Российские этюды
Шрифт:
Куда бы ни пришел Капитан, вокруг вырастает облако обожания. Мы вошли в музей, и нам включили кино про Мухину. Все смотрительницы чего-то ждали от нас. Может мыслей каких о прошлом и настоящем. Может надеялись на внимание капитана. Но нам с Капитаном было не до кино. Капитан показывал, какой он красивый после диеты. Он встал в фас и в профиль одновременно. Под свитером у него перекатывались мускулы, а в глазах горело желание как следует подкрепиться.
– Диета у меня простая, – говорил Капитан, вращая баранку и ставя свою «ауди» на два колеса, чтобы протиснуться между грузовиками. – Каждый день я ем что-то одно. Например, только фрукты, только овощи, только мясо. Но зато ем неограниченно. Результат ты видел. Я строен и могуч одновременно.
Я кивал, с ужасом наблюдая, как мы лавируем в пробке Третьего кольца.
– Ты не бойся! – продолжил Капитан. – Я могу вести машину с закрытыми глазами и даже во сне. У меня за рулем работает спинной мозг и иногда костный. Но это уже если совсем труба. Вот недавно у меня провалилась педаль тормоза – порвался шланг. Но я даже не проснулся. Руки сами включили первую передачу, дернули ручник и начали крутить баранку. Я снес зеркала двум ханурикам, когда протискивался между ними. Потом встал и спокойно им объяснил, что могло быть хуже. Они ко мне претензий не имели.
– Ты им мускулы показывал? – спросил я.
– Так я из спортзала ехал, в футболке защитного цвета, мускулы наружу, штанцы соответственно… Ребята только кивали, когда я им объяснял, как им повезло.
В ресторане нам дали толстую книгу на украинском и русском языках под названием «Меню». Капитан отодвинул книгу и позвал официантку.
– Значит так, – начал он, – у меня диета, но не такая, как у язвенников и гламурных девиц. У меня все не по-детски. Сегодня у меня овощной день. Ты мне борщ принеси, с салом и галушками, это считаться не будет. А вот после этого только диета! Мне нужно нажарить тазик овощей. Начнем с кабачков, баклажанов, брокколи, цветной капусты и дальше по алфавиту. Запивать все я буду клюквенным морсом, объявив клюкву овощем.
Испуганная официантка, забыв про меня, убежала на кухню. Потом вспомнила, вернулась и, немного заикаясь, спросила какой тазик буду заказывать я. Я скромно показал на две страницы книги-меню, сказав, что у меня сегодня аппетит подкачал.
С капитаном хорошо обсуждать мировые проблемы. С ним говоришь и кажется, что еще небольшое усилие и проблемы будут решены. ПРЯМЩАС!
– Я вот так думаю… – Капитан смотрит в окно, где вот-вот заплещутся изумрудные морские волны и ветер начнет срывать с них пену. – Нам надо все бросить и уйти в плавание. Желательно в кругосветку. Например, по Ладоге. Мы с тобой будем сидеть на палубе, смотреть на луну и говорить о вечном.
– А что мы будем есть? – осторожно спрашиваю я.
– Вечером будет салат по-гречески и жареное мясо. Будешь хорошо себя вести, то налью сто грамм из стратегических капитанских запасов. Морса, конечно!
– Но ведь ты меня знаешь, я обязательно какую-нибудь бабу притащу. Чтобы облагораживала.
– Тащи, это я могу вытерпеть.
– Но для этого мне надо работу бросить.
– Это уж ты сам решай, что тебе интересней: жить или работать.
…Капитан уехал. С визгом шин. Нет, не своих. Визжали шины у тех, кто уступал ему дорогу. Ведь у капитана девиз: «Вперед и быстрее!»
А я шел к метро и смотрел, как падает снег. Капитана не было, и море с солеными волнами уже не шумело где-то рядом. Рядом были только соленые лужи.
Все кончается
Я стою у большого окна в Шереметьево и смотрю, как серый лайнер неуклюже ползет на взлетную полосу. Метет поземка, надвигаются темные серые тучи. За мной стоят ряды кресел, там все разговаривают по сотовым.
– Я вернусь и сразу на работу. Не жди меня, буду поздно!
– А ты ему тертое яблоко давала?
– Я же просила больше мне не звонить! Все, конец связи!
Таксист по дороге в аэропорт сначала пытался вспомнить, на каком канале ТВ он меня недавно видел. Потом стал рассказывать, как ловко он определяет момент, когда его девушки начинают ему изменять. У него уже отработанная методика. Я удивляюсь, что ему так часто изменяют.
– Так и девушек у меня много! – смеется он.
Десять дней пролетели, как один. Если бы все знать сначала, то я бы жил эти дни по-другому. Всегда надо меньше ждать и больше действовать. И меньше спать. Тогда можно спрессовать время и выкроить часы для новых встреч, для новых дел. Вот только сил становится все меньше. И постоянно преследует чувство, что все это уже было. Даже эта метель, что начинается за окном, уже была. И про тертое яблоко я уже слышал. Или сам говорил. И тогда зачем суетиться, надо просто вспомнить.
Три дня назад вечером показалось солнце. Облака немного раздвинулись и неяркие лучи осветили Москву. Засверкали купола и кресты церквей, заиграли краски на стенах, снег из серого превратился в золотой. Ушла серость, поглощавшая город все эти дни, улетели вороны из Александровского сада. Где-то тут Маргарита получила волшебный крем Азазелло. А это старое дерево помнит их встречу. А вот дом Пашкова. Там на крыше Воланд со свитой прощался с Москвой. Рядом главный вход в библиотеку им. Ленина, теперь вороны кружатся там. Издали они кажутся черными. Нехорошие эти места. И Александровский сад и дом Пашкова. Вороны летают между ними.
Хотя это чушь, писатель все придумал. Но почему так щемит сердце, когда идешь вдоль заснеженных скамеек, убранных на газоны Александровского сада? Почему такой болью отзывается карканье ворон у библиотеки? И кто этот странный человек в черном длинном пальто, медленно бредущий по заснеженной тропинке около кремлевской стены?
И эти странные зеркала
Мутное зеркало в моей прихожей, которое отражало незнакомых людей и которое немного светилось по вечерам, когда за окном падал желтый снег.
И зеркало в квартире Марины Цветаевой. То, которое на лестнице. Оно отражало не то, что было вокруг. Я увидел в нем отражение двери, которой не было. Странная синяя несуществующая дверь.
А зеркало в музее, где мы были с Капитаном? Поверьте, я умею фотографировать. И мыльницей и профессиональной камерой. И зеркала снимал много раз. Но почему наши с Капитаном отражения вышли нерезкими?
Ну, ладно! Это все ушло в прошлое, в воспоминания. Туда, где будут лежать письма Маяковского, где будет сверкать последний луч золотого солнца над Москвой, где будет храниться холод и тепло Аничкого моста над Фонтанкой.