Россия - Век ХХ-й (Книга 2)
Шрифт:
В последнее время истинная роль Хрущева в "деятельности" МГБ в 1950 начале 1953 года начинает осознаваться в историографии. Так, автор ряда серьезных исследований О. В. Хлевнюк писал в 1996 году о том, как вел себя Берия после назначения его в марте 1953-го министром объединенного МГБ МВД: "Гласное и даже демонстративное прекращение "дела врачей" (по инициативе, как подчеркивалось в газетных сообщениях, МВД) не только позволяло рассчитывать на сочувствие интеллигенции, но было хорошим поводом для кадровой чистки МВД от "чужих людей". Автоматически под удар попадал Хрущев, сторонники которого занимали многие ключевые посты в МГБ в период фабрикации "дела врачей". (Не случайно Хрущев сделал все возможное для оправдания прежнего министра госбезопасности
Нельзя не сказать об еще одном многозначительном факте. В своих очень пространных воспоминаниях Хрущев подробно рассказывает о своей деятельности до декабря 1949 года и после марта 1953 года, повествуя об этом трехлетнем периоде, так же подробно характеризует действия целого ряда лиц, но о своих собственных почти не упоминает, представая скорее в качестве "созерцателя", чем деятеля. Весьма показательны с этой точки зрения названия глав, посвященных времени конца 1949-го - начала 1953 годов: "Вокруг известных личностей", "Берия и другие", "Семья Сталина", "Мои размышления о Сталине", "Еще раз о Берии" и т. п. Все это по меньшей мере странно...
Подробное обсуждение роли Хрущева в репрессиях начала 1950 годов имеет важный смысл вовсе не потому, что дает основания для дискредитации этого деятеля; оно необходимо для верного понимания всей исторической ситуации в период с конца 1940-х и до начала 1960-х годов.
Дело в том, что Хрущев, стремясь представить себя спасителем страны от чудовищной по масштабам послевоенной репрессивной политики Сталина и якобы "помогавшего" ему (и даже превосходившего его по жестокости) Берии, крайне преувеличил политический террор того времени, утверждая, например, что к моменту смерти Сталина имелись 10 миллионов заключенных,- притом, в основном, политических. В действительности их было, как уже сказано, в 20 раз меньше, а тех из них, кто были приговорены к длительным срокам заключения - в 45 раз меньше! В строго секретном документе МВД, составленном в марте 1953 года, констатировалось, что "из общего числа заключенных количество особо опасных государственных преступников... составляет всего 221 435 человек"27, притом большинство из них были осуждены не в последние годы жизни Сталина, а еще в конце 1930-х, или во время войны, или же сразу после ее окончания (об этом - ниже).
Поэтому версия, согласно которой с конца 1949-го и до смерти Сталина "работой" МГБ руководил Хрущев, вовсе не означает, что при его участии было репрессировано по политическим обвинениям огромное количество людей; ведь 10 миллионов заключенных (в основном, политических) - это его, Хрущева, вымысел, призванный показать, от какого безмерного ужаса он избавил страну...
Словом, изложенные выше соображения о том, что именно Хрущев с конца 1949 года до начала 1953 года играл в репрессивном аппарате ту роль, которую он без всяких оснований приписывал (для этих лет) Берии, не превращает его в "сверхпалача", каким сам Хрущев изображал Берию.
Но причины этого отнюдь не в личных качествах Хрущева, а в изменении самого "политического климата", совершившемся в послевоенные годы. В 1946 году по политическим обвинениям были осуждены 123 294 человека, в 1947 году количество политических приговоров снизилось более чем в полтора раза (78 810), а в 1952-м (по сравнению с 1946-м) более чем в четыре раза (28 800)28.
Между тем до сего дня многие сочинения так или иначе внушают читателям, что Сталин в последние свои годы становился все более свирепым. Сразу же следует сказать, что причины сокращения политических репрессий вовсе не в "смягчении" самого Сталина (лично он, как явствует из ряда фактов, отнюдь не "смягчился" в свои предсмертные годы), но в эволюции режима в целом, в конечном счете - в ходе самой истории. Попытки объяснить этот ход теми или иными "изменениями" в индивидуальном сознании и поведении Сталина - все тот же культ личности...
Поскольку этот культ Сталина "наизнанку" все еще тяготеет над сознанием людей, послевоенное время предстает
* * *
Обращусь в связи с этим к недавней (1997 года) обширной статье под названием "ГУЛАГ: государство в государстве", посвященной, в основном, именно послевоенному периоду и принадлежащей перу профессионального историка - кандидата исторических наук Г. М. Ивановой. Смущает уже хотя бы тот факт, что она ссылается как на якобы достоверный "источник" на очень популярные лет десять назад сочинения Антона Антонова-Овсеенко, сына известнейшего революционного деятеля, сыгравшего, кстати сказать, немалую роль в репрессиях 1920-1930-х годов, а затем расстрелянного; сын его оказался в ГУЛАГе в качестве ЧСИР ("член семьи изменника родины").
Между прочим, в кратком предисловии к одному из сочинений А. Антонова-Овсеенко доктор исторических наук В. Логинов справедливо заявил, что в это сочинение, кроме изложения реальных фактов, вошел (цитирую) "целый пласт изустных рассказов и преданий", характерных "для сталинских времен",- хотя и сей "пласт" представляет "ценность как отражение эпохи в сознании ее современников"29.
Несомненно, что это "сознание современников", эти "изустные предания" заслуживают и внимания, и изучения, но вместе с тем необходимо все же принципиально разграничивать историческую реальность и то или иное ее "отражение в сознании современников", и В. Логинов совершенно правильно счел для себя обязательным ввести процитированные слова в свое предельно лаконичное (полстраницы) предисловие к сочинению Антонова-Овсеенко.
Среди современников "сталинской эпохи" были люди, воспринимавшие всю ее как эпоху тотального "уничтожения народа", и Антонов-Овсеенко утверждал в сочинении, о котором идет речь, что Сталин-де сумел "уничтожить" в 1929-1933-м (то есть в годы коллективизации) 22 миллиона человек, сталинский террор 1937-го и соседних годов "унес еще 20 миллионов... А впереди - война, с десятками миллионов напрасных (выделено Антоновым.- В. К.) жертв, и новая полоса репрессий"30 (то есть уже послевоенных).
Цифры эти - плод безудержной фантазии. Согласно всецело достоверным новейшим подсчетам31, в начале 1929 года население СССР составляло 154,6 млн.. человек, а в начале 1939-го людей старше 10 лет, было 129 млн.; таким образом за десять лет умерли от всех возможных причин 25,6 млн. человек, и, если бы даже никто из них не умер "своей смертью", все равно 42 млн. не получается.
Из этого вроде бы ясно, что нет смысла опираться на сочинения Антонова-Овсеенко как на сколько-нибудь достоверный "источник". Однако, как ни странно, профессиональный историк Г. М. Иванова находит возможным ссылаться на "сведения" Антонова-Овсеенко. Он утверждал, например, что "враги народа", которых в послевоенные годы отправлял в ГУЛАГ, по убеждению Антонова, конечно же, не кто иной, как Берия*, могли прожить в созданных там условиях "не более трех (выделено самим Антоновым.- В. К.) месяцев"32. Цитируя это "свидетельство", Г. М. Иванова делает из него следующий вывод:
"Видимо**, именно этим обстоятельством в первую очередь можно объяснить большую текучесть лагерных кадров. Например, в 1947 году ГУЛАГ принял 1 490 959 вновь осужденных, выбыли из ГУЛАГа за тот же период 1 012 967 заключенных... Примерно та же картина наблюдалась и в другие годы..."33 (то есть в 1948-1952-м).
"Картина", конечно же, чудовищная, способная сокрушить душу,- особенно если учитывать, что в той же статье, признавая факт наличия заключенных не только в СССР, но и "в каждой стране", историк Г. М. Иванова говорит о специфической роли наших мест заключения, которые, по ее словам, имели целью "уничтожать в зародыше... ростки инакомыслия и вольнодумства" (с. 216). Из этого суждения читатель, вполне естественно, сделает вывод, что ГУЛАГ заполняли в 1947-м, 1948-м и последующих годах политические заключенные, которые в силу специально созданных лагерных условий за три месяца превращались в трупы...