Россия. Путь к возрождению (сборник)
Шрифт:
Настоящая, подлинная дисциплина есть по существу своему не что иное, как внутреннее самообладание, присущее самому дисциплинированному человеку. Она не есть ни душевный «механизм», ни так называемый «условный рефлекс». Она присуща человеку изнутри, душевно, органически; так что если в ней есть элемент «механизма» или «механичности», то дисциплина всё-таки органически предписывается человеком самому себе. Поэтому настоящая дисциплина есть прежде всего проявление внутренней свободы, т. е. духовного самообладания и самоуправления. Она принимается и поддерживается добровольно и сознательно. Труднейшая часть воспитания и состоит в том, чтобы укрепить в ребёнке волю, способную к автономному самообладанию. Способность эту надо понимать не только в том смысле, чтобы душа умела сдерживать и понуждать себя, но и в том смысле, чтобы это было ей нетрудно. Разнузданному человеку всякий запрет труден; дисциплинированному человеку всякая дисциплина легка, ибо, владея собой, он может уложить себя в любую, благую и осмысленную форму.
Однако эта способность владеть собою, которая даётся человеку тем труднее, чем страстнее и разностороннее его душа, не должна превращать внутреннюю жизнь в какое-то подобие тюрьмы или каторги. Поистине настоящая дисциплина и организация имеются лишь там, где, образно выражаясь, последняя капля пота, вызванная дисциплинирующим и организующим усилием и напряжением, стёрта с чела или, ещё лучше – где усилие было легко и напряжение совсем не вызвало её. Дисциплина не должна становиться высшей или самодовлеющей целью; она не должна развиваться в ущерб свободе и искренности в семейной жизни; она должна быть духовным умением или даже искусством и не должна превращаться в тягостный догмат или в душевное каменение; она не должна парализовывать любовь и духовное общение в семейной жизни [74] . Словом, чем незаметнее прививается детям дисциплина и чем менее она при соблюдении её бросается в глаза, тем удачнее протекает воспитание. И если это достигнуто, то дисциплина удалась и задача разрешена. И, может быть, для её удачного разрешения лучше всего положить в основу самообладания свободный совестный акт.
74
Этими крайностями нередко грешит английское воспитание, покоящееся на волевом подавлении эмоций.
Итак, есть особое искусство повеления и запрета, оно даётся не легко. Но в здоровых и счастливых семьях оно цветёт всегда.
Однажды Кант высказал о воспитании простое, но верное слово: «Воспитание есть величайшая и труднейшая проблема, которая может быть поставлена человеку». И вот эта проблема действительно раз навсегда поставлена огромному большинству людей. Разрешение этой проблемы, от которой всегда зависит будущность человечества, начинается в лоне семьи, и заменить семью в этом деле ничто не может, ибо только в семье природа дарует необходимую для воспитания любовь, и притом с такою щедростью, как нигде более. Никакие детские сады, детские дома, приюты и тому подобные фальшивые замены семьи никогда не дадут ребёнку необходимого, ибо главной силой воспитания является то взатное чувство личной незаменимости, которое связывает родителей с ребёнком и ребёнка с родителями связью единственной в своём роде – таинственной связью кровной любви. В семье, и только в семье ребёнок чувствует себя единственным и незаменимым, выстраданным и неотрывным, кровью от крови и костью от кости – существом, возникшим в сокровенной совместности двух других существ и обязанным им своей жизнью, личностью, раз навсегда приятною и милою во всём её телесном – душевном – духовном своеобразии [75] . Это не может быть ничем заменено; и как бы трогательно ни воспитывался иной приёмыш, он всегда будет вздыхать про себя о своём кровном отце и о своей кровной матери…
75
Ср. русскую поговорку: «Дитя хоть гнило, а отцу-матери мило».
Именно семья дарит человеку два священных первообраза, которые он носит в себе всю жизнь и в живом отношении к которым растёт его душа и крепнет его дух: первообраз чистой матери, несущей любовь, милость и защиту, и первообраз благого отца, дарующего питание, справедливость и разумение. Горе человеку, у которого в душе нет места для этих зиждительных и ведущих первообразов, этих живых символов и в то же время творческих источников духовной любви и духовной веры! Ибо поддонные силы его души, не пробуждённые и не взлелеянные этими благими, ангелоподобными образами, могут остаться в пожизненной скованности и мертвости.
Суровой и мрачной стала бы судьба человечества, если бы однажды в душах людей до конца иссякли эти священные источники. Тогда жизнь превратилась бы в пустыню, деяния людей стали бы злодеяниями, а культура погибла бы в океане нового варварства.
Эту таинственную связь человека со священными силами, или прообразами, которые открываются ему в недрах его семьи и рода, с дивною силою почуял и выговорил Пушкин: один раз в язычески-мифологической форме, именуя эти прообразы «пенатами», или «домашними божествами»; другой раз – в обращении к тому, что знаменует жилище семьи и священный прах предков.
…Ещё единый гимн —Внемлите мне, пенаты! вам поюОтветный гимн. Советники Зевеса……Примите гимн, таинственные силы!..…Так, я любил вас долго! Вас зовуВ свидетели, с каким святым волненьемОставил я людское стадо наше,Дабы стеречь ваш огнь уединённый,Беседуя один с самим собою. <Да,>Часы неизъяснимых наслаждений!Они дают нам знать сердечну глубь,В могуществе и в немощах сердечныхОтлюбить, лелеять научаютНе смертные, таинственные чувства,И нас они науке первой учат:Чтить самого себя. О, нет, вовекНе преставал молить благоговейноВас, божества домашние [76] .76
Этот неоконченный набросок я привожу с некоторыми сокращениями. Курсив Пушкина. Ср. ещё у Пушкина великолепное стихотворение «Домовой». Комментарий к нему читатель найдёт в № 9 журнала «Русский колокол»66.
Так, из духа семьи и рода, из духовного и религиозно осмысленного приятия своих родителей и предков родится и утверждается в человеке чувство собственного духовного достоинства, эта первая основа внутренней свободы, духовного характера и здоровой гражданственности. Напротив, презрение к прошлому, к своим предкам и, следовательно, к истории своего народа порождает в человеке безродную, безотечественную, рабскую психологию. А это означает, что семья есть первооснова родины.
Во втором отрывке Пушкин выражает эту мысль с ещё большею точностью и страстностью.
Два чувства дивно близки нам,В них обретает сердце пищу:Любовь к родному пепелищу,Любовь к отеческим гробам.На них основано от векаПо воле Бога самогоСамостоянье человека, —Залог величия его.Животворящая святыня!Земля была б без них мертва,Без них наш тесный мир – пустыня,Душа – алтарь без божества.Так, семья есть первичное лоно человеческой духовности, а потому и всей духовной культуры, и прежде всего – родины.
Глава шестая
О родине
1. Проблема
В судорогах бесплодного и разъедающего сомнения современный человек, пытаясь отвергнуть веру, свободу, совесть и семью, не останавливается и перед драгоценным началом родины. И, странное дело, в этом вопросе, как и в некоторых других, соблазнительное сомнение, исходящее от врагов духа и христианства, встречает своеобразный отклик в пределах самого христианства. Старые, изжитые и отвергнутые христианскими исповеданиями идеи, идеи первых веков, оживают или всплывают на поверхность сознания и тем увеличивают современную смуту и шатание умов.
Кто эти сомневающиеся отрицатели родины и что мы должны им противопоставить?
Современный христианин, сомневающийся в «допустимости» родины, по-видимому, имеет в виду следующее.
Христианская любовь, говорит он себе, учит нас видеть брата в каждом человеке; все люди всех стран и народов имеют единого Небесного Отца и призваны, став пред Его лицом, искренно и последовательно признавать своё вселенское братство. А это означает, что христианин рождён быть гражданином вселенной; и высшее призвание его состоит в том, чтобы отвергнуть всякие условные деления людей – по сословиям, странам, классам, национальностям, расам и т. д. Все эти перегородки должны пасть в душе христианина, а в этом падении сокрушится и деление человечества на различные «родины» и «отечества». Разве дело не обстоит так, что каждый личный человеческий дух во вселенной есть как бы живое жилище Божие или некий алтарь для Его священного пламени? Разве человечество, с точки зрения христианской, не есть братская община, каждый член которой рождён для веры и добрых дел и потому имеет неотъемлемое право получить внешнюю свободу и воспользоваться ею для внутреннего самоосвобождения? [77] Словом, разве христианин не рождён для интернационализма? Разве он имеет основание серьёзно и последовательно говорить о различных национальностях, причислять себя к одной из них и служить ей преимущественно или даже исключительно? Нет, патриотизм и национализм решительно несовместимы с духом христианства… Отечество христианина на земле – вселенная; и христианин не имеет права иметь сверх того или наряду с этим ещё особую, земную родину, любить её, строить её и бороться за неё с решимостью и мужеством…
77
См. главу третью.