Российские этюды
Шрифт:
Быстрый шаг, внимание только вперед, но глаза выхватывают «Домино странной книги». Ах, нет! Это «Дом иностранной книги». Это я помню и в исчезнувшем городе. Вот палатка с книжным развалом – это тоже кусочек старого, новому городу это не нужно, это не нужно даже тебе. «Сказки Пушкина», «Китайская каллиграфия», «Импрессионисты»… Пусть даже по десять рублей. Мимо идут равнодушные люди, никто не останавливается, ты тоже не останавливаешься. Все это есть у тебя на флэшке. Огромная библиотека греется в кармане. Тысячи книг, которые ты уже не успеешь прочитать, но ведь важна возможность.
Такую же флешку ты подарил дочке. Вместе с букридером. «О! – сказала она. – Это то, что мне надо!» Теперь она может одной рукой укачивать сына, а второй держать в руке электронную книжку и легким касанием пальца переворачивать страницы.
Напротив книжной палатки ювелирный салон «Pandora». Там чисто и тепло. Женщины в дорогих шубках поворачивают головы и смотрят на витрины. Ты смотришь на шубки, потом на женщин, потом на витрины. В новом городе надо смотреть не на книги, а на женщин. Или на экран телефона. Тогда ты становишься невидимым в толпе. Ты – свой.
Аптекарский огород
В исчезнувшем городе был Ботанический сад МГУ. Нет, не тот, что около ВДНХ-ВВЦ, а старый, маленький, около станции метро Проспект Мира. В мои школьные годы эта станция так и называлась: «Ботанический Сад». Теперь это название перекочевало к другой станции.
Загадка Ботанического сада жила еще во времена старого города, когда я смотрел на лампы, мелькающие в тоннеле метро, слушал грохот колес, вой двигателей и думал о саде, который был где-то наверху, где росли сладкие красные яблоки, душистые желтые груши и темные перезрелые липкие сливы, покрытые белым налетом. Мне очень хотелось выйти из вагона и найти это волшебное место.
Потом я забыл про этот сад. Станция стала называться ничего не значащими общими словами, с проспекта никаких яблонь и грушевых деревьев видно не было, и неразгаданная тайна все меньше беспокоила меня.
Ушел в историю старый город, превратились в тени люди, когда-то заполнявшие его улицы, пропали со стен слова про счастье народа, появились новые слова и новые краски. Город, пришедший на смену ушедшему, стал богатым, ярким, эклектичным и очень равнодушным. С улиц исчезла серость, от кричащего разноцветья кружилась голова, как будто ты бродишь по огромному магазину и тебя со всех сторон зовут посмотреть на ненужные тебе товары. Ты идешь в яркой толпе, думаешь, что серый цвет был не так уж плох, он не тянул на себя внимание, позволял спокойно смотреть на лица, а не разглядывать яркие наклейки и ужасающие в своей безвкусице вывески.
Я очутился около метро, где находился старый Ботанический сад. Спешащая толпа была не местная, никто не слышал о саде, все торопились тратить или зарабатывать деньги. Здания на проспекте стояли плотно, проходы были перекрыты заборами, казалось, что сад – это что-то запретное, куда нельзя ходить непосвященным в какую-то особую тайну.
Вход нашелся в Грохольском переулке. Я свернул на какую-то стройку, перелез через штабель досок, пробежался по мешкам с цементом, спрыгнул на скрипучий снег и оказался в саду.
В саду было тихо и грустно.
Огромные дома сжимали сад со всех сторон, отчего он казался очень маленьким и лишним. Крошечные аллейки петляли вокруг старых деревьев, кустов, столбиков с указателями и названиями, старомодных скамеек, заборчиков и теплиц. В саду я был один, но на дорожках отпечатались следы детских колясок, отчего я догадался, что есть вход, где не требуется ловкость и смелость.
Одиночество часто задает тебе вопрос: «А в правильном ли ты находишься месте?» Остальные люди работают и отдыхают явно не здесь, а большинство не может сильно ошибаться. Стоит ли терять время, разглядывая заснеженные еловые лапы, корявые ветви дуба, жалобно торчащие из снега тонкие прутики кустов. Огромные окна нового города снисходительно и насмешливо поглядывали на меня, намекая, что тут не место деловым и успешным, что надо уйти отсюда туда, где все понятно, где мужчины и женщины оценивающе смотрят друг на друга, где говорят об управлении денежными потоками и о нехватке свободного времени. В новом городе не принято бесцельно стоять посреди крошечного садика, смотреть на чужие богатые окна и думать о детстве в ушедшем городе, где стало на одну тайну меньше.
Джигиты
Ну углу Сретенки и Бульварного Кольца стояли два джигита. Неприкрытые головы, тонкие курточки. Джигитам было холодно и голодно. Я прислушался и узнал говор грузинских деревень, прилепленных к подножьям огромных гор, вершины которых терялись за облаками.
– Слушай, – обратился ко мне джигит повыше. – Метро где?
– Можно так, можно так, можно так, – я помахал руками в разные стороны. – Ребята, а вам куда надо?
«Ребята» вдруг заулыбались и сказали, что им надо в метро, неважно какое. Я с пониманием кивнул. Джигиты явно были из ушедшего города, где становились друзьями просто так, за улыбку.
Давным-давно один такой джигит лежал полдня под моей «копейкой», помогая сменить пробитый поддон картера. Познакомились мы с ним в магазине, где я покупал машинное масло. Закончив ремонт, мы пили чай на кухне, курили и говорили про горы. Докурив пачку, мы стали прощаться.
– Ты теперь мой друг, – сказал джигит и ушел.
Мы не обменялись телефонами, не договорились о встрече. Зачем? Друзьям такие мелочи не важны.
Крупская и марксизм
На Сретенском бульваре я остановился у памятника Н. К. Крупской. Он пережил город, которого нет, и теперь равнодушно поглядывал на незнакомую новую жизнь. Где-то шумят машины, на ветках сидят голуби, недовольные моим появлением, а я смотрю на молодую женщину, которая с угрюмой решительностью идет в неведомое будущее. Она даже красива своей готовностью к самопожертвованию, в ней нет и следа базедовой болезни, которая неотрывно была связана с ее именем в нашем сознании. Позади романтического каменного образа стоят два пилона с датами жизни Н. К. и ее изречениями. Одно из них гласит: «Марксизм – дал мне величайшее счастье, какого только может желать человек: знание, куда надо идти, спокойную уверенность в конечном исходе дела, с которым связала свою жизнь».
Не зря я подошел к этому памятнику! В ушедшем городе я десятки раз проезжал мимо, и мне всегда хотелось прочитать, что написано на пилонах. И там оказалось новое определение счастья: это знание, куда надо идти!
Да… значит я не был счастлив, несмотря на прочитанный первый том «Капитала» Маркса, а также пятерки по политэкономии и марксистско-ленинской философии. Этого явно не было достаточно для знания правильного пути. Сколько раз я в растерянности стоял на перекрестке дорог, раздумывая куда ступить. И всегда какой-то ветер или течение смывало меня на нужную дорогу, которая, как потом выяснялось, была самой правильной. Или, по крайней мере, не самой плохой.
Академическая поликлиника
В переулке около Мясницкой я наткнулся на свою старую академическую поликлинику. Помню первый поход в это заведение. Заполнив анкету, я сразу был направлен на обследование к отоларингологу.
– У вас в носу искривление, – сказал он на языке, понятном даже докторам наук.
– И что? – спросил я. – Будете вскрывать и выпрямлять?
– А смысл? – удивился отоларинголог. – Доживете и так.
Больше я в эту поликлинику не ходил. Я доживал не болея, а ходить по кабинетам в поисках скрытых недугов было неинтересно.