Рота почетного караула
Шрифт:
– Продолжайте, Звягин!
Андрей осмелел, взял увереннее, тоном пониже, и эхом ударилось в забор, заметалось в такт вечерним усталым шагам: "Солдат вернется, ты только жди..."
Откуда роте было знать, что Андрей пел о Насте и что, заглядывая в уютные огни "гражданских" окон, сиявших над забором, он мыслями был уже в увольнении, рядом с ней.
...Они встретились возле метро "Университет" без двух минут одиннадцать. Андрей выскочил в стеклянные двери и сразу увидел Настю: ожидая его, она стояла напротив дверей в синем брючном костюме - похожая и непохожая, совсем другая, чем
"Она, наверное, забыла", - подумал Андрей, и очень хорошо, что забыла, потому что и он тоже совсем забыл, ничего не успел узнать, а и что он мог сделать...
– Вы первый раз на Ленинских горах?
– просто спросила Настя.
– Я в Москве-то, можно сказать, впервые, - признался, смутясь, Андрей.
Они молча пошли вдоль прямого, похожего на огромную аллею проспекта на тротуаре лежал опавший яблоневый цвет, его, наверное, не успевали подметать дворники. Цвет был густой, пушистый и такой свежий и белый, что от него, казалось, веяло острым холодком первого снега. "Как хорошо тут! думал Андрей.
– Лишь бы она не спросила..."
– Мы идем на мое любимое место, - проговорила Настя.
– Вы лес любите?
Он не понял, почему она спросила именно о лесе. Может быть, потому, что в это время они проходили мимо молодых, с зеленоватыми стволами, уже подстриженных тополей, сладко пахнувших первой листвой. У тротуара стояла шеренга голубых елей, таких нарядно-торжественных, словно они сами только что притопали сюда из-под Кремлевской стены.
– Вот мы и пришли, - сказала наконец Настя.
Прямо перед Андреем из темно-зеленого, островерхого хоровода елей устремилось к небу, ввинчиваясь в синеву шпилем, знакомое и непривычно близко увиденное здание. Квадратики бесчисленных окон, уменьшаясь, убегали вверх, как точки на светящейся рекламе.
– Узнаете?
– загадочно спросила Настя.
– Университет!
– вот и не угадали, - засмеялась она.
– Это же настоящий орган! Правда? Вот те колонны, низы, как трубы... разных регистров. А музыку слышите?
– Настя приложила палец к губам, помолчала и не выдержав, рассмеялась: - Вот вам моя тайна. Правда, интересно? Только отсюда, с этого места, можно увидеть университет вот таким...
По аллее из незнакомых, южных, похожих на кипарисы, деревьев они вышли к гранитному парапету, возле которого толпилось множество людей, наверное приехавших сюда на автобусах, что с распахнутыми дверцами поджидали рядом.
– Смотрите, - проговорила Настя, отступив, пропуская его вперед, как бы на лучшее место.
Внизу, за сбегающими с крутого обрыва липами, макушки которых густо обволокло зеленым дымом листвы, голубела, чешуйчато поблескивала в привольном изгибе Москва-река. Она была здесь широкой, берега перехватил легкий, воздушный полумесяц моста.
Деревья ветвились свободно, не по-городскому, многие из них были уже старыми, но даже самые высокие покачивали верхушками далеко-далеко внизу. От деревьев, от реки Андрей перевел взгляд дальше, и ему почудилось, что он слышит музыку.
Над Москвой великой, златоглавою, Над стеной Кремлевской белокаменной... Из-за дальних лесов, из-за синих гор, По тесовым кровелькам играючи, Тучки серые разгоняючи, Заря алая подымается;
Разметала кудри золотистые, Умывается снегами рассыпчатыми, Как красавица, глядя в зеркальце, В небо чистое смотрит, улыбается.
В сизой дымке Андрей едва различил маковку колокольни.
– А это правда, будто фашисты хотели затопить Москву?
– спросила Настя.
Андрей ничего об этом не знал, и сам вопрос показался ему нелепым: как это можно - затопить такой огромный город? Это же целое море воды надо... И зачем?
– Представляете?
– не дождавшись ответа, зябко передернула плечами Настя.
– Только бы маковка торчала... Жуть... И весь Кремль под водой...
– А я там присягу принимал...
– Где - там?
– не поняла Настя.
– Возле Вечного огня...
Настя резко повернулась, в глазах восхищенно зароились знакомые золотые веснушки.
– В самом деле? У могилы Неизвестного солдата? Ваша рота? Вы стояли там на посту?
– Два раза, - почему-то соврал Андрей.
– У нас по очереди...
– Как здорово!
– прошептала Настя восторженно.
– Вы даже не представляете, как это здорово...
"Сейчас спросит, - смутился Андрей, - о том солдате, а мне совершенно нечего сказать".
– Поехали!
– вдруг сказала Настя, схватив его за руку.
– Поехали немедленно, тут недалеко. Вы очень нужны одному человеку...
Андрей ничего не понимал. Кому, для чего он понадобился? На гранитном, пригретом солнцем парапете снова встал между ними кто-то третий, и Андрей увидел размытое, словно за мокрым, перевитым струями дождя окном, лицо солдата, чью фотографию держала тогда у груди Настя.
Они вышли из троллейбуса на Мосфильмовской, и Настя повела Андрея по тропке напрямик - через палисадник, заросший акациями, через детскую площадку с разноцветными скворечнями домиков. Минут через пять они очутились возле одноэтажного, длинного, как барак, дома.
Настя уверенно нажала на кнопку звонка и, не услышав ответа, достала из сумки ключ, открыла дверь.
– Вот моя деревня, вот мой дом родной!
– весело продекламировала она, пропуская Андрея вперед, и он сразу же споткнулся о приступок - в коридоре, пахнущем свежевымытыми полами, было сумрачно.
"Коммуналка", - сразу определил Андрей, проходя мимо кухни: вдоль стены теснились три стола, накрытые клеенками и газетами. И чистота в коридоре была коммунальная, подчеркнуто оберегаемая и поддерживаемая, возле каждой двери пестрели разнокалиберные тапочки. Настя бегло на них взглянула и по ей только известным признакам определила, что тот, к кому они пришли, должен вот-вот вернуться.
– Подождем, не под дождем!
– улыбнулась она извинительно и, пригласив Андрея на кухню, смахнула тряпкой с табурета, усадила возле стола, накрытого новой, еще не запятнанной клеенкой с желтыми ромашками.