Российские этюды
Шрифт:
А вот дедушка с палкой стоит на крыльце. Он стоял, когда мы с Андреем подъезжали. И сейчас стоит. Он так гуляет. Тут дорога, тут машины, тут что-то происходит. Это дорогу ему уже никогда не перейти. Он стоит на крыльце и смотрит на жизнь. И ничего ему не надо. Я точно это знаю. Наступает момент, когда уже не хочется переходить дорогу. Достаточно вот так стоять и смотреть на машины.
Где телефон, надо звонить Андрею, надо уезжать отсюда. Это страшное место. И не потому, что нет нормальных тропинок. Отсюда слишком хорошо видна вся жизнь. Ее начало и конец. Это как высокая гора, где все начиналось. И видны все тропинки, ведущие вниз и к другим горам. Вниз дорожек больше. Андрей, где ты? Вот его машина. Куда? В ресторан, самый лучший в городе, чтобы выпить и поесть. Чтобы забыть старика с палкой и мутную речку. А что это я так разнервничался? Ведь видел такое сотни раз! Видел и хуже, я ведь почти всю страну объездил. Просто это слишком мое, слишком родное. Давай, Андрей, ни о чем не спрашивай, но ты молодец, все понимаешь и молчишь.
Ресторан
Ресторан назывался «Венеция». Там никого не было. Даже официантов. Всех заменяла девушка, стоявшая за стойкой бара, рядом с бочкой пива. Андрей рассказал мне про владельца ресторана. У него «порше». Это, как символ удачи. У него «порше», а у Андрея раздолбанная «девятка». Андрей никуда не вписался. Чтобы вписаться, нужен другой характер. Уметь работать не обязательно, характера достаточно. Но почему Андрей так с уважением говорит про «порше»? Не про хозяина, а про его машину. Ну, ладно, пусть про машину. Под песни о красивой жизни.
И что мы будем пить? Вино? Этого нет, этого нет, а что есть? Вино из Азербайджана? Годится! Как отдает пробкой! Мы такое пили при советской власти. А что, нормально пошло. И фляжка с коньяком пригодилась. Теперь все вроде ничего, даже нравится. Занавесочки, скатерти чистые, картинки Венеции. Как близко и как далеко отсюда Венеция. Эскалоп? Знакомое слово, это тоже из того времени. Это свинина в сухарях? А можно просто отбивную? Замечательно. Как быстро принесли! А почему она в сухарях? Тут все в сухарях? Нет, что вы, мне очень нравится, и пюре совсем домашнее, и вино такое знакомое. Мы его из горлышка пили в подъезде. Вкусно было, но давно.
Центр
В детстве в центр меня возили, как на праздник. Перед днем рождения – обязательно. Мы с бабушкой заходили в книжный магазин и покупали книгу. Однажды купили темные очки. Я их три дня носил, даже дома. Потом сел на них, и они сломались.
В центре торговые ряды. Исторические. Там красивая арочная галерея. Страшно открывать глаза. Да… Ряды не ремонтировались много лет. Возможно еще со времен моего детства. А ведь прекрасное место для бутиков. Какие бутики? О чем это я?
Торговые ряды с другой стороны. Там совсем страшно. Но кто-то написал на стене, что он любит. Когда любят, то не все потеряно. А вот мосты, тут и правда Венеция! Странная формула на перилах: Илья в квадрате и две девушки. Зачем им квадратный Илья?
Мост любви. К решетке прицеплены замки. Это означает, что на всю жизнь. Вернее, пока не проржавеют замки.
Церковь. Внутри тепло и чисто. Фрески я помню с детства. Мы сюда с бабушкой ходили. Она потом мне рассказывала про Иерусалим и про море, по которому можно было ходить. Тут меня крестили. Наверное, вон в том углу. Где купель стоит.
А церковь стоит красиво. На берегу канала. Рядом запас дров на всю зиму. Вода в канале спокойная, отражаются золотые купола. Вот тут и надо фотографировать, а не лазить по грязным тропам возле сломанных заборов.
Все, надо прийти в себя. Вот еще пару мостов, и еще по той улице пройти. Там, где магазин. Без магазина вечер будет слишком грустным.
Над соснами всходит половинка луны. Еще немного, и надо собираться на поезд. Мне хорошо, я сел и уехал. А Андрей останется.
– Куда ты едешь? – спрашивает он.
– Домой, – говорю я.
Андрей кивает и ничего больше не спрашивает.
Москва
В Москве ночью небо желтое, тревожное.
Станция метро «Комсомольская», раннее утро. Москвичи быстро проходят через турникеты. У них проездные или многоразовые билеты. У касс очереди из тех, кто приехал покорять столицу, просто заработать или пересесть на другой поезд и уехать из этой толчеи и суматохи.
Утренняя очередь молчалива, все смотрят по сторонам с недоверием, с опасением, ждут подвоха.
Билет в метро стоит почти доллар. Это в очереди не обсуждается. От Москвы очередь не ждет ничего хорошего. Тут надо учиться быстро ходить и быстро думать. И еще осознать, что ты здесь никому не нужен, что все места уже заняты.
В Москве нельзя сидеть и смотреть в окно. Ты сидишь, смотришь и не замечаешь, что начал падать. Чтобы удержаться, надо постоянно доказывать свою нужность. Или отнимать нужность у других.
Вход в метро «ВДНХ». Двое полицейских курят у колонны. Они обозначают присутствие и должны своим видом внушать преступникам, что тут все схвачено. Один из них внимательно оглядывает меня, я начинаю жалеть, что не взял такси. Наверное, это осталось от советских времен – чувство, что ты во всем виноват. Хотя бы тем, что ходишь по Москве, а не строишь ГЭС где-нибудь в Сибири.
Моя квартира. Я не включаю свет, а сразу иду к окну. Небо становится серым, черные тополиные ветки, подземный гараж, «Рабочий и Колхозница», станция монорельса. Почти неслышно шелестит под окном трамвай. В нем много больших желтых окон. Они проплывают мимо и скрываются за поворотом. Все замирает. Только вдалеке, сквозь беспорядочную сетку ветвей, мелькают синие огоньки гостиницы «Космос».
В голове неправильные мысли о родном доме. Я его только что видел и даже потрогал. Мне даже захотелось его купить. Зачем? Чтобы старые стены рассказывали о моих ушедших родных? А что там будет делать мой любимый человек? Ходить на речку, где нет больше песчаных пляжей? Бродить около поломанных заборов, где раньше сквозь высокую траву во все стороны разбегались веселые тропинки?
Нет, это романтические сопли. Высокая трава и песчаные пляжи были в детстве. И пусть они там останутся.
Казенный дом, казенный кабинет, женщина-чиновник, которой я безразличен. Общие слова, укоризненное качание головой, я расписываюсь, что потерял то, что мне дали в мае, получаю нужную бумажку и ухожу.
На трамвайной остановке молодые мужчины распивают бутылку на троих. Это правильно. Я приезжаю домой и делаю пару глотков коньяка. Мир начинает фокусироваться, становится более приветливым.