Российские спецслужбы. От Рюрика до Екатерины Второй
Шрифт:
В сущности, два разных дела, которые Петр Алексеевич решил сам, без привлечения каких-либо структур дознания и суда. И зачем? Для царя эти дела вообще не представляли каких-либо сложностей: он, как оказывается, больше верил доносам, чем следственным действиям.
Но вто же время, как известно, «в принципе в системе самодержавной власти ни одно государственное дело не должно было миновать государя. Однако на практике смотреть все дела царь не мог, и происходила их неизбежная сортировка. В обычных, маловажных делах критерием решения служил закон, регламент, инструкция. Если же подходящего к делу закона не было, дело должно было поступать на рассмотрение государя. Эту схему Петр довольно последовательно проводил во время реформы государственной власти.
Эта же схема действовала в целом в делах политического сыска, хотя они, в силу особой важности их, подлежали рассмотрению государя. Кроме общей сортировки наиболее существенных дел по „двум первым пунктам" от прочих, менее важных, сложилась устойчивая классификация
219
Анисимов Е. Указ. соч.
Интерес представляет предпринятое Е. Анисимовым «препарирование» термина «важность», появившегося (применительно к сыскным делам) в эпоху Петра: «общее определение преступления как перспективного для расследования в сыске, а также достойного внимания государя».
Но, по-моему, для петровского времени между этими частями можно было поставить знак равенства. Все то, что было представляемо на внимание государя, являлось важным (зачем же информировать Петра о всякой ерунде). И в то же время перспективно то, на что указал сам император [220] .
220
См.: Голикова Н.Б. Политические процессы при Петре 1. М„19–57.
Цитируемый нами исследователь, однако, продолжает:
«„Важность" понималась и как конкретные преступные действия или „непристойные слова", и как криминальная суть, самое существо преступления: „Чтоб вы при себе окончили самую важность". „Важность" соседствовала с „тайностью", „секретом", доступным только сыску и государю. Дела „по важности" почти всегда были «секретные", „тайные". В 1723 году Тайная канцелярия отчитывала членов Главного магистрата за то, что они, исследуя какое-то дело по извету, совершили проступок: „Самую важность открыли, чего весьма чинить им не надлежало". Только знающие суть отличий „важного" дела от „неважного" руководители сыска могли точно определить, какие из дел следует подносить государю, а какие к „важности не касаются" и могут быть решены в самом сыскном ведомстве по формуле „По указу Его и.в.
Поток таких, не содержащих „важность" дел — а речь идет о тысячах их — и шел, минуя государя, через постоянные сыскные органы XVIII века. (Преображенский приказ, Тайную канцелярию и Тайную экспедицию). Поэтому для политического сыска разбор „маловажных" дел о пьяной болтовне, непристойностях, ложном кричании „Слова и дела" быстро стал рутиной. Сыскное ведомство являет собой некий конвейер по порке и ссылке „болтунов" по „маловажным" делам. Как писал П. А. Толстому оставшийся за старшего в Тайной канцелярии А. И. Ушаков, „в Канцелярии здесь вновь важных дел нет, а имеются посредственные, по которым також, яко и прежде, я доносил, что кнутом плутов посекаем, да на волю выпускаем"» [221] .
221
Анисимов Е. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII в. М., 1999.
Но кто брал на себя смелость (при жестком царском единоначалии) определять, какое из дел важное, какое второстепенное, а что и вообще, можно оставить без внимания со стороны «государева ока?» [222]
Не дай Бог, получится так же как с «изменником Мазепой»: проморгали же…
«Впрочем, эта рутинная работа могла быть резко прервана. (Вот! — В. Т.) В любой момент самодержец мог взять к себе любое из дел, в том числе имеющее для приговора твердую законодательную основу, и решить это дело так, как ему заблагорассудится; даже вопреки закону и традиции. И тогда в какой-то момент, казалось бы, второстепенное, типично „неважное" дело вдруг становилось по воле разгневанного государя „важным", сверхважным. Тогда некую „бабу Акулину", сказавшую в 1721 году в гостях нечто „непристойное" о государе, разыскивали по всей стране многие месяцы как особо опасную государственную преступницу. Поймав же ее, как и не донесших на нее свидетелей, страшно пытали, заботливо лечили, чтобы опять пытать, хотя никакого угрожающего целостности России и власти самодержца преступления за бабой Акулиной Ивановой явно не числилось. Но именно в таком повороте дела, придании ему „важности" и проявлялась воля самодержца и страшная сила политического сыска — орудия самодержавия» [223] .
222
Веретенников В. И. История Тайной канцелярии Петровского времени // Записки Харьковского университета. 1910. № 4.
223
Анисимов Е. Указ. соч.
Хорошо еще, если удавалось эту «бабу Акулину» найти, покуда она не ударилась в бега или не ушла к раскольникам. Все ведь могло быть. И тогда голова бы полетела со следователя, который, посчитав преступление «бабки» малозначительным, отпустил ее, отделавшись ударом кнута по ее горбатой спине.
Быть может поэтому, всегда особое внимание уделялась людям, привлекаемым для работы в сыске: они должны были видеть на десять шагов вперед и так же — просчитывать ситуацию [224] .
224
Семевский М. И. Тайный сыск Петра I. Смоленск, 2001.
Ведь сам Е. Анисимов указывает далее:
«На протяжении XVII и XVIII веков поручения по политическому сыску традиционно проводили назначенные государем порученцы — доверенные люди, поставленные во главе комиссий. В XVII веке таких сыскных («розыскных») приказов-комиссий было довольно много, они ведали дела о злоупотреблениях, измене, порче, мятежах. Сразу же после воцарения Петра I в 1689 году был создан Приказ розыскных дел боярина Т. Н. Стрешнева по делу Ф. Л. Шакловитого» [225] .
225
Анисимов Е. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII в. М., 1999.
Исследователя дополняет О. Чайковская, пишущая о том, что «в октябре 1698 года, с началом Стрелецкого розыска, было образовано десять следственных комиссий, во главе которых стояли бояре, а также комнатный стольник князь Ф. Ю. Ромодановский. Последний был тогда судьей Преображенского приказа. Из материалов Стрелецкого сыска вытекает, что комиссии являлись, в сущности, филиалами главной розыскной комиссии Ромодановского.
В Петровскую эпоху мы видим сочетание всех видов порученчества и возникавших на его основе временных учреждений — комиссий (приказов, канцелярий). Обычно за разнообразием организационных форм стояло конкретное поручение государя, причем в особо важных случаях самодержец поручал расследование всему, как тогда говорили, „синклиту", „начальствующим", „министрам", высшим должностным лицам (боярам, потом — сенаторам, членам Синода, судьям приказов, президентам коллегий и др.). Допросы царевича Алексея вели сенаторы в помещении Тайной канцелярии. В 1722 году по поводу допроса Стефана Яворского, на которого дал показания Варлам Левин, Петр указал: „Когда важность касаться будет, тогда Сенату придти в Синод и там допрашивать, и следовать, чему подлежит". Сенаторы допрашивали и Левина, и Яворского, причем допросы последнего продолжались шесть дней! Работа подобного рода следственных комиссий, составленных из „принципалов", обычно опиралась на постоянные органы — учреждения политического сыска, использовали их бюрократический аппарат. Самым главным из таких учреждений долгое время был Преображенский приказ» [226] .
226
Чайковская О. Великий царь или Антихрист? // Звезда. 2001. № 3.
Преображенский приказ! У кого из русских людей того, петровского времени, не содрогнулось что-то внутри только от одного упоминания этого зловещего заведения. Это была не просто контора, осуществляющая политический сыск, это был настоящий застенок, аналогов которому найти в то время на всем протяжении европейского пространства невозможно. Перед его «деяниями» померкли и инквизиция, и опричнина времен Ивана Грозного. «Мастера» из Преображенского приказа умели развязывать языки даже немому, у них многому бы могли поучиться и палачи из века ХХ-го. Он, Преображенский приказ, был настоящим министерством страха, довлеющим над всей пирамидой общественной и государственной жизни России, над всеми ее гражданами, пугая одним своим названием и иностранцев, волею судеб заброшенных в нашу страну. Петр сам прекрасно понимал роль подобного заведения в той стране, которой управлял. Его характер, его эмоции, его страх перед возможными, окружающими его заговорами требовали создания и взращивания подобного приказа. И людей он туда подобрал соответственных, тех, кто готов был «глотку перегрызть» в борьбе за «дело государево».