Россия за облаком
Шрифт:
Фигуры эти были так знакомы и так уместны здесь, что Горислав Борисович секунды не сомневался, что видит семью Савостиных, хотя откуда им взяться в далёком прошлом, которое они покинули двадцать лет назад?
Время истории и личное время – что из них важнее? Для отдельного человека важнее собственное время, и даже если доведётся человеку быть свидетелем великих потрясений, историческое время почти не задевает современника. Рождение сына стократ важней крушения самой великой империи. Это сто лет спустя потомки будут считать, будто предки только тем и занимались, что творили историю. А они просто жили. Так что сто тридцать
– Подождите!.. – закричал Горислав Борисович, стараясь догнать уходящих. – Подождите, пожалуйста!
Идущие оглянулись. На мгновение Гориславу Борисовичу почудилось, что сейчас они стегнут лошадь, побегут от него, как от зачумлённого, и на дороге останется лишь медленно оседающая пыль, но Савостины стояли, терпеливо ожидая, пока старик поравняется с ними.
– Вы куда? – спросил Горислав Борисович, не осознавая всей двусмысленности своего вопроса. Словно хозяин требует отчёта от слуги, а не одинокий старик умоляет не бросать его.
– Не серчай, Борисыч, – смущённо проговорил Платон, дохнув густым винным ароматом. – Не пришлись мы ко двору в твоём Беловодье. Придётся тебе молоко в автолавке покупать.
– Бес с ним, с молоком!.. – простонал Горислав Борисович. – Я-то сам теперь куда денусь?
Платон хотел сказать что-то утешительное, но замолк, глядя на плачущего соседа. Сквозь всхлипы прорывались лишь отдельные слова, не желавшие складываться в связную речь: «майор… крокодилы… госбезопасность… заставляют… куда я теперь?..»
Никита тоже понял не всё, но главное уловил. Он шагнул вперёд, положил ладонь на плечо соседа, мимолётно подивившись, каким маленьким и тщедушным оказался человек, некогда представлявшийся большим и важным.
– Что, дядя Слава, и тебе сладкая жизнь погорчила? Из-за нас тебя в оборот взяли?
Горислав Борисович судорожно кивнул.
– Ну так и поехали вместе с нами. Как-нибудь найдём на твою долю кружку молока, не обеднеем.
– А сами-то вы куда? – теперь вопрос звучал вполне однозначно.
– Мы, дядя Слава, домой. Что в Ефимках, что в Ефимкове – мы всюду отрезанный ломоть, так что, если получится, выправим документы да поедем на восток… в те места, где земля пуста. В Туркестан – неохота, я его в армии досыта хлебнул, значит – Забайкалье. Климат там, говорят, курортный, – Никита усмехнулся. – Село Шушенское – слыхали о таком?
– Это же семь тысяч километров! – ужаснулся Горислав Борисович.
– Вёрст, – поправил Никита. – Километры сюда ещё не добрались. А бояться их не надо. Сто сорок лет прошли, как-нибудь и семь тысяч вёрст прохромаем. А если ноги не идут, то садись на передок, – Никита кивнул на телегу. – Не бросать же тебя посреди дороги одного.
Глава 7
Туман, белый и густой, как молоко, не знавшее сепаратора… как молочный кисель, пахнущий ванилью… как манная каша в разводах топлёного масла. Маслом кашу не испортишь… каслом Машу не испортишь… «Это смотря какое касло, – добавляли остряки, – и какая Маша». Платон, основавшись в Ефимках, привёз на новое место позабытую игру «касло». В самих-то Ефимках играть было некому, а вот в школе, куда возили на автобусе Микиту с Шуркой, а потом и Миколку, игра прижилась. Всё футбольное поле изрыли лунками,
Девчонки тоже в касло играли, иной раз не хуже парней. Каслом Машу не испортишь. А вот кашу маслом – запросто. Была каша белая, стала жёлтая и такая жирная, что в рот не взять, от одного запаха печень бунтует. Был туман белый, стал жёлтый, и желчная горечь оседает на губах.
Не хочется идти сквозь века, ох как не хочется, но надо. Это Горислав Борисович прекрасно понимал, хотя сам никогда не решился бы на такой поступок. Мучился бы, плакал, но никуда не пошёл. Однако ещё в Ефимкове, когда Савостины привычно остановились в избе кума, Никита заставил Горислава Борисовича по порядку рассказать всё. И Горислав Борисович рассказал.
Удивительным образом вчерашний мальчишка, которого здесь все по старой памяти звали Микиткой, оказался взрослее семидесятилетнего Горислава Борисовича. Может быть, оттого, что Гориславу Борисовичу не довелось отслужить по контракту два года в тех местах, которые хроника дня показывает по телевизору.
Люди, прошедшие через огонь, уже не могут стать такими, как были раньше. У одних душа закаляется, у других – обугливается, но ни у кого не остаётся прежней. В мальчишке, которого Горислав Борисович учил буквам, готовя в первый класс, появилась спокойная уверенность и весёлая злость, странно роднившая его с товарищем майором. И Горислав Борисович ничуть не удивился, когда, выслушав его историю, Никита негромко чертыхнулся, а затем сказал, как само собой разумеющееся:
– Ребят, которые у крокодилов застряли, надо выручать. И сделать это можем только мы.
– Я туда больше не пойду! – в отчаянии зашептал Горислав Борисович. – В конце концов, я старый человек, у меня элементарно не выдержит сердце…
– Мы пойдём вместе, – успокоил Никита, – и никакие крокодилы нас не тронут.
– При чём тут крокодилы? – страдальчески выкрикнул Горислав Борисович.
– Майор тебя тем более не тронет. Что же он, дурак – наезжать на собственного спасителя? Ну, обломился поход, бывает… но все живы и, значит, никакой трагедии нет.
– Он снова захочет, чтобы я его сюда повёл. И даже не сюда, а в шестьдесят третий год.
– А вот с этим он оботрётся, – уверенно пообещал Никита.
Два дня Никита пробегал по волостному начальству, рассовывая магарычи, и добился-таки, что паспорта на всех четверых мужчин были выправлены в рекордно короткий срок. На третий день Горислав Борисович едва ли не под конвоем отправился вытаскивать белозубого майора из зубастой пасти допотопного крокодила.
Туман ли становился гуще, или тысячелетия сгущались на пути, но с каждой минутой шагалось ощутимо труднее. С майором Горислав Борисович путешествовал также в неохотку, но там он ехал, сидя на трясучей повозке, а тут топал ножками, как в былые времена. Никита шагал рядом, за плечами у него примостился небольшой мешок, в руках – двустволка. Что могло находиться в мешке, Горислав Борисович не представлял даже примерно, а оружие в руках спутника не придавало уверенности. Если уж десять автоматчиков, палящих в упор, не могли остановить нападавшего саркозуха, то что может сделать гольтяковское ружьишко?