курляндию и польскую Лифляндию, встать на небольшом удалении от государственной границы, поджидать подхода других частей, заготовлять провиант и в течение зимы ожидать из Петербурга дальнейших инструкций. От армии, перешедшей границу, требовалось

только, чтобы она, рассеянная на большом пространстве, «обширностью своего положения и готовностию к походу такой вид казала, что… все равно, прямо ли на Пруссию или влево чрез всю Польшу в Силезию маршировать». Канцлер полагал, что «королю прусскому сугубая диверзия сделана будет тем, что невозможно узнать, на которое прямо место сия туча собирается». Мало того, Апраксину предписывалось не только стоять, но «непрестанно такой вид казать», что армия «скоро и далее маршировать» будет. «Нужда в том настоит крайняя, — подчеркивалось в инструкции, — дабы атакованных наших союзников ободрять, короля прусского в большой страх и тревогу приводить, силы его разделять и наипаче всему свету показать, что не в словах только одних состояли твердость и мужество, которые мы учиненными… декларациями оказали».

Но этим смысл инструкции не исчерпывался. Апраксин должен был не только стоять и делать вид, что собирается двигаться, но и «всегда, когда время допустит», с некоторым войском «помалу вперед продвигаться». В каком направлении «вперед» нужно было продвигаться, в инструкции не говорилось. Особенно отчетливо противоречия и недоговоренности инструкции выявились в ее 35-м пункте, где отмечается: до весны «не признавается за удобно всею нашей команде поручаемою армией действовать противу Пруссии или какой город атаковать, однакож ежели б вы удобный случай усмотрели какой-либо знатный поиск над войсками его (Фридриха. — Е. А.) надежно учинить или какою крепостию овладеть, то мы не сумневаемся, что вы онаго никогда из рук не упустите… Но всякое сумнительное, а особливо противу превосходящих сил сражение, сколько можно, всегда избегаемо быть имеет»⁴¹.

Не без оснований Д. М. Масловский писал, что «в общем выводе по инструкции, данной Апраксину, русской армии следовало в одно и то же время и идти, и стоять на месте, и брать крепости (какие-то), и не отдаляться от границы. Одно только строго определено: обо всем рапортовать и ждать наставительных указов»⁴².

Инструкция — плод бестужевской политики полумер, — обрекавшая русскую армию на бездействие и риск, так и не была реализована. Прибыв в ноябре 1756 г. в Ригу, Апраксин ознакомился с состоянием армии и пришел к выводу, что начинать зимний поход с имевшимся под рукой 26-тысячным войском, без полевой артиллерии и необходимых припасов невозможно. В штабе армии не было даже карт предполагаемого района действий. 17 ноября С. Ф. Апраксин писал И. И. Шувалову: «От сего времени и столь рановременного и неудобного похода небезуповательно, что и дезертиров будет много, и болезни умножиться могут, и все сии в Конференции полученные известия (от Австрии. — Е. А.), которые и ко мне сообщены, происходят от единой нетерпеливости видеть начатия и от нас настоящего дела; но нам не должно по тому поступать, а смотреть на собственный свой интерес и пользу, почему прошу ваше превосходительство при случае е. и. в. внушить, чтобы со столь рановременным и по суровости времени и стуже более вредительным, нежели полезным, походом не спешить»⁴³. Шувалову удалось уговорить Елизавету отложить поход против Пруссии.

В январе 1757 г. взамен инструкции Бестужева-Рюмина был составлен план будущей кампании. Он предусматривал действия армии Апраксина в пределах Восточной Пруссии с последующим занятием ее столицы — Кёнигсберга. Поход был начат в мае

1757 г.

Невозможность прямого пути из Риги в Восточную Пруссию, а также необходимость соединиться с двигавшейся с Украины конницей способствовали выбору окружного пути через Ковно. Особый осадный корпус генерала В. В. Фермора направился к Мемелю — важному порту и крепости Восточной Пруссии, прикрывавшей ее со стороны Куршского залива. В Ковно армия прибыла 7 июня 1757 г. Поход проходил в трудных условиях и крайне медленно: полки двигались вместе со своими обозами и растянувшиеся на десятки верст телеги и фуры сдерживали идущие следом войска.

Нужно отметить, что сам Апраксин умышленно замедлял продвижение армии. Во-первых, он ожидал изменений на австро-прусском театре военных действий и надеялся, что у него дело не дойдет до серьезного столкновения с прусской армией. Во-вторых, фельдмаршал, как и многие сановники, с тревогой поглядывал на «молодой двор», зная, что наследник престола Петр Федорович обожает Фридриха II. А между тем здоровье Елизаветы с осени 1756 г. стало внушать опасения. Поэтому Апраксин хотел действовать наверняка и поддерживал переписку со своим приятелем Бестужевым-Рюминым, ожидая от него указаний и советов. Но канцлер был уже не в прежней «силе» и не мог, как раньше, влиять на события при дворе. В письме от 15 июля 1757 г. он рекомендовал Апраксину не тянуть с походом, ибо Елизавета в его присутствии «с великим неудовольствием отзываться изволила, что ваше превосходительство так долго… мешкает». 18 июля он писал фельдмаршалу: «…медлительство вашего марша, следовательно и военных операций, начинает здесь уже по всему городу вашему превосходительству весьма предосудительные разсуждения производить, кои даже до того простираются, что награждение обещают, кто бы российскую пропавшую армию нашел»⁴⁴.