Ротмистр Гордеев 2
Шрифт:
— Откуда такие красивые?
— С полосы препятствий, господин штабс-ротмистр, — докладывает Канкрин.
— Кирилл Иванович, Лявон к нам в эскадрон должны прибыть иностранные наблюдатели: британский майор мистер Хорн и американский капитан мистер Джадсон. А с ними целая свора англопишущих журналистов.
— Мы в курсе, господин штабс-ротмистр, — на лице Канкрина недоумение, — батальон готовится к приёму шпионской братии. Батюшка говорил, что любой британец работает на разведку. И не за деньги,
— Отлично сказано, Кирилл Иванович. Ваш батюшка хорошо разбирается в жизни.
— Да, Николай Михалыч, в этом ему не откажешь.
Добрые слова в адрес родителя ему приятны.
— Тогда слушайте боевой приказ. Ваша задача, граф, с Горощеней встретить сегодня дорогих гостей на железнодорожной станции в Мукдене и сделать так, чтобы в расположение батальона они прибыли не раньше завтрашнего утра.
— Помилуйте, Николай Михалыч, от Ляоляна до нашей позиции часа три от силы… — удивляется Канкрин.
— А никто и не говорил, что будет легко. Нельзя допустить, чтобы сегодня эта братия оказалась на наших докладах в офицерском собрании.
Канкрин реально озадачен. Я буквально слышу, как скрипят шестерёнки мыслительных процессов в его графской черепушке.
— Кирилл Иваныч, вы же отправляетесь не один, а в компании Лиха Одноглазого. Покумекайте с Левоном, как лучше обстряпать дело. Лучше него окольными путями никто водить не умеет. Даже Леший.
Горощеня плотоядно улыбается, облизывая длинные крепкие зубы языком.
— Лявон! — наставительно смотрю на Лихо. — Без баловства только! Ни один волос не должен упасть с головы господ шпионов.
Горошеня вздыхает.
— Но и просто так дорога до эскадрона не должна им даться! — подмигиваю я.
Лихо облегчённо переводит дух.
— Дозвольте вопрос, командир? Почему вы посылаете меня? — не выдерживает вольноопределяющийся.
— Британцы кичатся собственными титулами и древностью рода, Кому как не вам, граф?
Канкрин бросает взгляд на Горощеню. В трёх глазах на двоих пляшут лихие огоньки.
— Разрешите выполнять?
— Ступайте.
Оба уходят, а я вызываю к себе Будённого и вместе с ним в очередной раз прогоняю текст доклада.
Гляжу из-за кулис на зрительный зал нашего полкового офицерского собрания. Зал полон и ждёт. Не знаю уж, с замиранием сердца или как…
Ага, ну полковой командир и командиры эскадронов, это понятно, без них никуда. Вижу Николова рядом с Вановским. Не слишком знакомые лица из бригады.
Кстати, комбриг тоже пожаловал. По левую руку от Вановского — генерал-майор Степанов, наш главный воинский начальник в данном случае. Рядом с ними Гиляровский.
Журналист держит наготове карандаш и блокнот, готовый записывать.
В другом конце зала Власьев со своими мореманами. Никак им не вернуться в Порт-Артур. Японцы ужесточили блокаду осаждаемой крепости, теперь даже контрабандными тропками, как прорвался Власьев, не пробиться. А снять осаду у Куропаткина очко играет — один раз попытался, но вяло и тут же отвёл войска, едва почувствовав угрозу флангового обхода со стороны противника.
Неожиданно вижу Скоропадского с парой смутно знакомых офицеров «уссурийцев». Специально приехал нас послушать?
— Ну, что, Семён готов?
— Готов-то готов, вашбродь… Токмо всё одно боязно. В зале одни их благородия, с училищами, а то и с академиями…
— Не боги горшки обжигают. Кончится война — тебе прямой путь в офицеры.
— Думаете, вашбродь?
— Уверен. Усы только ещё больше нарасти.
Будённый смеётся.
— Как у нас говорят: красивый служит в кавалерии, умный — в артиллерии, пьяница — во флоте, а дурак — в пехоте.
Будённый еле сдерживается, чтобы не заржать.
— А мы, выходит, красивые?!
— А то? Вон, гляди, какой тролль-красавец у нас на разогреве.
Киваю на Маннергейма, деловито развешивающего перед залом вычерченные старательно схемы на специальных стойках.
— На чём у нас барон, вашбродь?
— На разогреве — готовит публику к главному блюду — к тебе, Семён. — Отбрехался от Будённого, но опять чуть не спалился со словечком из родного мира.
Барон откашливается в кулак, намекая залу, что готов начать рассказ.
— Если бы штабс-ротмистра Гордеева не было, его бы следовало придумать, — начинает он.
Карл Густавыч с жаром и драматическими подробностями описывает наши приключения за линией фронта. Отдаёт должное выучке личного состава, лихости и рисковости командира — меня, то есть.
В зале внимательная тишина сменяется, то скептическим покашливанием, то сочувственными и восторженными охами, в основном, с мест занятых младшими офицерами и вольноопределяющимися.
Рассказ о предательстве Вержбицкого и таинственном исчезновении его тела вызывает в зале возмущённые шепотки. Да, барону бы в какой-нибудь стендап — несомненный талант рассказчика. Умеет увлечь и зажечь аудиторию.
— Увы, сам по себе Николай Михайлович, которого я смею числить в своих друзьях, войну не выиграет.
— Это ещё почему? — раздаётся из глубины зала звонкий голос какого-то поручика из новоприбывших с пополнением.
— Потому что эскадронами, даже особого назначения, войны не выигрываются. Тут надобно, чтобы вся армия, ну или, на худой конец, большая её часть обладала бы такими же боевыми способностями, как подразделение господина штабс-ротмистра. Такие подразделения нужны в каждом полку.